Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Шацкий завел разговор о гипнозе, психотерапевт отвечал долго и обширно, пока прокурору не пришлось его попросить не пояснять так уж подробно теорию, но ответить на вопрос.
— Вы способны загипнотизировать пациента?
— Конечно. Но пользуюсь этим редко, так как считаю, что процесс терапии должен полностью осознаваться. Но часто источником заболевания является настолько вытесненное воспоминание, что добраться до него можно только лишь путем регрессии пациента. Лично я считаю это окончательным выходом.
— Путем регрессии? — Шацкий желал удостовериться, что и он, и Рудский имеют в виду одно и то же.
— Путем вывода, отступления пациента в прошлое. Это очень деликатная операция, требующая осторожности и такта. И храбрости, так как пациент часто перемещается по воспоминаниям, которые сильнее всего запечатлились в памяти или же сильнее всего были вытеснены. Так что это может быть шокирующим. Как-то была у меня пациентка, которую в детстве сексуально растлевали воспитатели в приюте, женщина ужасно разбитая морально. Только я об этом не знал. Она, определенным образом, тоже не знала. Когда она неожиданно в ходе проведения регрессии начала мне рассказывать голосом и выражениями маленькой девочки о подробностях оргии, в которой обязана была участвовать — прошу представить, но я вырвал.
— Может и лучше, что о некоторых вещах мы не помним.
— Я тоже так считаю, хотя многие психотерапевты с этим не согласны. Думаю, наш мозг знает, что делает, когда заставляет нас забыть. Хотя, естественно, есть такие поступки, которых выбросить из памяти нельзя. Вы об этом знаете лучше всех.
Шацкий сморщил брови.
— Что пан имеет в виду?
— Поступки, за которые те, кто их совершил, обязаны понести наказание. Преступления. Убийства.
— А вы сообщили в полицию или в прокуратуру про тех воспитателей из детского приюта?
— Пациентке было практически шестьдесят лет.
— Но если бы в ходе гипноза вы столкнулись с информацией о совершенном недавно преступлении, и вы бы знали, что утаить это будет лучшим для вашего пациента, что бы вы сделали?
— Утаил бы эту информацию. Я руководствуюсь добром пациента, а не общества.
— В этом мы различаемся.
— Похоже на то.
Шацкий незаметно глянул на часы: около половины четвертого. Если он не хочет опоздать на встречу с Моникой, темп беседы следовало ускорить.
— А вот могли бы вы загипнотизировать кого-нибудь так, чтобы потом — независимо от своей воли — он сделал бы что-то такое, чего бы в своем обычном состоянии сделать никак не мог?
Это была одна из его теорий, которая, несмотря ни на что, казалась ему более достоверной, чем совершение преступления Ханной Квятковской. Харизматический психотерапевт использует естественное влияние на людей, да еще и гипноз, чтобы руками пациентов свести собственные счеты. Нет, если подумать, предположение совершенно невообразимое, словно из детективного сериала, но кто сказал, что подобного не могло случиться? В умственном построении было множество слабых мест, прежде всего — не было мотива, опять же, крайне сложно было бы ответить на вопрос, почему Теляк отправился на терапию к человеку, с которым у него имелись какие-то счеты. Только Шацкий интуитивно чувствовал, что у этого дела не будет очевидного решения, и что следует рассмотреть любую, пускай даже самую идиотскую на первый взгляд теорию.
— Не знаю, никогда не пробовал, я же врач, а не иллюзионист, уважаемый пан прокурор. — Вопрос явно тронул Рудского за живое. — Только не верьте, пожалуйста, тому, что описывает в своих романах Дин Кунц. Программирование кого-нибудь так, чтобы тот сделал что-то помимо собственной воли и совести, требовало бы не гипнотического сеанса, но постоянного промывания мозгов: множества гипнотических сессий, наверняка объединенных с фармакологической поддержкой, цель которых заключалась бы в такой перестройке всей личности пациента, чтобы он мог себя вести в соответствии с навязанной ему программой. Да и тогда еще нельзя быть уверенным в успехе. В любой книге о гипнозе пан может найти информацию, что практически невозможно заставить кого-либо поступить вопреки своим моральным принципам. Ну, допустим, такой вот известный пример: в ходе занятий в медицинской академии преподаватель ненадолго должен был оставить в аудитории введенную в гипнотическое состояние пациентку, оставив ее под надзором студента. Понятное дело, студент тут же приказал той раздеться, на что та, когда уже пришла в себя, дала ему по морде. Так что пан сам видит, если бы все было так просто, гипноз применяли бы в каждой фирме, чтобы сотрудникам не хотелось выходить на перекур, сплетничать и раскладывать пасьянсы на компьютере.
Теодор Шацкий автоматически кивал, все время размышляя над тем, следует или нет рассказать Рудскому о Квятковской, изображавшей покойную дочку Теляка. Он уже говорил об этом с Врубелем, мнение психотерапевта не было ему нужно. Но он мог проверить кое-что другое. Он попросил Рудского сохранять полнейшую тайну и воспроизвел ему запись Теляка.
— Вот это да! — терапевт не выглядел шокированным или перепуганным. Наоборот — от возбуждения у него на щеках расцвел румянец. — Пан знает, что это значит? Что поле может быть сильнее, чем кто-либо мог предположить. Если эта запись была сделана в одиннадцать вечера, то есть, через четыре часа после завершения сессии, то это просто невообразимо!
Он встал и начал ходить по комнате. А точнее, нарезать круги, подскакивая, размеры помещения не позволяли осуществлять прогулку или того, чтобы сделать хотя бы пару энергичных шагов.
— Четыре часа после сессии, а идентификация настолько сильная, что мне трудно поверить. Можно предполагать, что личность пани Хани каким-то образом была похожа на личность дочери пана Хенрика, что произошло сопряжение, но ведь и так! Пан понимает, о сколь громадной силе это свидетельствует? Я не удивился бы, если бы теория поля вышла за рамки психологии и сделалась зародышем новой религии!
Рудский все сильнее возбуждался, а на часах уже было без четверти четыре.
— При условии, что она не притворяется, — холодным тоном вмешался Шацкий.
— Чего-чего? Не понимаю. Как это: «притворяется»?
Врач перестал подскакивать и изумленно поглядел на прокурора.
— Не забывайте, что завершением вашего терапевтического эксперимента является лежащий на полу труп с расползшимся по щеке глазом. Кто-то его убил, и я не скрываю — хотя надеюсь, что это останется между нами — лицом наиболее подозрительным. Вот взгляните — все очень сходится. Она играет дочку, которая по причине отца совершмла самоубийство, на идентификации не останавливается, и она просит его, чтобы тот пришел к ней, но тот убегает. Она не может этого вынести, тогда она хватает вертел… Так что все сходится.
Рудский с размаху уселся на стул.
— Пан с ума сошел, — выдавил он из себя. — Пани Ханя не имеет с этим ничего общего. Головой ручаюсь. Это абсурд!
Шацкий пожал плечами и бесцеремонно откинулся на спинку стула.
— Почему вы так считаете? Или вы знаете что-то такое, о чем я не знаю? Тогда скажите мне.
— Да нет же, откуда, пан просто не понимает. Убийство чудовищным образом обременяет систему, оно всегда против и никогда — за. Расстановка способна стать причиной самоубийства, но убийства — никогда.
— А может у нее имелся другой мотив, а не система.
Психотерапевт молчал.
— Я в это не верю, — сказал он через минуту.
— Точно ли — нет? Она приходила к вам на терапию, рассказывала о себе, своей жизни, детстве, любви, ненавистях. Вы не помните ничего такого, что могло бы представлять мотив?
Терапевт молчал.
— Так, так, так, — произнес Шацкий и вздохнул. — Вы же и так мне не скажете, ведь вы же руководствуетесь добром пациента, а не общества. Это мы уже установили. Ну да ничего, даже если перед полицейскими и прокурорами люди не откровенничают столь охотно, как перед аналитиками, то и нам иногда удается чего-нибудь узнать. Надеюсь, что пан осознает, что контакт с пани Квятковской в настоящий момент может привести пана к аресту? Суд, скорее всего, не признает, что помощь лицу, подозреваемому в убийстве, это элемент соблюдения врачебной тайны.
