Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич (серия книг TXT) 📗

— Лариса считает, будто у меня с Нелькой что-то было? — Роланд Анатольевич Белоусов, откинувшись на спинку стула в кабинете Турецкого, захохотал. В этом смехе слышалась искренность — неподдельная и все же преувеличенная, как если бы человек, сознавая свою невиновность, непременно хотел, чтобы эта невиновность стала очевидна и для других. Александр Борисович внимательно наблюдал за сменой выражений его подвижного лица: настороженность… удивление… улыбка… смех… — Ну женщинам вечно мерещится только одно. Как вы думаете, почему они так зациклены на всяческих изменах и романчиках, своих и чужих? Впрочем, понятно, Лариска так и не вышла замуж… Но Неля! Во-первых, Александр Борисович, она жена моего друга, а это для меня святое. Да. Можете поверить. «Не пакостить, где ешь», — вот мое золотое правило. А во-вторых… вы же видели ее! Негалантно так выражаться по отношению к женщине, но, между нами, после первых же родов тростинка-Неля превратилась в цистерну для особо крупных перевозок. А я не отношусь к ценителям кустодиевской красоты. Кое-кто, наверное, может упрекнуть меня в банальности вкуса, но у женщины должна быть талия. По крайней мере, этой деталью фигуры она обязана обладать.

Вопрос об интимных отношениях с Нинель Петровной был задан Турецким не сразу, не в лоб. Для начала он позволил Белоусову поболтать на темы граффити и предположить, кому была выгодна смерть Николая Скворцова. Второй из закадычных друзей покойного, в отличие от первого, вел себя более сдержанно и более адекватно. Он сухо и строго сообщил, что со смертью Скворцова искусство граффити, собственно говоря, никакого урона не понесло, поскольку тот давно занимался совершенно иными вещами. Да, наверное, можно было бы упрекнуть Николая за то, что он небрежно относился к своему таланту, растрачивая бесценный дар на пустяки. Но каждый вправе выбирать свой путь, и за это не судят. И уж тем более за это не убивают. Поэтому для него, Роланда Белоусова, трудно вообразить фанатика-райтера, посылающего пулю в старшего собрата по ремеслу, который давно вышел в тираж. Нет, скорее всего, Коля пал жертвой каких-то отморозков, которые не имели понятия, на кого поднимают руку…

Вот тогда-то Турецкий и задал вопрос о Нинель Петровне, в ответ на который Роланд Белоусов разразился вышеприведенным монологом, который то и дело тонул в его здоровом смехе.

— Что же заставляло вас посещать дом Скворцовых в отсутствие Николая? — ничуть не обескураженный, гнул свое Турецкий. Многолетний следовательский опыт приучил его, что не нужно верить смеху. Не нужно верить чересчур очевидной невиновности. Однако на лице Белоусова, гладком, артистически-моложавом, украшенном вызывающими бакенбардами, не было заметно никаких скрытых или явных опасений. Он просто затруднялся с формулировкой мыслей:

— Мгм… вы мне не поверите. Толкование Ларисы любого следователя устроит больше. А это… трудно понять…

— А вы попытайтесь объяснить.

— Ну хорошо. Я ходил туда ради детей. Вы можете мне поверить?

— Могу. Но зачем?

— Об этом просила меня Неля. Как раз в тот день, когда дура-Лариса внезапно вернулась с полдороги… Что-то она забыла: сумку? Нет, это даже для нее слишком… По-моему, зонт! Да, точно, Неля сказала, что зонт. В конце концов, это не представляет для вас ни малейшего интереса. Важно то, что Неля просила меня прийти, когда дома никого не будет. Она хотела со мной поговорить.

— О чем?

— О том, что у Кирюши и Ростика сложные отношения с Николаем. Ну вы же знаете: в определенном возрасте мальчики становятся антагонистичны по отношению к своим отцам. Обычно это случается с подростками, но близнецы, очевидно, в этом отношении задержались… Здесь ничего не поправишь. Этот период трудностей обычно необходимо переждать. Но Кирюше и Ростику нужен старший друг, чтобы они не натворили глупостей.

— Каких именно глупостей?

— Ох, да каких угодно! Во взаимоотношениях с родителями… с преподавателями… с друзьями… К тому же есть, если вы не забыли, Александр Борисович, такое понятие, как первая любовь. К ней человек оказывается не готовым, потому что подготовиться к нахлынувшим чувствам нельзя. Это всегда трагично. К тому же о таких чувствах не расскажешь отцу с матерью. Из уважения к Николаю и к Неле я вынужден был принять на себя эту ношу.

— Но почему же втайне от Николая?

— Потому что для него было бы больно узнать, что дети уже не доверяют ему так, как раньше. Он негативно отнесся бы к предположению, что кто-то другой, хотя бы его друг, может временно взять на себя роль отца его детей. Дело, видите ли, в сложных обстоятельствах начала жизни Коли. Он был зачат, насколько я понимаю, только потому, что его мать стремилась удержать таким образом любовника — женатого человека. Хитрый маневр не удался, и Коле пришлось расти без отца. Неудивительно, что он мечтал о крепкой, надежной семье, об отце, который всегда готов был бы прийти на выручку, выслушать, посоветовать… Он это осуществил, я не спорю. Просто — повторяю — наступает момент, когда с отцом невозможно поговорить откровенно обо всем.

— Вы имеете большое влияние на Кирилла и Ростислава?

— Большое? Не сказал бы. Но к некоторым моим словам они пока что прислушиваются.

— Это вы посоветовали им поступить в Российский университет дружбы народов?

Белоусов прервал свою гладкую речь и замотал головой, точно норовистый конь перед препятствием.

— А-а, понимаю, откуда ветер дует! Чует мое сердце, здесь подсуетился Илья… Александр Борисович, ну, вы же компетентный вроде бы человек — зачем вы слушаете этого… этого… Да у него на лбу написано вот такими буквами: «Психдиспансер»!

— Вы утверждаете, что ваш друг Илья Вайнштейн состоит на учете в психиатрическом диспансере? Где — по месту жительства?

— Ох, будьте любезны, не приписывайте мне того, чего я не утверждал! Это же метафора, как же не понять? Ну если даже не состоит, то исключительно потому, что прошли времена принудительной психиатрической помощи. Порой мне кажется, для Ильи было бы лучше, если бы они вернулись. Он вообще своеобразный человек — любит себя отягощать. Кто это из знаменитых психологов, кажется, Фромм написал книгу «Бегство от свободы»? Илья — типичный случай неумения наслаждаться свободой. Как только нас всех, образно говоря, выпустили из советского тоталитарного концлагеря, он сейчас же навалил на себя религиозные ограничения. Откуда это? По-моему, все религии и все тоталитарные системы происходят из одного источника: нежелания человека самостоятельно мыслить. Истинно свободный человек не позволяет старому хламу затемнять свой мозг, он сам устанавливает для себя ценности. Вы согласны со мной?