Самый жестокий месяц - Пенни Луиз (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
– Он был одной из звезд Квебекской полиции, – сказала Мирна.
– До дела Арно, – уточнил Питер. – Защита тогда уличила Гамаша в том, что он эгоистичный лицемер. С удовольствием принимает почести, сопутствующие власти, но на самом деле слаб. Руководствуется завистью и гордыней.
– Было такое, – сказала Мирна, вспоминая тот скандал. – Кажется, защита намекала, что он подставил Арно?
Питер кивнул:
– Арно был суперинтендантом подразделения, которое расследовало особо важные преступления. Во время процесса всплыло, что Арно игнорировал некоторые насильственные действия полиции. Даже убийства. Просто закрывал на них глаза.
– В особенности когда дело касалось коренных американцев, – кивнула Мирна.
– Я как раз это и собирался сказать. Фактически Пьер Арно приказывал самым своим приближенным офицерам совершать убийства.
– Зачем? – спросила Клара, пытаясь вспомнить то дело.
Питер пожал плечами.
– Версия, выдвигавшаяся подобными газетами, – он указал на «Ла журне», – состояла в том, что Арно просто позволял преступникам убивать друг друга, а не невинных людей. Служба обществу.
На чердаке Мирны воцарилось молчание – все трое вспоминали те скандальные разоблачения. А разоблачения были тем более скандальные, что квебекцы, как франко-, так и англоязычные, относились к полиции с уважением. До того случая. Судебный процесс положил этому конец.
Питер помнил новости тех времен. Он каждый день видел старших офицеров Квебекской полиции с мрачными лицами. Им совали в лицо микрофоны, их снимали телекамеры. Поначалу они держались вместе, демонстрировали единство. Но в конечном счете из общего стада выделились два человека.
Гамаш и его непосредственный начальник. Суперинтендант… фамилия забылась. Этот суперинтендант был единственным, кто публично поддержал Гамаша. Эти двое представляли собой чуть ли не трогательное зрелище – они становились все более измотанными и усталыми, по мере того как на них сыпались новые обвинения, в прессе появлялись новые откровения и росло ожесточение.
Но Гамаш продолжал улыбаться репортерам, задававшим ему одни и те же глупые, наводящие, оскорбительные вопросы. Он был спокоен и старомоден в своей вежливости. Даже когда его обвиняли в предательстве. Даже когда ему в конце концов предъявили обвинение в пособничестве. Будто бы он знал об убийствах и покрывал их. В конечном счете, взывал к суду Арно, как мог глава отдела по расследованию убийств не знать об этом?
– Это было ужасно, – сказала Клара. – Будто тебе снова и снова в замедленном повторе показывают падение дирижабля «Гинденбург». Что-то благородное втоптали в грязь.
Питер не знал, что имеет в виду Клара: то ли Гамаша, то ли саму Квебекскую полицию.
– Мнения в газетах высказывались противоположные, – сказал он. – Большинство поддерживало Гамаша, но кое-кто требовал его отставки.
– Эта газета, – Мирна кивнула на «Ла журне», которую Питер положил рядом с собой, – печатала передовицы, в которых говорилось, что Гамаш должен сидеть в одной камере с Арно. Мол, пусть они прикончат друг друга.
– А что случилось с Арно и другими? – спросила Клара.
– Сидят где-то в тюрьме. Удивительно, что другие заключенные их еще не убили.
– Наверняка этот мерзавец Арно там всем заправляет, – сказала Мирна.
Она скомкала салфетку и с силой бросила ее на стол. Двое других уставились на нее, удивленные этой неожиданной вспышкой гнева.
– Что случилось? – спросила Клара.
– Неужели ты не понимаешь? Мы сейчас говорили об этом деле так, будто это эпизод телевизионного сериала. Но это же все по-настоящему. Этот Арно убивал людей. Убивал тех самых людей, которым должен был помогать. Почему? Потому что они были коренными американцами, наркоманами, дошедшими до отчаяния. И он попытался уничтожить того единственного человека, который остановил это, которому хватило смелости противостоять Арно и всей системе Квебекской полиции. Арно психически ненормальный человек, и я говорю это со знанием дела. Я знаю симптомы. Долгие годы я диагностировала психически больных людей и работала с ними. Неужели вы не понимаете?
Она посмотрела на Питера и Клару, схватила газету Питера и швырнула на стол, словно в наказание.
– Это дело не кончилось. Дело Арно продолжается.
Зазвонил телефон, и Клара ответила.
– Это Оливье, – сказала она, прикрыв микрофон рукой. – Ой, спасибо. Передам. – Клара отключилась и посмотрела на других. – Вы что-нибудь знаете об эфедре?
Глава двадцатая
Жан Ги Бовуар раздал задания агентам.
Агент Изабель Лакост должна была исследовать жизнь Мадлен Фавро, агент Николь – проверить список поставщиков эфедры и выяснить, не делал ли кто из них поставки в этот район, а Роберу Лемье было поручено сопровождать инспектора Бовуара и старшего инспектора Гамаша.
– Но это неправильно, – сказала Николь, ошеломленная ошибочным решением Бовуара. – Лемье уже начал заниматься этой эпилепсией, или как там ее.
– Эфедра, – сказал Бовуар. – Вы что, не слушали?
– Все это есть в компьютере, верно?
Бовуар повернулся и сердито посмотрел на Гамаша, чтобы его шеф понял, насколько неадекватна эта женщина.
– Дело в том, – продолжала Николь, явно не понимая, какое производит впечатление, – что если уж он это начал, то пусть и заканчивает.
– Что? Это у нас такое новое правило? – спросил Бовуар. – Тут у нас не школьный двор, а это не дебаты. Вы будете исполнять приказания.
– Прекрасно. Сэр.
Николь направилась к своему столу, намеренно не обращая внимания на попытку Лемье перехватить ее взгляд и изобразить извиняющуюся улыбку.
Они ушли, техники занялись работой в другой части комнаты, и Николь вытащила свой сотовый. Он вибрировал на протяжении всего заседания, а она могла только не реагировать на него. Иначе ее ждала бы катастрофа.
– Oui, allo, – сказала она и ничуть не удивилась, услышав знакомый голос.
– Ну что там происходит? – спросил голос.
Она рассказала, после чего на другом конце наступила пауза.
– Мне это не нравится. Почему Гамаш ушел без тебя? Может быть, ты что-то сделала не так? Рассердила его?
– Нет, конечно. Я даже назвала причину смерти. Все говорили, что это какое-то лекарственное средство, а я сказала, что ее испугали до смерти. Шеф согласился со мной и сказал об этом.
– Постой, ты указала на его ошибку в присутствии всей команды?
– Я сделала это очень мягко.
– А что я тебе говорил? Чему учил? Не выводить его из себя.
– Что? Значит, я должна просто соглашаться?
– На карту поставлено нечто большее, чем одно дело. Ты это знаешь. Смотри не напортачь там.
– Я уже устала это слушать.
– А я устал повторять.
На линии воцарилось молчание.
Арман Гамаш кивнул двум мужчинам, сидевшим за маленьким столиком перед бистро Оливье и наслаждавшимся ярким осенним солнцем. Будь такая возможность, квебекцы до глубокой осени засиживались бы на террасах, а весной выходили бы на них с первыми лучами солнца. Одетые в свитера и куртки, шапки и перчатки, они подставляли лицо солнцу.
Эти двое макали печенье в капучино и с удовольствием поедали его. Услышанная Гамашем часть разговора, происходившего между этими двумя, была очень похожа на обрывки слов, которые доносил до него ветер, когда они проходили мимо людей, стоящих на деревенском лугу со своими собаками.
Сегодня вся деревня пела одну и ту же песню, состоящую из одного-единственного слова.
Эфедра.
Гамаш остановился и уставился на агента Лемье, по лицу которого гуляла улыбка. Он явно радовался погожему весеннему дню.
– Ты это слышал? – спросил Гамаш.
Лемье наклонил голову, прислушался.
– Это дрозд?
Инспектор Бовуар отрицательно покачал головой.
– Послушай, пожалуйста, внимательнее, – сказал Гамаш.
Лемье замолчал и прислушался, закрыв глаза. Он услышал рев бегущей реки. Услышал птиц, хотя, вероятно, и не дроздов. Услышал разговоры людей. Услышал слово «эфедра».
