Собачья работа - Есаулов Максим (книги бесплатно без TXT) 📗

— Какой телефон у твоей девочки?

— У нее нет телефона.

— В Колпине нет телефона?

— Она из Металлостроя.

— Что за фотка у тебя в бумажнике?

— Мой друг. Он умер.

— От чего?

— Избил ОМОН при задержании. Он в «Крестах» умер.

— За что сидел?

— За изнасилование. Его подставили.

Максаков наклонился к Игорю:

— Пойду хоть полчаса покемарю. Не могу. Совсем старый стал.

Гималаев кивнул.

— Как ты познакомился с Одинцовым?

— В футбол играли вместе. Я уже рассказывал…

В кабинете было холодно. Пахло кетчупом и хлебом. На столе одиноко лежал кусочек сыра. Максаков сунул его в рот, достал шинель и, укрывшись, лег на диван. Жесткий ее край царапал щеку. В голове зашумело. Это было море. Большое, синее, с желтым теплым пляжем. И загорелая смеющаяся Татьяна рядом. Вдалеке парил в розовом воздухе белый отель. Было хорошо лежать на теплом песке и смеяться, ощущая соленый запах моря и сладкий аромат Татьяниной кожи. Надо только отключить мобильник. У него такой противный звонок…

Телефон связи с дежуркой разве что не подпрыгивал на месте. Максаков посмотрел на часы. Шесть сорок пять. Минут семь спал. Чуть не уронив настольную лампу, он добрался до аппарата.

— Да.

— С добрым утром. — Голос Вениаминыча был бодр.

— Ты позвонил только для того, чтобы это мне сказать?

— К сожалению, нет. У нас пьяный залет сотрудника в линейный отдел Витебского вокзала.

Максаков вздохнул:

— Два часа до смены. Я подыхаю. Вениаминыч, а нельзя поднять руководителя этого сотрудника?

— Можно. — Вениаминыч хмыкнул. — Только это — твой сотрудник. Фамилия Шарограцский тебе что-нибудь говорит?

Максаков потянулся за пачкой «Аполлона».

— Говорит. Черт. Он и живет на Подъездном. Еду.

— Давай. Они в главк еще не сообщали. Ждут тебя.

Дольше всего он искал шляпу. Оказалось, она висела на ручке двери. В коридоре пытался пить кофе Андронов. Судя по всему, в него уже не лезло.

— Шароградский когда уехал?

— Мы вернулись из Колпино — его не было. Ночью, значит.

— Убью.

— Залет?

— Ага. В ЛОМ «Витебский». Как у вас?

— Тайм-аут. Попробуем проверить хоть что-то из его слов.

— Давайте. Я поехал.

На улице было еще темно, но уже чувствовалось утро. Плелись ранние трамваи и троллейбусы. Он удивился безлюдью, но потом вспомнил: суббота. Кто-то стоял за деревьями сквера, недалеко от его машины. Он подумал, что если это и Сиплый, то все равно нет сил даже об этом думать. Двигатель завелся с трудом. Никто не бежал в него стрелять. Опять мигал датчик бензина. Нужно было заправиться и обязательно купить бутылку. На лобовом стекле оседали капельки воды. Начинался снег.

26

Ответственный по линейному отделу Витебского вокзала, высокий темноволосый зам по УР блеснул золотой фиксой и развел руки.

— А чего я должен был делать? Ему говорят: «Закрываемся». Он: «Пошли на …». Ему: «Милицию вызовем». Он: «Я всех на … вертел». Ну а здесь чего вытворял? Всех увольнял. На постового бросился. Ну приложили немножко. Давай по граммульке.

Он кивнул на принесенный Максаковым пузырь коньяку.

— Дежурим же.

— Да уже все почти. Я же армян на семьдесят процентов, а хохол на двадцать пять. Поэтому коньяк больше чем горилку люблю.

— Уговорил, — кивнул Максаков. — А где еще пять процентов?

— Как все. Еврей. — Уровец свинтил пробку и булькнул коричневую жидкость в одноразовые стаканчики. — Погоди. У меня где-то карамельки есть. А, вот они.

Выпили залпом.

— Я думал: кто бы ни приехал — на хер, и информацию в главк. А тут ты.

Максаков помнил, что они вместе учились на курсах переподготовки в Пушкине, но его имя напрочь вылетело из головы. Впрочем, у того были, видимо, такие же проблемы.

— Давай еще по одной.

— Только лей поменьше.

Из рапортов милиционеров следовало, что Шароградский сидел в кафе-бильярдной на втором этаже главного здания вокзала. В шесть ее стали закрывать. Он устроил скандал, отказался платить, оскорблял милиционеров и пытался их ударить. Сейчас Сашка с разбитой губой сидел на скамейке в дежурке и шипел, что этого просто так не оставит, что постовые хотели его обобрать как обыкновенного пьяного, а когда поняли, кто он такой, отступать им уже было некуда. Максаков ему верил. Саня не был скандалистом, а вокзальные менты пользовались не лучшей славой. В то же время Сашка был пьян и, сообщи местные в главк, можно было бы еще долго и безуспешно доказывать, кто верблюд. Поэтому Максаков сидел, пил принесенный им коньяк и поддакивал собеседнику. За окном вовсю сыпал мелкий снег. Неожиданно включили фонари.

— Тебе во сколько сменяться?

— В девять.

— Мне тоже. По последней.

Брякнула «моторола». Как-то вяло. Наверное, тоже выдохлась за ночь.

— Да.

Короткое пиканье. Села батарея.

— Можно я от тебя позвоню?

— Да какие проблемы!

Это могли быть Лютиков или Гималаев. Он набрал Игоря.

— Ты звонил?

— Я.

Он так давно знал Гималаева, что от интонации, с которой был произнесен этот единственный звук, уже сладко засвербило сердце.

— Ну чего?

— Алексеич, мы же лучше всех?

— Поплыл?

— Пишет.

— Ты — лучше всех!

— А Стае? Это его заслуга.

— Расскажи!

Максаков схватил свой стаканчик, чокнулся с хозяином кабинета и выпил.

— «Глухаря» подняли! — пояснил он ему, зажав трубку.

Тот понимающе кивнул и поднял большой палец.

— Ну?

— Стасу все надоело, и он позвонил в этот клуб на Петроградской, чтобы узнать точное время начала концерта. Оказалось, что концерта не было. Клуб закрыт со вчерашнего дня из-за аварии в отопительной системе. Мы прижали чуть-чуть, и готово. Все, как я и говорил. Может даже показать, где нож выкинул.

— Чистый разбой?

— Не совсем. — Голос Игоря вдруг утратил мажорные нотки. — Я бы сказал, политическое убийство. Или идеологическое.

— В смысле?

Хозяин кабинета, заскучав, снова налил коньяку.

— Ляпидевский стажировался в одной команде. Я так понял, у «чебоксарских». Одного ихнего поломали призадержании. Помнишь групповое изнасилование официантки на «поплавке»?

— Конечно. Она повесилась.

— Да. Один из участников — кореш нашего урода. Он в тюрьме кони двинул. Ляпидевский рассказал Одинцову и фото показал. Помнишь, в бумажнике?

— Ну.

— А тот сказал, что собаке — собачья смерть и всех бандитов расстреливать надо. У нашего планка рухнула, и он его убил.

— А шмотки?

— Это уже потом: вещи, поджог.

Максаков помолчал немного. Домашний мальчик Юра Одинцов очень хотел в армию. Туда он не попал, но свой последний бой принял.

— Вещи-то где?

— Какому-то черному на «Ладожской» продал.

Хозяин, не дожидаясь Максакова, выпил и начал шарить по карманам в поисках сигарет. Максаков протянул ему свою пачку.

— Миша!

— Да?

— Надо за Французом ехать.

— Я съезжу. Вы там клиента обхаживайте.

— Спать уложили. Пусть отдохнет перед допросом.

— Молодцы.

Гималаев рассмеялся:

— Это еще не все.

— Не пугай. Он что, еще что-нибудь берет по району?

— Лучше. Ты в ЛОМе?

— Да.

— Там факс есть?

Максаков посмотрел на коллегу:

— Брат, где у вас факс?

— Вот. — Тот кивнул на стол рядом. — Сто шестьдесят четыре, ноль три, ноль один. На дежурном приеме.

Максаков повторил в трубку.

— Жди, — сказал Гималаев и повесил трубку.

— Извини, брат, мокруху подняли. Сам понимаешь. — Максаков разлил остатки коньяка. — Ну, за успех нашего безнадежного дела.

Факс защелкал и запиликал.

— Мокруха — дело серьезное. — Хозяин выпил и бросил стаканчик в урну. — У нас тоже была года полтора назад.

Снег стал гуще. Совсем посветлело. Факс щелкнул последний раз и кром-санул край листа. Максаков взял бумагу. Телетайп в главк из Петрозаводска. «16.12.00. в 9.20 при проверке документов сотрудниками милиции в вагоне-ресторане поезда Санкт-Петербург-Петрозаводск взорвал себя при помощи СВУ неизвестный мужчина, который опознан как Сиплый Лев Александрович… обнаружен пистолет ИЖ… находился в федеральном розыске… милиционер получил касательное ранение…»