Неустановленное лицо - Устинов Сергей Львович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Мы с Севериным переглянулись. Да, огнестрельное ранение – это вам не алкаши в подворотне подрались. Это ЧП.
– И поторапливайтесь, а то он сам туда собирается. Неудобно будет, если зам начальника МУРа приедет раньше, чем сыщики, а?
Мы уже стояли в дверях, когда Комковский вдруг крикнул: “Стоп!”
– Билетики в кино можете оставить мне. Не пропадать же добру...
Он был весь сплошное участие и сострадание.
– Вот видишь, Стас, – сказал я, спускаясь вслед за Севериным по лестнице, – ты боялся, что я не буду знать, куда деть второй билет. А я и первый пристроил!
2
Полгода назад нам на отдел выделили “Жигули” без водителя. Не думаю, что права имелись в этот момент у одного Северина, но можете не сомневаться, что закрепили машину именно за ним. Похоже, его обаяние распространяется даже на наше руководство.
Июльское солнце раскалило не только крышу, но, что гораздо хуже, еще и сиденья автомобиля.
– Не мог, что ли, в тень поставить? – недовольно поинтересовался я, вертясь как грешник на сковородке.
– Одним надо место под солнцем, другим в тени, капризные вы все, – раздраженно бормотал Северин, дергая ручку переключения скоростей, подавая назад, разворачиваясь и выезжая на Петровку. – У меня, между прочим, сегодня на семь тридцать встреча назначена с одной пианисткой возле консерватории, для чего, думаешь, я эти билеты вышибал? Девочка-экстракласс, а я не знаю даже, как ее теперь предупредить.
– Позвони в консерваторию, – посоветовал я. – Скажи, брат, или лучше, дядя.
– Какой умный! – восхитился Северин. – Что ж ты думаешь, я у нее фамилию спрашивал? Это ты бы небось первым делом анкетные данные выяснил, вплоть до родственников за границей!
– И как видишь, был бы прав, – кротко заметил я. Давным-давно, лет сто назад, на первом курсе мы со Стасом мечтали, что станем адвокатами. То есть я еще сомневался, не заняться ли мне научной работой где-нибудь в институте права, но Стас, тот был уверен – только адвокатом! Имена Плевако, Спасовича, Карабчевского и Урусова кружили нам головы... Я удивился этому неожиданно всплывшему из глубины воспоминанию, но тут же сообразил, зачем услужливая не в меру Мнемозина подсовывает мне его. А ведь и впрямь, не случись тогда этой дурацкой мальчишеской истории с портретом подонка Кошкодамова, нас не выперли бы с юрфака. И сейчас, быть может, мы, окруженные всеобщим уважением, сидели бы на своем месте в зале суда, с умным и ироничным видом слушая прокурора, сами готовясь произнести блестящую защитительную речь...
Я искоса кинул взгляд на сердито насупленного Северина. Дуйся, дуйся! Идея-то с портретом была твоя! Нет, сама по себе она хорошая была идея, благородная. (Хотя теперь я все сделал бы иначе.) Но с факультета нас понесли. И когда мы уже паковали чемоданы, причем – в буквальном смысле – собрались в Приморье, устраиваться матросами на траулер, мысль остаться и пойти работать в милицию, постовыми в отделение, пришла в голову тебе же, Стасик! Вот почему сегодня мы не сидим в удобном адвокатском кресле, не прокладываем по карте курс на Азорские острова (мое представление о романтике), а сломя голову несемся по жаре неведомо куда искать неведомо кого, неведомо из-за чего совершившего страшное преступление. Несемся, подозревая, что в ближайшее время нам будет не до отдыха, а тем более развлечений. Так что, не обессудь: придется пианистке поискать себе другого кавалера.
Справившись у прохожих, Северин свернул в подворотню и, осторожно объезжая какие-то рытвины, траншеи, нагромождение труб, покатил по широкому московскому двору, окруженному разномастными и разнокалиберными зданиями. Дом, нужный нам, стоял в глубине, заслоненный старыми корявыми тополями, и имел совершенно нежилой вид. За слепыми грязными окнами, кое-где с выбитыми стеклами, не было ни занавесок, ни абажуров, подъезд зиял сорванной с петель дверью.
Пейзаж оживляли только “канарейка” из отделения и наш “рафик” с Петровки, на котором прибыла дежурная бригада. Несколько женщин, ребятишек и один старичок молча стояли вокруг. Мы вышли из машины и вошли в парадное. Старший сержант, сидящий на ступеньках, при виде нас вскочил и надел фуражку. Мы показали свои удостоверения.
– Третий этаж, направо, там увидите, – отрапортовал он.
По сравнению с улицей на лестнице было прохладно, почти сыро и совершенно темно. Мы поднимались, осторожно держась за перила, нащупывая ногами каждую ступеньку.
– В такой обстановке просто грех кого-нибудь не прихлопнуть, – проворчал Северин. – Хоть бы переноску догадались повесить.
На площадке третьего этажа стояли и курили зам по розыску из отделения Дима Балакин и с ним кто-то из его сыщиков. Я молча пожал им руки, а Северин сурово сказал:
– Лестницу осветите. Сейчас Комаров приедет, ух, он вас! – и пошел в распахнутую настежь дверь квартиры.
Здесь освещения хватало: стояли две лампы на треногах. Из одной двери выпадала полоска дневного света, слышались гулкие голоса.
Это, конечно, была коммуналка – длинный коридор, где-то вдалеке заворачивающий направо, с двух сторон ряды комнат. Все как в моем детстве – не хватало только велосипеда на стене.
Наша комната была первой от входной двери, а там, за поворотом, в глубине лабиринта жил минотавр. Звался Он Сережкой Алексеевым, был старше меня на пять лет и так отравлял мои юные годы, что я лет в восемь всерьез подумывал бежать в Ленинград, к дяде по отцу, даже стал копить продукты на дорогу. Отпетая шпана, гроза района, Сережка внушал страх даже взрослым: помню, с какой опаской относилась к нему мать, запрещала ему даже заходить в нашу комнату, боялась, как бы он чего-нибудь не стырил. С тех пор как он впервые обратил на меня внимание, мне не было больше покоя. Даже не будучи в дурном настроении, он походя отвешивал мне в коридоре щелбаны и “сайки”, отрабатывал на моей макушке “пиявки” и “горяченькие”. Иногда, правда, он ограничивался угрозами, но не бескорыстно: за каждый непробитый щелбан я должен был утащить у матери сигарету. Если он требовал пять сигарет, а я притаскивал три, два щелбана все равно полагались. “Когда его только в колонию заберут?” – сердито и недоуменно спрашивали все вокруг. И я, уловив в этом вопросе свою надежду, тоже начал тайно мечтать, вжимаясь в углы коридора от несущегося мимо мучителя: “Когда же, когда?” В конце концов, что вполне естественно, я дождался: Сережку забрали, и больше мы его никогда не встречали, потому что через год переехали в отдельную квартиру. Так что, наверное, по старику Фрейду, с чьими трудами я познакомился много лет спустя, вышло бы, что мое теперешнее занятие, цель которого в конечном итоге та же – изолировать от нормальных людей опасную личность – уходит корнями в далекое, не слишком розовое детство. И значит, Северин, Кошкодамов и Азорские острова ни при чем: давным-давно судьбой предопределено мне быть милиционером...
Комната, куда мы зашли, была большая, с двумя высокими окнами, а оттого, что без мебели, казалась еще больше. Здесь находилось человек пять-шесть, среди них следователь прокуратуры, дежурный по МУРу Володька Саробьянов и судмедэксперт Макульский. Слева от входа лежала, высунув длинный язык, красавица-овчарка. Проводник сидел рядом с ней на корточках. А в дальнем углу притулилась, как мне показалось в первый момент, кучка цветастого тряпья.
– Ну что ж, – сказал, увидев нас, следователь, – все в сборе, начнем, благословясь. – И кивнул Саробьянову: – Вот вам бланк, пишите: “Женский труп неустановленного лица обнаружен в 9 часов 50 минут на третьем этаже четырехэтажного здания, находящегося под капитальным ремонтом...” Я не слишком быстро? Нет? Тогда продолжим...
Я тихонько вышел на лестницу к Балакину.
– Кто обнаружил?
– Рабочий со стройки. – Дима ткнул пальцем куда-то вниз.
– А что его сюда принесло?
– Да они туг в одну комнату замок врезали, ну и что-то вроде каптерки устроили.
