Разработка - Константинов Андрей Дмитриевич (книга бесплатный формат .TXT) 📗
– Какие, блядь, пеналы?! – взорвался Будашкин. – Мы никого не крепим!!
Но накалившаяся атмосфера уже выводила сложившуюся ситуацию на неуправляемый уровень. Злой, как черт, Штукин вынырнул из парадной и буквально наткнулся на Гитерова, задев его спиннингом. Валера состроил глупую рожу, улыбнулся натужно, извинился и отошел на несколько метров. Потом он вдруг остановился, вздохнул и с каким-то стоном громко сказал:
– Достало!!
Гитеров удивленно оглянулся. Штукин взмахнул спиннингом, как дворянин шпагой (даже выдав этакое фехтовально-танцевальное па), и хлестнул Сову по морде. Потом Валера бросил удочки, схватил за грудки второго клиента и, повалив остолбеневшего вора на капот «семерки», два раза ударил лбом в его переносицу. Подельникам ничего больше не оставалось делать, кроме как атаковать Штукина. Завязалась возня, напоминавшая детскую кучу-малу. Будашкин понял, что вся конспирация полетела к чертовой матери, матюгнулся (по привычке в радиостанцию, то есть к плечу), выскочил из машины и побежал к дерущимся у «семерки» – а там Гитеров умудрился уже открыть дверь машины и усаживался за руль. Майору осталось добежать до машины метра полтора, когда ему навстречу ударил выстрел. Выстрелы – и на войне-то гремят неожиданно, а уж в мирном дворике на проспекте Карла Маркса – там вообще, словно корабельный колокол ухнул. Пуля из ТТ прошла через тело Будашкина и застряла в детских качелях.
Будашкин, как ребенок, шлепнулся на задницу и завалился на бок. Боли он не почувствовал, его просто словно клонировали – причем новым клоном был он сам, а настоящее, хорошо знакомое тело куда-то убежало… Через несколько секунд Ходырев выхватил свой ПМ и четыре раза выстрелил в воздух. В воздух он стрелял потому, что на линии огня были Штукин и Брагин, да и вообще, табельное оружие Ходырев применил первый раз в жизни… «Семерка» с Гитеровым рванула вперед, оставляя подельников, которых валяли по земле Коля с Валерой. Дроздова умудрилась со стороны фиксировать «фотомоделью» все это безобразие. За уходящей машиной рванул на своей «девятке» Ходырев, передавая на ходу дежурному:
– Бригадир ранен, груз уходит на первом транспорте после взлома склада, применяли пеналы… Где заказчики?! Срочно – руководству!!
…Потом Валерка стоял на коленях возле Будашкина и лихорадочно рвал на нем рубашку. Под ней оказалась вечная тельняшка. На животе майора Штукин с трудом отыскал маленькую трещинку, зато вот со спины – лилось вовсю.
– Дроздова, слышишь?! – простонал Будашкин. – Решение «крепить» принял я… Меня не уволят…
«Бригадир» сразу решил всю ответственность взять на себя. Это услышал Коля Брагин, уже уставший пинать воров ногами. Он зло посмотрел на Штукина и, задыхаясь, бросил:
– Это уже не шутки! Я все расскажу, что мы натворили. Слышь? Все!
Будашкин попытался взмахом руки пресечь все эмоции и разборки:
– Что мы натворили… то натворили мы!
И именно в этот момент, ударившись бампером о поребрик и чуть подпрыгнув от этого, во двор влетела машина с заказчиком. Из нее первым выбрался Филин – в галстуке, завязанном каким-то диким способом. Капитан увидел лежащего на земле Будашкина, все сразу принципиально понял и нервно закурил:
– Где преступники?
– Тебе, блядь, ответить?! – также нервно выкрикнула в ответ Дроздова. Ее била крупная дрожь.
Между тем Ходырев, вылетев на Кантемировскую улицу и нарушая все правила дорожного движения, на второй передаче и со скоростью километров восемьдесят в час, ринулся за уходящей «семеркой». «Семерка» виляла из стороны в сторону из-за проколотых колес. Гитеров не сумел выправить ход и задел «Волгу» с таксистскими шашечками. «Семерку» развернуло и ударило о высокий бордюр тротуара. Гитеров выскочил из машины и побежал через газон. Ходырев зло усмехнулся, увернулся от мебельного фургона и, не обращая внимания на матерные крики и гудки водителей, перескочил через тот же бордюр. «Девятка» смела себе всю подвеску, но смогла еще пронестись метров тридцать по газону и сбить Гитерова – он подлетел в воздух, ударился о лобовое стекло и повалился на землю. Ходырев на ходу выпрыгнул из автомашины и двумя коленями рухнул на голову Совы. Только после этого он вспомнил, что у него есть табельное оружие…
…«Скорая» увезла Будашкина в больницу. Во двор дома на Карла Маркса понаехало столько разного начальства, как, наверное, после убийства президента Кеннеди. Все задавали одинаковые вопросы, не дослушивали до конца ответы, матерились и курили. Скоро все так вымотались, что начали впадать в безразличное отупение. Приехавший Ильюхин по-отечески обнял Дроздову, а она разрыдалась у него на плече. Ходырева, в нарушение всех секретных инструкций пытались допрашивать. Разведчики пытались спрятать своих, но тут еще подъехали представители районной прокуратуры и – в завершение банкета – городской…
Стас Ходырев твердо стоял на следующей позиции: «…в ходе следствия за объектом, убившим, по моему мнению, старшего офицера Будашкина, не по моей вине возникла аварийная ситуация, в результате которой я был вынужден выехать на газон и, уклоняясь от столкновения, случайно сбил объекта».
Молодая следователь прокуратуры Зоя Николенко такой версией не удовлетворилась:
– Если вы говорите, что изначально не собирались направлять автомашину на гражданина Гитерова, то ответьте: могли ли вы предотвратить наезд? Заметьте, своей версией вы просто вынуждаете задавать дополнительные вопросы.
– Мне уже столько дополнительных вопросов поназадавали, что одним больше, одним меньше – по барабану, – огрызался Ходырев, демонстративно глядя в сторону. – Пишите: предотвратить наезд не мог из-за обстоятельств непреодолимой силы, но делал все возможное, чтобы соблюсти законность.
– Зачем же язвить! – начала злиться следователь. – Я же понимаю, что допрашивать легче, чем задерживать!
Ходырев пожал плечами:
– Вы меня, наверное, с операми перепутали. Я по задержаниям не специалист. И тут я никого не задерживал, а преследовал в рамках своих должностных обязанностей. То есть – только для наблюдения. И я не собирался язвить, когда вопрос стоит о неукоснительном соблюдении конституционных прав человека… пусть даже и подозреваемого в совершении особо тяжкого преступления.
Следователь Николенко поджала губы, но все же попыталась сдерживаться изо всех сил:
– Станислав, почему вы заранее считаете, что я на какой-то «не вашей» стороне?
– Потому что следователь прокуратуры обязан быть не на стороне какого-то «наружника» или подозреваемого Гитерова, а на стороне самого святого, что у нас есть, – нашей Конституции!
А на Штукина орали все, кому не лень, – и свое начальство, и чужое. Все вдруг занялись оценкой его действий, все вдруг, как оказалось, хорошо знали совсекретный приказ за номером 007. А по этому приказу, как ни оценивай, попадал Валерка в лучшем случае под увольнение. 007 категорически запрещает любые задержания сотрудникам наружного наблюдения. Это может показаться диким, но даже если «наружка» каким-то немыслимым образом вдруг стала свидетелем убийства – то и в этом случае ее сотрудники обязаны только фиксировать происходящее. Раньше им и оружие-то не выдавали… А тут – пальба, перестрелка… Вся конспирация – насмарку, все незыблемые принципы – коту под хвост. Поэтому, разговаривая со Штукиным, его непосредственное руководство даже не вспоминало о трех задержанных ворах, о том, как долго ехали оперативники, и о том, что все с самого начала пошло наперекосяк…
Валера и сам все прекрасно понимал, поэтому на все крики лишь тупо повторял:
– Я принял спонтанное неправильное решение… Мне добавить нечего…
Когда все наконец-то стали разъезжаться, Штукин отправился в больницу к Будашкину. Майора он увидеть не смог, тот находился в реанимации после операции. Операция, вроде, прошла успешно. В больнице Валера встретил своих коллег – ему они сочувствия не выражали, отворачивались, чтобы не встречаться глазами, и вообще – чуть ли не отшатывались, как от зачумленного. С поникшей головой Штукин вышел из больницы и побрел к себе домой. На душе было… не просто плохо – было гадостно. Валера шел и думал про себя: «Мужчины делятся на три категории. К первой принадлежат те, которые зарабатывают мало, но работать больше не хотят: они приходят домой после смены, и там им закатывают скандалы толстые жены. Относящиеся ко второй зарабатывают много и хотят еще больше. Они приходят домой когда захотят, а если выпьют – то жены их истерикой не встречают. А третья категория – сплошное исключение из правил – эти зарабатывают мало, хотят больше и готовы работать, но не могут по не зависящим от них причинам, так как их «производство» отлажено четко, да еще и с секретным графиком. На работу после смены их не пускают, даже удостоверения отнимают, домой им идти со своими липовыми пропусками трамвайных парков тоже не хочется. Вот сидят они в сквериках на заплеванных скамейках и бухают. Женам врут, поэтому те скандалят и уходят… А я не хочу, не хочу так! Ну не ловлю я кайфа от такой жизни! От работы – еще, может быть, и есть какое-то удовольствие, но все, что к этой работе прилагается… Да что я – убогий, что ли?! Я так не хочу… да, видимо, теперь уже и не буду…»
