Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги полностью txt) 📗
И тут наступила эта удушающая жара. Кто мог подумать, что лето начнется так рано. Асфальт буквально плавился под ногами, улицы Москвы по субботам и воскресеньям совершенно обезлюдели, а машин было так мало, что вспоминались семидесятые годы.
И никто не хотел связываться с шоколадом!
— Да брось ты, старик, у меня палатка металлическая, он же весь потечет, — добродушно говорил его старый друг-палаточник Палыч. — Шоколад ты в мне в декабре давай. Это зимний продукт.
Другие ничего не объясняли, а просто говорили «нет».
Плата за хранение росла. Шоколад становился все менее и менее дешевым. В конце концов Кол сел на свою «Таврию» и начал возить проклятый «Калев» по всей Москве и Московской области, предлагая любыми партиями, и средними, и очень маленькими, чуть ли не в розницу. Легко ли продать поштучно несколько тонн шоколада? И сколько времени это займет? И во сколько обойдется тогда каждая плитка, учитывая стоимость хранения и все растущие проценты по ссуде? Такие задачи не изучают ни в школе, ни в вузе, и оказалось, что просчитать эту математику заранее Кол не смог.
Он решил отдать ссуду, перезаняв деньги под более низкие проценты, с банковскими справиться не получалось. Кто-то посоветовал некоего Негреева, по слухам, связанного с очаковской группировкой. Негреев деньги дал, но предупредил, что с долгами не шутит. Просит отдавать аккуратно и в срок.
И этот срок сегодня.
Стоит ли говорить, что отдавать Колу нечем. Он может уплатить проценты. А согласится ли Негреев на проценты? Или придется продавать квартиру, палатку и машину? И что тогда?
Кол в отчаянии сжал кулаки. Выхода не было.
Связавшись с очаковскими ребятами, он думал, что выбирает из двух зол меньшее, все-таки люди, а не бездушный банк, который хладнокровно оттяпает у тебя квартиру. Или он просчитался? Хуже всего то, что теперь не спасет и продажа двухкомнатной хрущевки в Матвеевском. Пока он будет искать покупателя да оформлять, пройдет еще несколько дней и долг вырастет еще больше. Он вспоминал бесстрастное лицо Негреева. Удастся ли его уговорить подождать хоть немного? Кол начинал в этом все больше и больше сомневаться.
Сзади послышался шум, в зеркало заднего вида Кол увидел, что прямо за его «Таврией» припарковалась «тоёта». «Это ко мне», — понял он.
Из «тоёты» не спеша выбрался внушительного вида малый в дорогом костюме и с толстой золотой цепочкой на запястье. Он внимательно посмотрел на «Таврию», как будто сверяясь с собственной памятью, затем едва заметно утвердительно кивнул и направился прямиком к машине Шакутина. Еще один такой же детина остался сидеть в автомобиле.
«А может, выкручусь как-нибудь», — успел подумать Кол, выходя наружу.
— Виталий, — представился подошедший. — Я от Негреева.
— Николай, — ответил Кол, протягивая руку.
— Бабки с собой? — спросил Виталий, игнорируя протянутую руку.
— Понимаешь, тут такие дела, — Кол вдруг начал заикаться. — Не получилось. Ну подождите еще неделю, я перекручусь и отдам. Я… — Он не знал, что добавить еще. Виталий молчал, пристально глядя на него, и от этого молчания Шакутину стало совсем не по себе. — Я, понимаешь, с шоколадом связался, а его никто брать не хочет… И вот… такие дела, понимаешь. — Он помолчал, думая, что бы сказать еще. — Еще за склад платить приходится.
— Это твои проблемы, — спокойно ответил Виталий.
— Но… — начал Кол и осекся.
— В общем, так, слушай сюда, — с олимпийским спокойствием сказал Виталий, и каждое его слово падало увесисто, как булыжник. — Чтобы завтра бабки были. В это же время на этом месте.
— Но… — попытался возразить Шакутин.
— Я спрашиваю, понял? — В голосе Виталия прозвучала угроза.
— Понял, — покорно ответил Кол и, набравшись храбрости, сказал: — Может, лучше вечером? За два дня вернее соберу…
— Ладно, — смилостивился Виталий, — даю тебе тридцать шесть часов.
Кол продолжал стоять у своей старенькой «Таврии», смотря, как дюжий Виталий спокойно садится в «тоёту». На самом деле он не видел ни Виталия и ничего другого вокруг.
Турецкий медленно продвигался в ряду машин, ползущих по набережной мимо Кремля. С тех пор как Манежную перекопали, движение по центру Москвы замедлилось донельзя. В такие минуты Турецкий давал себе зарок завтра отправиться на работу на метро, но каждое утро вновь садился за руль своей «тройки».
Смотря на медленно продвигавшуюся перед ним темно-зеленую БМВ, где на заднем сиденье взасос целовалась влюбленная парочка, Турецкий думал о событиях предыдущей ночи. К счастью, двое из ночных «грабителей» остались в живых, но пока они в таком состоянии, что допрашивать их начнут только завтра-послезавтра Затем его мысли перескочили на Снегирева. Значит, деятели из Кандалакши наняли Скунса… Значит, дело даже серьезнее, чем он думал. Турецкий знал, что фуфлом Снегирев не занимается, да и просто так путешествовать не любитель. «Скоро о нем еще услышим», — подумал Турецкий и нажал на клаксон — водитель БМВ что-то зазевался, и в образовавшееся перед ним пустое пространство стали юркать более проворные машины из соседних рядов.
Скоро машины и вовсе остановились. В последнее время транспортные пробки стали в Москве обычным явлением. Как бы ты ни торопился, ничего от тебя не зависит.
Машина Турецкого была плотно зажата со всех четырех сторон. Саша сидел за рулем и хмуро разглядывал свое правое запястье. Когда-то давно он из любопытства примерил наручники и, помнится, тотчас уразумел, что легкомысленные фразы типа «защелкнул на преступнике стальные браслеты», которыми пестрит любой детектив, так же далеки от истины, как кружок юных космонавтов от настоящего космического полета.
Если кто-нибудь думает, что наручники — это только несвобода со всеми отсюда вытекающими, он ошибается. Хотя и несвобода сама по себе тоже штука такая, что люди от нее одной помирают.
Смыкается, потрескивая, зубчатка, и ты ощущаешь леденящее душу пожатие. Возьми два граненых карандаша, расположи по бокам запястья и хорошенько сожми. Получишь некоторое представление. Весьма, надо сказать, отдаленное. И дело тут даже не в силе, с которой застегивают браслет. Само прикосновение прямоугольной стальной грани к человеческой плоти убивает физически и морально. Потому что прикосновение это НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ.
Когда связывают веревками, это все же не так. Веревки могут дать слабину. Перетереться. Намокнуть от пота. Потому что они все же ближе к природному естеству. Здесь ничего подобного не дождешься. Судьбы свершился приговор. Беспечная обезьяна угодила в железный капкан. Роботы захватили власть и ловят людей.
И все это отлично ощущается где-то на уровне спинного мозга. Там, где в человеке сидит та самая обезьяна, не умеющая объясняться словами. Или еще глубже.
Прошлый раз Турецкий надевал наручники на себя сам. И, конечно, не слишком мазохиствовал. Тем не менее на запястье, в точности как и теперь, сразу возникли красные полосы. Чуть попозже полосы расплылись, потемнели и превратились в полновесные синяки. Саша был более чем далек от медицины и ни за что не взялся бы объяснить, почему так.
Еще он помнил, что выкручиваться из кандалов не стал даже и пробовать. Хотя надевал их именно с этой целью…
Подъезжая к знакомому дому на Фрунзенской набережной и заворачивая во двор, Саша вдруг вспомнил, что именно здесь, на этом самом месте, Снегирев спас Ирину, о том, что было бы, не окажись он поблизости, не хотелось даже думать. «А ведь ему в Москве и жить-то негде», — вдруг подумалось Турецкому. Не будет же он с такими ранами шататься по вокзалам. Или, может быть, пойдет в гостиницу? Это не очень удачно с точки зрения конспирации… «Дроздов!» — вспомнил Саша про своего бывшего одноклассника, который когда-то служил в войсках спецназа вместе со Снегиревым. Только после всего Дроздов попал в президентскую охрану, а Алешка подался в киллеры. «А я должен его ловить», — мрачно подумал Турецкий, останавливая машину у своего подъезда.
