Мщение справедливо - Леонов Николай Иванович (читать книги регистрация TXT) 📗
О собственной морали Ильин был невысокого мнения, убежденный, что надо быть как все; можно работать чуть лучше, но знать грань, иначе – вышвырнут. Прослыть чистюлей и умником значительно опаснее, чем быть заподозренным в мелком взяточничестве. О какой морали тут говорить?
Когда Галей ушел, Ильин понял, что схвачен. Либо стать информатором киллера и получать за это валюту, либо увольняться и, вполне возможно, пойти под суд. С помощью Галея на бывшего полковника можно при желании, а умельцы такие всегда найдутся, навешать – лет на несколько хватит. Ради спасения чести мундира, который заплевали как могли, бывшего коллегу никто спасать не станет. Поначалу, лишь прикинув возможное служебное расследование, примерно зная, кто его будет вести, Ильин понял, что станет высокооплачиваемым информатором, получит солидные деньги, а дальше – жизнь подскажет. Можно укатить за рубеж, там тоже обласкают и деньжат подкинут…
Прошли сутки. Ильин с удивлением отметил, что стал хуже спать. Еще через несколько дней он перестал спать совсем, ударился в воспоминания, но вспоминал в основном почему-то о провалах и совершенных им подлостях. Утром он попросил жену вызвать врача, позвонил секретарю, сказал, что заболел.
– Аннушка, сколько лет мы женаты? – спросил он у жены.
– Действительно, заболел. – Жена приложила к его лбу сухую ладонь. – Аннушкой ты меня не называл лет сто, наверное.
– А где альбом с нашими первыми фотографиями?
Жена взглянула еще внимательнее, вскоре принесла пакет с карточками.
– В те годы у нас не было альбома, Игорь, – сказала она, присела на диван, на котором прилег Ильин. – Ты скрываешь от меня что-то? Ты серьезно болен?
– Я всю жизнь свою скрываю от тебя. – Ильин хотел пошутить, понял, что сказал правду, и нахмурился.
Потом он долго рассматривал фотографии, вспоминал высшую школу, присвоение первого офицерского звания, дурные мечты о работе за рубежом. Вспомнил, что по молодости мечтал работать нелегалом. Это с его-то способностями к языкам! Вспомнил первый орден, который он получил не к юбилею, а за настоящее дело. Он собственноручно задержал шпиона. Не «липу», не оступившегося человека, которого долго водили, кормили дезами и провоцировали, а настоящего, активного шпиона. С группой прикрытия что-то случилось, произошла какая-то накладка, и он брал опытного агента один на один. Потом было много орденов, о которых лучше не вспоминать…
А когда он скурвился, стал подначиваться к любому начальнику? Они приходили из парторганов и комсомола, уходили, отбывая в богатые страны, а он, тогда еще порядочный парень, капитан Ильин, работал и работал.
Его начали обходить в званиях и по должности. Вспомнил: он сломался на диссидентах. Его вызвал начальник отдела, сунул тоненькую папочку, сказал: мол, и твой час пришел, разберись с этими жидами – пойдешь наверх. Он честно изучил материал, понял, что имеет дело с сопливыми мальчишками, которые организовали в институте литкружок, читают запрещенных тогда Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, в общем, занимаются ерундой. И он, мудак, даже не выписал повестки, не доложил руководству, а пригласил «любителей русской словесности» по телефону и сказал им: «Кончайте, ребята, ерундой заниматься. Сказано – нельзя, значит – нельзя!» Что тогда началось! Папочку с доносами у него забрали, собрались уволить. Тут ему повезло, он взял группу валютчиков. И не просто людей, торгующих долларами, а фальшивомонетчиков. Ильина оставили в покое, а над литкружковцами устроили показательный процесс. После этого случая он и «поплыл». Значит, честная, принципиальная служба не нужна? Будем служить, как вам угодно!
Потом Горбачев… демократы… Службу трясли и перетряхивали. Памятник «железному Феликсу» сломали и уволокли, но контрразведку закрыть невозможно, не форточка. И тут вспомнили, что когда-то Ильин был в оппозиции репрессиям, защищал каких-то поэтов. Он никогда в оппозиции не был, голову бы оторвали, никого защищать не смел. Но служба защищалась, нужны были и положительные примеры, и тут выяснилось, что один из мальчишек-рифмоплетов, которых Ильин отказался разрабатывать, фактически предупредил об опасности, сегодня – известный поэт, живет в Америке. Ильину дали полковника и отдел. Но уже было поздно, он уже ссучился, давно шел по тропе «Чего прикажете?».
И в прошлом году Ильину поручили найти киллера, который многократно использовал «вальтер» калибра девять миллиметров. И тут кто-то стукнул, подсунули Галея. Ильин понял: его начальника, молодого выдвиженца, используют втемную, плетут интригу, им нужен не столько киллер, сколько «горячий» «вальтер». Ильин добыл «вальтер», а ликвидацию Галея поручил мудакам. А куда денешься, если оперативников стоящих поразгоняли. В результате Галей остался жив и держит за горло.
Недавно сломавшийся, готовый служить информатором у ловкого уголовника и убийцы, Ильин неожиданно, в первую очередь для себя самого, выпрямился, налился упрямством и силой.
Он вышел на работу, сдал бюллетень раньше срока, надел лучший костюм и белоснежную рубашку, стал выглядеть моложе, увереннее. Он позвонил секретарю генерала, хотя в большинстве случаев соединялся с ним напрямую, и записался на прием, оговорив тридцать минут, предупредив, что просит принять по личному вопросу.
Генерал принял в тот же день. Увидев вошедшего Ильина, поднялся, развел руками, улыбнулся:
– Удивляешь, Игорь Трофимович! Записался на прием, словно и не родной вовсе! Молодой, красивый… Ты, случаем, не замуж собрался?
– Как решите, господин генерал: можно замуж, можно в крематорий.
– Без привычной папки… Ну да, ты же по личному… Ну, присядем, потолкуем по личному. – Генерал указал на мягкую мебель в углу большого кабинета. – Можно по рюмке? А что, Президенту можно, а нам нельзя?
– Обождем, господин генерал, – ответил Ильин. – Доложу, потом решим. Может, мне рюмку мышьяка следует выпить.
– Ну-ну! Только без мелодрам, уважаемый. Мы чекисты. Пусть их отменили, но старая закваска осталась.
Генерал откупорил бутылку боржоми, плеснул в стаканы. Он пришел в контрразведку из канцелярии бывшего ЦК, в оперативной работе не смыслил, правда, и не лез в нее, считая своей обязанностью лишь читать бумажки, приходящие из аппарата Президента, и определять общие направления.
Сухим военным языком Ильин объяснил ситуацию. Доложил, что по вине полковника Ильина ликвидация киллера, чей пистолет использовался при покушении в ноябре прошлого года, не удалась. Борис Сергеевич Галей – киллер, преступления которого на данный момент не доказываются, – явился в кабинет полковника Ильина и предложил ему стать платным осведомителем, короче, пытался завербовать.
Ильин опустил тот факт, что повторно встречался с Галеем на своей конспиративной квартире и сообщил киллеру номера домашних и рабочих телефонов Ждана, Яшина, Барчука и Еркина.
– Что бы мы ни решили, следует подать рапорт, – сказал генерал и, хихикнув, добавил: – Все начинается с бумажки.
– Я писать, естественно, ничего не стану, господин генерал, – уверенно сказал Ильин. – Задерживался Галей негласно, пистолет у него изъяли незаконно. Заговори мы сегодня об этом «вальтере», очень многим эта история не понравится. Извините, но глупость изволите говорить, господин генерал.
Образно выражаясь, у генерала «отвалилась челюсть». Говенный начальник отдела, полковник, которого генерал считал просто ручным, не только возражал, но посмел хамить. Многолетняя выучка в партийном аппарате приучила генерала к выдержке, никогда он не отвечал на нападение. Если напали по глупости, то с дураками всегда не поздно расправиться. А если человек агрессивен от того, что у него появилась мощная «спина», ты наглеца одернешь и разобьешь морду в кровь.
– Ну, прости, Игорь Трофимович. Я в ваших делах не дока, решай сам. – Генерал благосклонно кивнул, начиная решать сложнейшую задачу со многими неизвестными.
Генерала не волновали воскресшие киллеры, «горячее» оружие, покушения и пустяковые убийства. Чья рука легла на плечо этого старого гэбэшника? Что означает явка полкаша вроде бы с повинной? Какого решения ждут от него, генерала, который уже присмотрел себе подходящее место в окружении Президента? Генерал сразу отметил парадный костюм полковника, иную посадку головы, тон голоса иной, но не придал этому особого значения.
