В объятиях смерти - Корнуэлл Патрисия (книги бесплатно TXT) 📗

— Итак, Берил приехала в ту пятницу поздно утром, чтобы помыть свою машину, — подтолкнул его Марино, — и ты разговаривал с ней по этому поводу?

— На самом деле она первая заговорила со мной, — ответил Хант так, как будто это было важно. — Ее машина как раз выезжала из бокса, когда она подошла ко мне и сказала, что пролила кое-что на коврик в багажнике, и хотела узнать, нельзя ли это как-то почистить. Она подвела меня к своей машине, открыла багажник, и я увидел, что коврик намок. Очевидно, у нее там лежали продукты, и баллон с апельсиновым соком сломался. Я думаю, она поэтому и решила привести свою машину, чтобы сразу же ее помыть.

— Продукты все еще находились в багажнике?

— Нет, — ответил Хант.

— Ты помнишь, во что она была одета в тот день?

Хант колебался.

— В костюм для игры в теннис. И на ней были солнечные очки. Да, она выглядела так, как будто только что с корта. Я запомнил, потому что ни разу не видел, чтобы она приезжала одетая таким образом. Прежде она всегда была в обычной одежде. Кроме того, я помню, что у нее в багажнике лежала теннисная ракетка и некоторые другие вещи, потому что, когда мы приступили к чистке, она достала их, вытерла и положила на заднее сиденье.

Марино вытащил из нагрудного кармана записную книжку. Открыв ее и перелистнув несколько страниц, он спросил:

— Это могла быть вторая неделя июля? Пятница, двенадцатое число?

— Вполне.

— Ты помнишь что-нибудь еще? Она еще что-нибудь говорила?

— Она вела себя почти дружелюбно, — ответил Хант, — я хорошо это помню. Я думаю, это потому, что я помогал ей, заверил, что мы позаботимся о ее багажнике, хотя на самом деле совсем не был в этом уверен. Я мог бы сказать, что ей придется отогнать свою машину в автомастерскую и заплатить тридцать долларов за шампунь. По мне хотелось помочь ей. Пока парни работали, я держался неподалеку и вдруг обратил внимание на дверцу автомобиля со стороны пассажира. Она была испорчена. Это было очень странно — дверца выглядела так, как будто кто-то взял ключ и нацарапал сердце и несколько букв прямо под ручкой. Когда я спросил ее, как это случилось, она обошла вокруг машины, наклонилась к дверце и осмотрела повреждение. Она просто стояла и смотрела. Клянусь, она стала белой как полотно. Очевидно, она не замечала повреждения до тех пор, пока я его ей не показал. Я постарался успокоить ее, сказал, что понимаю ее огорчение. «Хонда» была совершенно новенькой, стоила около двух тысяч долларов, и на ней не было ни царапины. И вот какой-то идиот делает такое. Может быть, какой-нибудь ребенок от нечего делать.

— Что еще она сказала, Эл? — спросил Марино. — Она объяснила как-то это повреждение?

— Нет, сэр. Она практически ничего не сказала. Похоже, она испугалась — стала оглядываться по сторонам и вообще как-то смешалась. Потом спросила, где здесь ближайший телефон, и я сказал ей, что внутри есть таксофон. К моменту ее возвращения работа была закончена, и она уехала...

Марино остановил кассету и вынул ее из видеомагнитофона. Вспомнив о кофе, я пошла на кухню и налила две чашки.

— Похоже, это ответ на один из наших вопросов, — сказала я вернувшись.

— Да, — Марино протянул руку за сливками и сахаром. — Как мне представляется, Берил воспользовалась таксофоном, чтобы позвонить в банк или в авиакомпанию — заказать билет. Маленькое любовное послание, нацарапанное на дверце, стало последней каплей. Она ударилась в панику и с автомойки направилась прямо в банк. Я выяснил, где она хранила деньги. Двенадцатого июля в 12.50 она забрала почти десять тысяч долларов наличными, опустошив свой счет. Как первоклассной клиентке, ей без звука выдали всю сумму.

— Она взяла туристские чеки?

— Ты не поверишь, но нет, — ответил Марино. — Похоже, она больше боялась того, что ее кто-то найдет, чем того, что ее кто-то обворует. Там, на Ки Уэсте, она за все платила наличными. Не используя кредитные карточки или туристские чеки, она могла надеяться, что никто не узнает ее имя.

— Должно быть, она была просто в ужасе, — тихо сказала я. — Не могу вообразить, чтобы у меня с собой была такая сумма наличными. Для этого я должна потерять рассудок или быть напуганной и доведенной до состояния крайнего отчаянья.

Он зажег сигарету. Я последовала его примеру.

Загасив спичку, я спросила:

— Думаешь, можно было нацарапать сердце на машине, пока ее мыли?

— Я задал Ханту тот же вопрос, чтобы посмотреть на его реакцию, — ответил Марино. — Он клянется, что в мойке это практически невозможно, так как кто-нибудь заметил бы, кто-нибудь обязательно увидел бы человека, который это делает. Лично я не так в этом уверен. Черт, в таких местах оставляешь в бардачке пятьдесят центов, и, когда получаешь машину обратно, они исчезают. Эти бездельники воруют как сволочи. Тащат все: мелочь, зонтики, чековые книжки... Ты спрашиваешь о них, но оказывается, что никто ничего не видел. Насколько я понимаю, Хант мог это сделать.

— Он не простой парень, — согласилась я. — Странно, что он так ярко чувствует Берил. Она — одна из многих людей, которые проходят перед его глазами каждый день. Как часто она приезжала? Раз в месяц или реже?

Марино кивнул.

— Однако она, видимо, манила его, как яркая неоновая вывеска. Может быть, все это — совершенно невинно. А может быть, и нет.

Я вспомнила, как Марк говорил, что Берил была «запоминающейся».

Мы с Марино молча и не торопясь пили кофе, на мои мысли снова наползала темная тень. Марк, должно быть, тут какая-то ошибка, наверное, есть какое-то логическое объяснение, почему его не было в списках «Орндорфф и Бергер». Может быть, его имя пропущено в каталоге, или фирма недавно поставила компьютер, и данные о нем были неправильно закодированы. Поэтому его имя и не подтвердилось, когда секретарша ввела его в компьютер. Возможно, обе секретарши — новенькие и не знают многих адвокатов. Но почему его вообще нет в чикагском справочнике?

— По-моему, тебя что-то гложет, — в конце концов сказал Марино. — Это ощущение не покидает меня с того момента, как я пришел сюда.

— Я просто устала, — ответила я.

— Ерунда. — Он отхлебнул из чашки.

Я чуть не захлебнулась кофе, когда он сказал:

— Роза сказала, что ты уезжала из города. У тебя состоялся маленький продуктивный диалог со Спарацино в Нью-Йорке?

— Когда Роза сказала тебе об этом?

— Не имеет значения. И не сердись на свою секретаршу, — попросил он. — Она всего лишь сказала, что тебе понадобилось уехать из города. Она не сказала — ни куда, ни к кому, ни зачем. Все остальное я выяснил сам.

— Как?

— Ты мне сама сказала, вот как. Ты же не отрицала это, правда? Так о чем вы беседовали со Спарацино?

— Он сказал мне, что разговаривал с тобой. Может быть, сначала ты должен мне передать ваш разговор? — ответила я.

— Нечего рассказывать. — Марино взял свою сигарету с края пепельницы. — На днях он позвонил мне вечером домой. Не спрашивай меня, как, черт побери, ему удалось узнать мое имя и номер телефона. Он хочет получить бумаги Берил, а я не собираюсь их отдавать. Возможно, я был бы более расположен сотрудничать с ним, но уж больно мерзкая личность. Начал давать распоряжения и вообще вел себя, как прыщ на ровном месте. Заявил, что он ее душеприказчик, и начал угрожать.

— И ты совершил благородный поступок, послав акулу ко мне в отдел, — сказала я.

Марино непонимающе смотрел на меня.

— Нет. Я даже не упоминал твоего имени.

— Ты уверен?

— На все сто. Разговор продолжался от силы три минуты. Не больше. Твое имя не упоминалось.

— А как насчет рукописи, которая оказалась в перечне полицейского отчета? Спарацино спрашивал о ней?

— Спрашивал, — сказал Марино. — Я не сообщал ему никаких подробностей, только сказал, что все бумаги Берил обрабатываются как улики, сказал обычные слова, что не имею права обсуждать подробности ее дела.

— Ты не говорил ему, что найденная рукопись была передана под расписку в мой отдел? — спросила я.