Новые центурионы - Уэмбо Джозеф (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
— Уайти, они знают об этом по твоему радио. В наши дни у полицейских есть радио в машине.
— Не привык я к нему, — сказал Уайти. — Лучше звякнуть из телефонной будки. К тому же я люблю поболтать со своим старым дружком Сэмом Такером.
Хороший он человек, старина Сэмми.
— А с чего это ты звонишь всегда из одной будки?
— Привычка, паренек. Когда постареешь, как Уайти, тоже начнешь так поступать.
Это уж точно, подумал Рой. Если только им не помешает какой-нибудь срочный вызов, всякий вечер ровно в десять, пока он сам не состарится, они все так же будут ужинать в одном из трех ресторанчиков, где Уайти к бесплатной закуске подают сальные грязные ложки. Потом — пятнадцать минут в участке, которые уйдут на то, чтобы Уайти благополучно испражнился.
Потом — обратно, мотаться по улицам до самого конца дежурства. Два-три раза оно прервется остановками у винных магазинов, тех, что обеспечивают Уайти бесплатным куревом, ну и, само собой, периодическими донесениями Сэму Такеру из телефона на углу Двадцать третьей и Хупер.
— Как ты насчет того, чтобы проскочить мимо рынка? — спросил Уайти. — Туда я тебя еще с собой не прихватывал, верно?
— Как скажешь, — вздохнул Рой.
Уайти указал Рою на узенькие шумные улочки, запруженные грузовиками и народом.
— Вон там, — сказал Уайти. — Где хозяйничает старый Фу Фу. Лучше его бананов не сыскать на всем базаре. Там и притормози, мальчуган. А после раздобудем немного авокадо. Они идут нынче штука за четверть доллара.
Любишь авокадо? Может, и персики перепадут. Я знаю одного на той стороне рынка, у него тут самые вкусные персики. Без всяких синячков и вмятин.
Уайти выбрался из машины и небрежно, на разбитной полицейский манер, нацепил на голову фуражку, захватил с собой — вероятно, по привычке — дубинку и, лихо вертя ее левой рукой, подошел к сухопарому китайцу в майке и шортах цвета хаки, который, обливаясь потом, швырял увесистые связки бананов в продуктовую тележку. Когда Уайта приблизился, китаец чуть сдвинулся вбок, давая тому возможность встать под золотисто-серебряный мост из густого потока летящих плодов. Рой прикурил сигарету и с отвращением наблюдал за тем, как Уайти цепляет дубинку к кольцу на ремне и принимается помогать Фу Фу метать бананы в тележку.
Вот он, профессиональный полицейский, зло подумал Рой, и вспомнил обходительного седовласого капитана, читавшего им в академии лекции о «новом профессионализме». Нет, старик фараон, ворующий яблоки, оказался чрезвычайно живуч. Только взгляните на этого старого мерзавца, при полной униформе швыряющего бананы на глазах у покатывающихся со смеху работяг! Ну чего он не уволится из полиции? Мог бы тогда хоть день напролет сыпать бананами, язви тебя тарантул в жирный зад, подумал Рой.
И как их только угораздило послать меня в этот участок на Ньютон-стрит!
Не понимаю. Что за польза была выбирать из трех дивизионов, если на этот выбор потом наплевали и умудрились заслать его по чьему-то капризу в участок в двадцати милях от дома. Жил он почти в самой долине. Могли послать его в один из местных округов, или в Хайлэнд-парк, или хотя бы в Центральный дивизион, он, кстати, и называл его в анкете, но уж на Ньютон-стрит он даже не рассчитывал. Беднейший из негритянских районов, чья нищета попросту удручает. Лос-анджелесский «Ист-Сайд», из которого, как Рой успел выяснить, негры-новоселы стремятся поскорее перебраться в здешний «Вест-Сайд», куда-нибудь к западу от Фигуэроа-стрит. Однако то обстоятельство, что большинство местных жителей — негры, как раз привлекало Роя. Если он когда-нибудь и покинет полицию для того, чтобы стать криминологом, хорошо бы на этот случай получить исчерпывающее представление о гетто. А через год-другой, научившись всему необходимому, можно перевестись на север, возможно в Ван-Найс или Северный Голливуд.
Когда они наконец выехали с территории рынка, заднее сиденье дежурной машины было завалено бананами, авокадо и персиками, а сетка на нем до отказа набита помидорами, которыми Уайти разжился в самый последний момент.
— Ты знаешь, что имеешь полное право на половину всего, что здесь есть, — сказал Уайти, когда они, стоя на участковой автостоянке, перегружали продукты в его собственную машину.
— Я же сказал, мне ничего не нужно.
— Промеж собой напарники должны все поровну делить. Половину можешь забрать. Возьми хоть авокадо. Ну чего бы тебе их не взять?
— Сукин ты сын, — выпалил Рой, не сдержавшись. — Да будь они прокляты!
Послушай, я только что из академии. И теперь должен пройти восьмимесячную стажировку. А из-за какого-нибудь пустяка могу вылететь отсюда в любую минуту. Стажеру неоткуда даже ждать страховки, и не мне тебе это объяснять. Сейчас я не могу брать на чай. По крайней мере вот это.
Бесплатная закуска, сигареты, кофе — это ладно, это, похоже, стало традицией, но что, если сержант засек бы нас сегодня вечером на рынке? Я мог потерять работу!
— Прости, мальчуган, — произнес Уайти с обидой. — Я и не думал, что у тебя такое в голове. Уж коли бы нас подловили, я принял бы огонь на себя, тебе следует это понимать.
— Неужто? А что бы я сказал в свое оправдание? Что ты приложил мне к виску свою пушку и насильно принудил сопровождать себя в турне по торговым точкам?
Перекладывать фрукты Уайти заканчивал в полном молчании и не обмолвился ни словом до тех пор, пока они не возобновили патрулирование. Тут-то он и сказал:
— Эй, напарник, езжай к телефонной будке, мне опять надобно звякнуть.
— Какого хрена? — сказал Рой, вовсе уж и не заботясь о том, что там подумает Уайти. — Чего ради? Может, толпа толстозадых баб выстроилась у телефона в участке, чтобы шепнуть тебе в трубку о своей любви?
— Я только поболтаю со стариной Сэмом Такером, — сказал Уайти, глубоко вздохнув. — Там, у телефона, старый негодяй кукует один-одинешенек. Мы ведь с ним однокашники по академии. В октябре нашей дружбе будет двадцать шесть лет. Тяжко быть цветным и работать в таком ниггерском округе, как наш. Иногда по ночам, когда приводят какого-нибудь черного мерзавца, пристрелившего старуху или еще что натворившего в том же роде, и когда полицейские в буфете не закрывая рта поливают ниггеров в мать и в душу, Сэму становится совсем скверно. Он все это слышит и душой изводится, вот ему и делается скверно. Штука ясная, как ни рассуждай, а для полицейского он слишком стар. Когда пришел на эту работу, ему уж тридцать один было.
Хорошо бы ему отцепить свою брошку и сняться с этого гиблого места.
— А сколько было тебе самому, Уайти, когда сюда пришел?
— Двадцать девять. Эй, вези меня к будке на Двадцать третьей. Ты же знаешь, это моя любимая будка.
— За столько времени — как не знать! — сказал Рой.
Рой притормозил у тротуара и минут десять ждал, страдая от безнадежности, пока Уайти наговорится с Сэмом Такером.
Профессионализм в полицию придет только тогда, когда она избавится от старого племени, размышлял Рой. Хотя какое ему до этого дело! Строить карьеру на полицейской стезе он не намерен. Эта мысль напомнила ему, что, если он надеется не выбиваться из графика и вовремя получить диплом, лучше бы взяться за ум и записаться на следующий семестр. Удивительно, что вообще находятся люди, желающие ради карьеры выполнять подобную работу.
Подготовительный период позади, и теперь сам Рой стал частью системы, суть которой предстояло еще постичь, чтобы потом, набравшись необходимых знаний и опыта, покинуть эту систему за ненадобностью.
Взглянув в зеркальце машины, он лишний раз убедился, что здорово загорел на солнце. Дороти говорила, что и не помнит его таким загоревшим — то ли из-за формы, то ли из-за теперешней его пригожести, но она явно находила его соблазнительнее прежнего и часто сама изъявляла желание заняться с ним любовью. Но, может, тут причина и в другом: в ее первой беременности и сознании того, что вскоре какое-то время ничего этого не будет. Он потворствовал ее желаниям, хотя огромный курган жизни и вызывал в нем чувство, близкое к отвращению; и даже притворялся, что получает не меньше наслаждения, чем раньше; раньше — это когда ласкал гибкое, податливое тело и атласный живот, на котором, похоже, от нынешней беременности навсегда сохранятся длинные рубцы. Она сама во всем виновата.
