Пробить камень - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги без сокращений TXT) 📗
– Понятно, – протянул он и вдруг спросил: – Кстати, откуда у тебя шрам?
Она отрапортовала:
– Я попала в аварию. И порезалась о боковое стекло.
– Молодец. И какая досада. Такая хорошенькая девушка!
– Считаешь, шрам меня портит?
– Да его почти не видно.
– Ну ладно.
Кира послала ему воздушный поцелуй и вышла из бара и из города – навсегда.
...В поезде она разговорилась с попутчицей – разбитной тридцатилетней хохлушкой, которая заверила, что жизнь в столице – «супер», надо только крутиться.
– Вы случайно не знаете, куда я могла бы устроиться?
– Я знаю, куда можно устроиться в два счета, но только не официанткой!
– А кем?
– Вот, – сказала женщина, – позавчерашняя газета, у проводника стянула.
Кира развернула газету на странице объявлений о найме и проглядела весь столбец, водя пальцем по строчкам. На букву «Б» было строчек пятнадцать, начинавшихся со слова «барменша». Ниже с десяток объявлений начинались словом «девушки» с восклицательным знаком.
– Что-то не то совсем... – пробормотала Кира.
Другой попутчик, молчаливый мужчина с непроницаемым лицом, всю дорогу пролежавший на верхней полке и, казалось Кире, ни на минуту не закрывавший глаза, забрал у нее газету, быстро пробежал глазами и сказал:
– Это ей ни к чему. Не забивай голову девчонке. – И так посмотрел на хохлушку, что та забилась в угол и больше не проронила ни слова. На Киру же он глянул совсем по-другому, ласково, как-то по-отцовски. Но было в его взгляде и что-то неистребимо мужское, влекущее.
– Ты же, малыш, наверно, про учебу спрашиваешь? – сказал он.
– Про учебу, – неожиданно для себя повторила Кира.
– Меня зовут Георгий... Можно дядя Юра.
Через пятнадцать минут они занимались сексом в туалете. Ничего подобного Кира в жизни своей еще не испытывала... На шее у него она увидела какой-то странный амулет.
– Что это?
– Игрушка.
– Подари?
– Может быть, – ответил он уклончиво и повернул ее к себе спиной. – Потом... А ты далеко пойдешь, – сказал дядя Юра. – Задатки что надо. Запомни мой телефон на всякий случай...
Через неделю на приемной комиссии во ВГИКе она прочитала монолог проститутки из «Пышки» Мопассана, прошла собеседование и была зачислена на актерский факультет.
На собеседовании у нее спросили: «Что вы любите в кино?»
«Хохотать до судорог. И плакать, если получается».
«А не любите?»
«Людей, которые заставляют себя ждать».
«То есть как это?»
«Ну это если я в кино иду не одна».
«Ах, в этом смысле... У вас есть любимая актриса?»
«Нет».
«Как вы это объясняете?»
«Очень просто. Вообще-то я не хожу в кино».
«Вот тебе раз! Почему?!»
«Жизнь слишком коротка».
«Ну, знаете... Что нам в вас по-настоящему нравится, так это отсутствие даже приблизительных представлений о будущей профессии. Это правда, что вы ни разу в жизни не играли ни в профессиональных, ни в самодеятельных спектаклях, не ходили в театральные кружки и студии?»
«Вы уже не первый раз спрашиваете».
«Просто никак не могу поверить. У нас тут обычно фигурируют юные девицы с такими послужными списками, которые, по-хорошему, можно заработать годам к сорока. Скажите, Кира, вы занимаетесь спортом?»
«Не-а».
«Но ведь надо же как-то поддерживать форму».
«Пока она сама как-то держится, а перестанет – может, и начну».
«Достойный ответ. У вас незаурядные внешние данные, вы пользуетесь косметикой?»
«М-м-м. Не скажу».
«Вы готовы к жесточайшей конкуренции? Чему это вы улыбаетесь?»
«Погода хорошая».
«Кажется, вы не представляете, что вас ожидает. Из всего вашего курса в кино будут работать только один-двое. Это по секрету. Просто хочется честно предупредить вас о перспективах. Вернее, я хотела сказать, что ни о каких перспективах ничего нельзя сказать. Старая советская система кинопроизводства сломана безвозвратно, а новая... Вы понимаете, что актерская судьба – это лотерея?»
«Слушайте, так меня приняли?»
«Конечно».
«Ура!!!»
Теперь у нее было жилье и какая-никая стипендия. За неделю она перезнакомилась со всем общежитием и чувствовала себя так, будто сто лет тут прожила. Жизнь началась заново.
КОСТЯ
Справа, перед столовой, гнездились три умывальника, слева висело огромное зеркало, все-таки Институт кино, негоже, чтобы будущие звезды ходили с крошками в уголках рта.
Веня Березкин, с рюкзаком на плече, набрав полный поднос, озирался в поисках свободного места. За ближайшим столиком сидела непоправимо красивая девица. И сидела она одна. И он ее не знал. Веня удивился. Он не без оснований относил себя к тем, кто, единожды оказавшись в новой для себя местности или среде, моментально впитывал ее топографию. Приятели говорили, что в военное время из него вышел бы хороший лазутчик. Но эта девица как-то ускользнула от его внимания во время абиту-ры, а трудноуловимые черты и детали говорили о том, что она первокурсница. Веня недолго ее разглядывал, плюхнулся за столик, дотронулся двумя пальцами до тонкого запястья и на недоуменный взгляд пояснил:
– Два к одному, что ты меня отошьешь, а так, по крайней мере, останутся хорошие воспоминания.
– У кого? – Она прищурила глаза.
– У всех.
Тут к ним подсел Ермилов с двумя чашками кофе.
– Илюха! – обрадовался Веня. – Вот ты нас и познакомишь.
– А кто он? – заинтересовалась Кира.
Ермилов сам не особенно знал, что сказать.
Впрочем, режиссура – дело нехитрое.
– Это Кира, – объяснил он, рассчитывая, что толстяк назовет и себя. – Актерское отделение.
Не тут-то было.
– Ясное дело, не бухгалтерское, – энергично кивнул Березкин, наворачивая макароны. Ему в голову не приходило, что кто-то вообще может его не знать. – У меня тоже была подружка Кира, года полтора. Дочка футбольного тренера. Он потом олимпийскую сборную тренировал. Кто ж такое мог предвидеть?...
– Полтора года – уже немало, – с уважением заметила Кира.
– Еще бы! Тем более что, когда мы расстались, мне стукнуло шесть, а ей семь.
– Некоторым нравятся женщины постарше, – засмеялась Кира.
А Ермилов размышлял над тем, стыдно ли не уметь заставить себя положить под столом руку барышне на коленку. Вот этот толстяк наверняка бы не рефлексировал. С другой стороны, если употреблять слово «заставить», то смысл в этом движении начисто отпадает, потому что оно должно быть естественным, то есть даже безотчетным, а рассчитанное, спланированное – теряет свое обаяние. Как-то все это сложно... «Тебе сколько лет, парень?»
– Как твой роман? – спросил он и пояснил Кире: – Он за лето успел книжку написать.
– Не книжку, а роман, – поправил Веня. – О, сорри, ребятишки, мне надо бежать! – Он сорвался с места и понесся к буфету, где мелькнул проректор по учебной и методической работе.
– Так кто это был, я не поняла? – Она хмыкнула: – Как говорят в американском кино: так как он сказал его зовут?
– Он не сказал, – подыграл Ермилов, поскольку точно так отвечают в американском кино.
– У меня идея. Не уйдем отсюда, пока этого не узнаем.
– Сейчас третья пара начнется, – напомнил Ермилов. – У меня русская литература.
Кира пожала плечами:
– А у меня сценический бой, ну и что? Фиг с ними, прогуляем! Что такого важного может быть в первый день? А потом, если он окажется режиссером или актером, прогуляет только один из нас. Давай так, кто первый выяснит личность подозреваемого, выполняет желание. Классная идея! И такой тип занятный.
– Выполняет желание другого? Любое?
Энергичный кивок.
– По-моему, он сценарист, вот роман же написал, – напомнил Ермилов.
– А кто его видел, этот роман? Ты его видел? И потом, сценарист – это не имя. Но только в лоб не спрашивать. Договорились?
А Веня тем временем уже взял проректора Коло-мийца под руку и вежливо подталкивал его к столику. Ермилов и Кира наблюдали эту картину несколько удивленно. Впрочем, проректор был еще, как сам любил говорить, «отчаянно молод, поскольку пребывал в возрасте Иисуса Христа и Остапа Бендера единовременно». Он походил на удачливого боевого офицера, который получал регалии и делал карьеру словно в ускоренном просмотре.
