Большая расплата (ЛП) - Пенни Луиз (онлайн книга без .txt) 📗
Всё это была игра. Шарада.
Одно слово. Звучит как лицемерие.
Но Бовуару виделось большее. Да, Гамаш претворился гражданским. Но ведь никуда вся та история не делась. И история была не только о боли, но и глубокой привязанности.
Может ли привязанность пересилить боль? Могло ли такое произойти? Подобные вещи вообще возможны?
Жан-Ги проследил, как Гамаш приглашает Бребёфа войти. Бывший суперинтендант остановился возле камина в ожидании, когда ему предложат сесть.
Пауза затянулась.
Потом Арман жестом указал Бребефу на кресло, и Мишель в него опустился.
И Бовуар ушел, унося с собой неприятное чувство тошноты.
Глава 9
— Налей себе чего-нибудь, — предложил Арман, махнув рукой в сторону буфета с выставленными на нём бутылками.
Предоставив Бребёфа самому себе, он прошел в спальню следом за Рейн-Мари, сейчас вешающей одежду в шкаф.
— Как ты? — спросил он, следя за текучими движениями стоящей к нему спиной жены.
Рейн-Мари обернулась к нему. Она плакала.
— О…- только и мог выговорить он, притянув жену к себе.
Чуть позже она отстранилась, Гамаш протянул ей носовой платок.
— Это так печально, — произнесла она, поводя платком в воздухе, словно хотела разогнать тучи. — Когда я увидела Мишеля, услышала его, на секунду мне показалось, что всё как прежде. А потом вспомнила всё произошедшее.
Она вздохнула и посмотрела на прикрытую дверь спальни.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — она стала вытирать платком тушь под глазами.
— Мишель Бребёф больше не представляет для нас опасности, — уверил Гамаш, держа жену за руку и смотря ей прямо в глаза. — Теперь уже нет. Теперь он бумажный тигр.
— Уверен?
— Уверен, ma belle. Ну, тебе лучше? Хочешь, попрошу его уйти?
— Нет. Я в порядке. Мне еще нужно кое-что прочесть. А ты иди и развлекай этого говнюка.
Арман с удивлением воззрился на жену.
— Кажется, я пошла по стопам Рут, — засмеялась Рейн-Мари. — Это так освобождает.
— Лучше и не скажешь. После того, как избавлюсь от Мишеля, позову экзорциста.
Поцеловав ее, он вышел.
В час ночи Рейн-Мари потушила свет. Арман все еще был в гостиной с Мишелем. Она слышала их смех.
— О боже, я совсем об этом забыл, — смеялся Мишель.
Бутылка скотча переместилась из бара на кофейный столик, уровень виски в ней значительно снизился.
— Как ты мог забыть профессора Мёнье? — спросил Арман.
Взяв бутылку, он налил каждому еще по порции виски, и, уложив ноги в тапочках на скамейку для ног, продолжил:
— Он же был как мультяшка. Вылаивал приказы и кидался в нас мелом. У меня до сих пор шрам, — он показал на затылок.
— Тебе надо было пригнуться.
— А тебе не надо было провоцировать его. Он целился в тебя, я же помню.
Мишель Бребёф засмеялся:
— Окей, вспомнил.
Потом смех его перешел в легкий кашель, потом совсем затих.
— То были самые долгие три года в моей жизни. Академия. Думаю, они же были и самыми счастливыми. Мы были так молоды. Неужели такое возможно?
— Мы пришли туда девятнадцатилетними, — заметил Гамаш. — Я смотрел сегодня на этих ребятишек и размышлял — мы были тогда такими же юными? И как мы стали такими старыми. Всё было словно вчера, а мы уже сделались профессорами.
— Ты не просто профессор, — Мишель приветственно поднял свой стакан. — Ты стал коммандером.
Выпив, он посмотрел в пустой стакан и тихо начал:
— Почему?..
— Oui? — подбодрил его Арман, когда пауза затянулась.
— ЛеДюк.
— Почему я его оставил?
Бребёф кивнул.
— Кажется, сегодня вечером вы с ним нашли общий язык. Ты и скажи.
— После вечеринки он пригласил меня к себе, — сказал Бребёф. — Он кретин.
— Гораздо хуже, — сказал Гамаш.
— Да, — согласился Бребёф. Потом внимательно посмотрел на собеседника. — Что ты собираешься с ним делать?
— Ай, Мишель, — протянул Гамаш, закинул ногу на ногу и, подняв стакан на уровень глаз, сквозь янтарную жидкость посмотрел на Бребёфа. — Ты должен беспокоиться о собственных делах. Тут такой бардак — у тебя не останется времени на что-то ещё. А я позабочусь об остальном.
Бребёф кивнул и в задумчивости стал жевать черствый бутерброд. Потом спросил:
— Ты уже говорил с кадетами о Матфее 10:36?
— Нет. Оставил это тебе.
Мишель попытался подняться и не смог. Не в пример Гамашу. Тот встал и навис над Бребёфом, большой, крепкий, угрожающий. Без тени опьянения.
Протянув руку — с большей силой, чем Бребёф мог предположить в этом человеке в столь поздний час дня, в столь поздний час их жизни — Арман поставил его на ноги.
— Тебе пора. У тебя есть работа, которую нужно сделать.
— Какая работа? Зачем я здесь? — глаза Мишеля затуманились, встретив такой знакомый взгляд Гамаша. — Мне нужно знать.
— Ты знаешь.
Бребёф побрёл к себе, костлявой рукой, словно лапой с когтями, скребя по стене, чтобы не сбиться с курса, и думал, что у Армана Гамаша имелась масса причин проделать долгий путь в Гаспе и забрать его оттуда. Со скалы Персе. У смерти.
Из них двоих Арман всегда был самым сообразительным. А для работы здесь нужна была сообразительность.
Бребёф сразу понял, что будет не просто профессором. Он станет учебным пособием, ходячим предостережением для кадетов — что случается с теми, кто поддался искушению. С теми, кто пошел на поводу у тёмной стороны своей души.
Но после сегодняшней беседы он полагал, что ему предстоит еще что-то. Гамаш что-то задумал.
И если Арман не сказал, зачем пригласил его в Академию, то Мишель не скажет ему, почему принял приглашение.
Существовал еще один вопрос, не менее мучительный.
Зачем здесь сам Гамаш?
Гамаш закрыл дверь и, прислонившись к ней спиной, прижал ладонь ко лбу — все, что мог сделать, чтобы не рухнуть на пол. Давно он так много не пил. Давно не ворошил воспоминаний.
Оттолкнувшись от двери, он потушил свет, осторожно направился в сторону спальни, гадая, какое похмелье будет тяжелее поутру — от выпитого или от переживаний.
В последующие недели Академия Сюртэ вошла в уютный ритм занятий, хоккейных тренировок, обедов, тщательных упражнений и добровольчества в общине.
Разум, тело и душа, повторялось кадетам снова и снова.
То была размеренная жизнь, хотя и свободного времени было достаточно настолько, чтобы смутьяны нашли себе неприятности.
Со временем кадеты — новички и старшекурсники — определились с тем, чего ожидать.
Новички сориентировались быстрее старших кадетов. Тем было сложно приспособиться к новому своду правил и требований, ставших одновременно суровее и снисходительнее тех, что были при старом режиме.
Новый коммандер пояснил, что суровых наказаний не будет, однако останется ответственность. Снова и снова курсантам напоминали, что каждое действие возымеет последствия — быстрые, решительные и пропорциональные действию. Это стало неприятным сюрпризом для некоторых старшекурсников, привыкших пользоваться покровительством некоторых профессоров.
Новый порядок принес коммандеру Гамашу много сторонников, еще больше противников.
Раз в неделю, Рейн-Мари приезжала с мужем и вечером они собирали у себя кадетов. Это была возможность высказать все обиды в доверительной обстановке, задать вопросы.
Рассевшись у очага, они обсуждали старые, запутанные преступления, моральные сомнения, место полиции в свободном обществе. О том, когда нужно настоять на своем, а когда отступить — вопросы, никогда ранее не ставившиеся перед студентами, теперь же неизбежные.
Дни шли, зарождалась дружба. Формировались группы по интересам. Крепли отношения. Разгоралось соперничество. Заводились враги. Зарождались и распадались любовные союзы.
Амелия Шоке оставалась одна. Это был ее выбор. Она сама себе компания.
