…Со многими неизвестными - Адамов Аркадий Григорьевич (книги полностью txt) 📗

– Цепочка, конечно, слабенькая. Ну, а вторая?

– Пожалуйста. Человек, который участвовал в преступлении с паспортом, взятым у Семенова, ночью следит за девушкой…

– И которого потом опознал на рынке Колосков. То есть сам Семенов.

– Да. Хотя опознал и не очень твердо. Это тоже надо учесть.

– Надо, конечно. Но с этой девушкой Семенов… ну по крайней мере знаком. Раз она к нему потом на рынок пришла.

– Вот именно.

– М-да. Но эта цепочка не ведет ни к Горлиной, ни к Ивановой.

– Пока не ведет, – поправил Сергей.

– И вообще, тоже слабовата.

– Ну, милый, а с чего мы всегда начинаем?

– Это, конечно, верно, – вздохнув, согласился Лобанов.

Сергей, улыбаясь, поглядел на друга:

– А теперь – задача из области эвристики.

– Это еще что такое? – удивился Лобанов.

– Наука о творческом мышлении. Только, к сожалению, зарождается. Применительно к нашему делу это выглядит так: собраны факты, чувствуется их логическая связь, но построить из них железную цепь, обнаружить недостающие звенья, а затем пройти по ней к цели, то есть раскрыть преступление, – для этого у нас с тобой нет сейчас готового рецепта, уже известного метода. Наш прошлый опыт не содержит какой-нибудь готовой схемы, которая была бы пригодна для возникших условий. Надо создать новую, совсем новую схему, новый план решения, то есть совершить, как говорят, акт творчества.

– Ишь ты, «акт творчества», – засмеялся Лобанов. – Ну, соверши, соверши, если ты такой ученый.

Сергей, улыбаясь, развел руками:

– Я же говорю, наука только зарождается. В идеале будет так: возникла новая задача, ты принимаешь некое лекарство, действующее на определенные мозговые центры, и к тебе вдруг приходит вдохновение, приходит, открытие. Представляешь?

– Ну, это через сто лет, – махнул рукой Лобанов. – А я вот где-то про Чайковского читал. Он говорил: вдохновение – это такая гостья, которая не любит ленивых. Садись работай, вдохновение„и придет. Это, брат, пока вернее будет.

– Что ж. Давай, как Чайковский. – Сергей с усилием потянулся. – Может, что и придет. Значит, первая цепочка выглядит так…

Он взял лист бумаги, нарисовал несколько кружков и соединил их стрелками. Потом в одном кружке написал: «Иванова, исчезла», во втором: «Горлина, снотворное», в третьем: «Поезд, снотворное», в четвертом: «Его паспорт, мошен.», в пятом: «Пасп. от Семен., мошен.», в шестом: «Семенов» и над стрелкой, ведущей к нему, поставил вопросительный знак.

– Вот тебе первая цепочка. Так?

– Так. Только вопросительный знак тут не нужен. Паспорт-то от Семенова пришел, это же точно.

– Допустим. – Сергей, поколебавшись, зачеркнул вопросительный знак. – Теперь вторая цепочка…

Он снова нарисовал кружок и написал: «Чел. на вокзале», потом провел стрелку ко второму кружку, где написал: «Девушка в бел. шуб.», и провел стрелку к следующему кружку: «Семенов» и от него провел стрелку к первому, над которой тоже поставил вопросительный знак.

– Опознание все-таки неточное, – пояснил он.

– Согласен, – кивнул Лобанов. – Но почему ты думаешь, что он следил именно за девушкой? Там были и двое приезжих с тяжелым чемоданом. Что-то было в этом чемодане… И поезд из Средней Азии, не забудь.

– Что ж. Цепочка и в этом случае не рвется, а удлиняется на одно звено: он следил за чемоданом, а чемодан встретила девушка. Вот и все. А он из Средней Азии, ты прав…

– Да. И все это за один день… – задумчиво произнес Лобанов. – А на следующий день в городе, на рынке, – он сделал ударение на последнем слове, – появляется гашиш.

Сергей настороженно взглянул на друга.

– Впервые?

– Впервые, – утвердительно кивнул головой Лобанов и медленно перечислил, загибая пальцы: – Поезд из Средней Азии… Чемодан… Гашиш на рынке, где торгует Семенов… Пацаны, которые его уже курят… А? Тоже цепочка?

– Пожалуй. – И Сергей неожиданно предложил: – Пойдем-ка потолкуем с этим Валькой?

Уже в коридоре Сергей вдруг вспомнил, что не узнал у Жаткина, был ли тот в аптекоуправлении. Он даже остановился на миг, собираясь вернуться в кабинет, но потом решил, что тот, скорее всего, не успел еще что-либо узнать, и двинулся вслед за Лобановым.

В большой светлой комнате за одним из столов расположился Храмов. Напротив него как-то неловко, боком, сидел бледный вихрастый паренек лет пятнадцати в расстегнутом сером пальто, на тонкой шее болталось скрученное в жгут старенькое кашне. Глаза его, темные и испуганные, смотрели на Храмова, пухлые в трещинках губы заметно дрожали. Больше никого в комнате не было.

При виде входящих Храмов поднялся со своего места. Вслед за ним вскочил и паренек, комкая в руках шапку. Он оказался худым и очень высоким, выше Храмова, и от этого выглядел еще более жалким.

– Продолжайте, – махнул рукой Лобанов. – Мы послушаем.

И они с Сергеем сели за соседний пустой стол.

– Ну, Пановкин, – строго сказал Храмов, опускаясь на прежнее место, – ты все понял?

– Понял, – еле слышно ответил тот, опуская голову.

– И про свою ответственность понял?

– Понял…

– Время я тебе дал подумать?

– Дали…

– Вот видишь, все как положено, – удовлетворенно заключил Храмов и уже с укором продолжал: – А ты мне свой поступок не объяснил как надо. Поэтому я тебя еще раз спрашиваю: зачем ты ту заразу купил?

– Просто так…

– Неразумно объясняешь…

– А разумно это не объяснишь…

Сергей с интересом посмотрел на паренька, потом на Лобанова, и друзья, поняв друг друга, улыбнулись.

– Вот и выходит, – строго сказал Храмов, – что парень ты неразумный, то есть глупый. Понятно?

– Понятно…

– Отец тебя, видно, мало порол. Вот и вырос до неба, а ума не набрался.

– Он меня никогда не порол. – Губы паренька вздрогнули от обиды, и он метнул враждебный взгляд на Храмова.

– Оно и видно, что не порол, – все тем же строгим и ровным голосом произнес тот. – Подойдем тогда с другой стороны. У кого купил?

– Не знаю я его.

– Знаешь, Пановкин. Я тебя не тороплю. Подумай. Сообрази. Я тебе, кажется, про ответственность говорил. Говорил я тебе про ответственность?

– Говорили.

– Ну вот и соображай. Тебе же лучше будет, если скажешь.

– Не знаю.

– Я тебя не тороплю, Пановкин, – с угрозой предупредил Храмов. – Я тебя соображать призываю.

– Не знаю, – упрямо повторил паренек, опустив светлую вихрастую голову.

– Одну минуту, Николай Степанович, – не вытерпев, вмешался Сергей. – Разрешите мне поговорить. – И он обернулся к Лобанову: – Не возражаешь?

– Давай, – согласился тот и сказал Храмову: – Выйдем-ка, дело одно есть.

Они вышли из комнаты.

– Ты, Валя, учишься или работаешь? – спросил Сергей.

– Учусь. .

– В каком классе?

– В восьмом.

– А потом работать пойдешь?

– Не. Дальше буду учиться.

– Сам решил или отец заставляет?

– Сам. А отец у меня хороший, – с вызовом произнес паренек.

– Где он работает, отец?

– Сообщить хотите?

– Кому? – пожал плечами Сергей. – У нас ведь твой адрес есть.

– На работу. Чтоб опозорить.

– Это отца-то?

– Ага. Что плохо воспитывает.

– Ты, кажется, не хулиган и не вор. Ни тебя, ни отца позорить не за что.

– А что купил?..

– Вы за этим и на рынок пришли?

– Не. Мы корм для рыб пришли покупать.

– Ну вот видишь Где же работает отец?

– На заводе, лекальщик он, шестой разряд имеет, – в голосе паренька прозвучала гордость. – Портрет его на заводской территории выставлен.

– Знатный у тебя отец.

Сергей не спеша закурил и, помедлив убирать сигареты, спросил:

– Куришь?

– Не. В детстве курил, бросил.

Паренек явно оттаивал, говорил уже свободно, даже бойко, и без всякого страха глядел на Сергея.

– Молодец. Сила воли есть. А я вот никак бросить не могу.

– У вас работа нервная.

– Это верно, – вздохнул Сергей. – Вот хоть случай с вами. Преступления вы, конечно, не совершили. Вред только, огромный вред для здоровья. Но ты, допустим, парень с головой. Попробовал… А кстати, приятно показалось?