Тот, кто знает - Маринина Александра Борисовна (читаемые книги читать .txt) 📗
– Вот на этом месте стояла церковь Гребневской Божией Матери, ее построили в шестнадцатом веке, а в тридцать пятом году снесли. Мама любила вспоминать, как бегала сюда подкарауливать Аркашу, когда тот шел с занятий в университете на Моховой. Аркаша жил в Кривоколенном переулке и каждый день проходил мимо церкви. А мама пряталась и ждала его, а потом выходила навстречу, как будто случайно. Ей было четырнадцать, а ему – восемнадцать. Влюблена она была по уши, а познакомиться не могла, повода не было. Вот и старалась попадаться ему на глаза как можно чаще, надеялась, что запомнит и рано или поздно заговорит с ней. А когда в тридцать пятом церковь снесли, она рыдала несколько дней. Разрушилось место, где она провела столько часов в своих сладких девичьих переживаниях!
– А потом что? – с интересом спросила Наташа. Ей трудно было представить себе Бэллу Львовну влюбленной четырнадцатилетней девчонкой, ведь соседка всю жизнь была для Наташи олицетворением мудрости.
– А ничего. Мама, как всегда, своего добилась. Перед самой войной Аркаша на ней женился. Ты мне сказала, что у Иринки есть такое же фанатичное упорство в достижении цели. Это у нее от бабушки Бэллы. Гены не обманешь.
– Если бы она еще была такой же разумной, как бабушка Бэлла, – вздохнула Наташа. – Когда решение принято и цель поставлена, Ирка упрется изо всех сил, но сделает так, как задумала. Проблема в другом. Как заставить ее принимать правильные решения и не принимать дурацких? Она могла бы и в пятнадцать лет бросить пить, и в семнадцать, если бы поняла, что это нужно сделать. Но она же не понимала, не хотела понимать! Только когда свою опухшую испитую рожицу на экране увидела во всей красе, тогда до нее дошло, во что она превращается.
– Ну что ж поделать, там тоже гены. Полина пила, Нина пила. Куда ж деваться от наследственности? Смотри, Туся, это дом Черткова, в семнадцатом веке здесь были деревянные палаты, потом каменные, в восемнадцатом веке домом владел московский губернатор Салтыков, в девятнадцатом – московский губернский предводитель дворянства Чертков. Чертков изучал русскую историю, собирал рукописи и книги по истории России, создал огромную библиотеку и хотел, чтобы она стала общественным достоянием. После его смерти со стороны Фуркасовского переулка в специальной пристройке открыли читальный зал. Между прочим, этот читальный зал посещали и Лев Николаевич Толстой, и даже молодой Циолковский. Потом дом перестроили, пристройки стали сдаваться в аренду. В частности, там был магазин семян «Иммер Эрнест и сын», так вот в этот магазин любил захаживать Антон Павлович Чехов, покупал семена для своего сада в Мелихове. Можешь себе представить, Туся? Вот здесь ходили Толстой и Чехов, ходили так же запросто, как мы с тобой сейчас идем. Это совершенно необыкновенное чувство, как будто переносишься на сто, двести, триста лет назад и начинаешь видеть историю. Тебе это знакомо?
Наташа покачала головой и слизнула с губ капли дождя.
– Нет. Наверное, мне от природы не дано. Я вообще не очень увлекаюсь историей. А про этот дом номер семь я знаю только то, что здесь снимали эпизод для фильма «Возвращение Максима», где герои на бильярде играют, и несколько эпизодов для «Семнадцати мгновений весны».
– Неужели? Это какие же?
– Особняк американской миссии в Берлине, где проходили сепаратные переговоры, из-за которых весь сыр-бор, собственно, и разгорелся.
– Любопытно, я не знал. А Иринка? Она интересуется историей?
– Еще меньше, чем я. Я хотя бы в школе добросовестно училась, не все еще позабыла, а она школьную программу через пень-колоду осваивала, еле-еле. И ведь обидно, Марик, просто до слез обидно, у нее такая голова светлая, память прекрасная, тоже от твоей мамы в наследство досталась, а Ирка еле-еле на троечки вытягивала. Интереса к учебе никакого не было.
– И что, до сих пор нет? Как же она учится? – с беспокойством спросил Марик.
– Да нет, сейчас-то все в порядке, за ум взялась, учится с удовольствием. Даже наверстывает, как может, упущенное. Книги серьезные начала читать, а то раньше ведь одни любовные романы на столе лежали. Ты теперь можешь за нее не волноваться, она будет в порядке. Самое страшное мы уже пережили и оставили позади.
– Бедная ты моя, бедная, – Марик неожиданно обнял Наташу, прижал к себе, коснулся губами ее виска. – Взвалил я на тебя обузу… Кто же мог предполагать, что Колю вскоре посадят, Ниночка попадет под машину, и девочка останется целиком и полностью на твоих руках? Если б я знал, что так все выйдет…
– То что было бы? Что изменилось бы? Ты бы не уехал? Или забрал бы дочь с собой? Перестань, Марк, я терпеть не могу этих сослагательных причитаний. Как случилось – так случилось, как сложилось – так сложилось.
Она осторожно высвободилась из его объятий и взяла Марика под руку. Вот так, именно так, как она мечтала когда-то. Воспоминания о том единственном случае, когда они вместе возвращались из магазина и он держал ее под руку, долго еще будоражили ее девичье воображение. Должна была миновать четверть века, чтобы все случилось так, как ей представлялось в мечтах. Странно… И… Ненужно.
– А вот здесь, в доме семнадцать, в двадцать втором году была мастерская по пошиву белья, она называлась «Трудшитье». Тут работала моя бабушка Рахиль, мамина мама. Баба Раша обожала ходить в соседний дом Перлова, в чайный магазин, она говорила, что без билета и визы попадает в другую страну. И маму мою туда водила регулярно, потом мама – меня. У нас семейная любовь к этому китайскому домику, – оживленно говорил Марик. – Я тоже до самого отъезда часто сюда прибегал, стоял подолгу и вдыхал аромат молотого кофе. А ты здесь бываешь?
– Редко. Только если оказываюсь неподалеку, а дома чай или кофе закончились. Специально не приезжаю.
– А я специально приходил. Знаешь, стоял и представлял себе бабу Рашу, я ведь ее совсем не помню, она умерла сразу после моего отца, мне и трех лет не было. Но у мамы сохранилось много бабушкиных фотографий, и вот стою я в магазине, разглядываю эту китайскую красоту и вижу бабу Рашу такой, как на фотографиях. Иногда мне даже казалось, что я слышу, как она меня зовет. Голос крови, что ли… И так мне хотелось в последние годы сюда прийти, встать вот здесь, закрыть глаза и увидеть бабушку. Тебе это знакомо?
– Нет, – сдержанно ответила Наташа, – я – поздний ребенок, когда я родилась, все мои бабушки и дедушки или умерли, или на войне погибли, я никого не застала. Мне не довелось побыть внучкой. Люсе повезло больше, она знала одну из наших с ней бабушек.
– Прости, – снова сказал Марик, – у меня такое чувство, что я все время говорю невпопад. Обижаю тебя или просто говорю что-то не то. И все время извиняюсь… Глупо как-то все получается. Я так стремился приехать, так рвался сюда, мне казалось, что это будет праздник, а получается так, словно я прилетел на другую планету, где все непонятное, чужое, и я никому здесь не нужен, и меня понять тоже никто не хочет.
Острая жалость сдавила ее сердце. Ну почему она так с ним разговаривает? Разве он, Марик, виноват в том, что ей в жизни не всегда было легко и весело? Нет, это ее жизнь, ее выбор. Да и кто сказал, что он сам порхает, как беззаботный мотылек? Конечно, сейчас он благополучный и состоятельный американец, живет в собственном доме и имеет собственный бизнес, но разве мало тягот и унижений пришлось на его долю? Он подробно описывал их в письмах к матери, и Наташа все эти письма читала и перечитывала по нескольку раз. Каждый из нас делает свой выбор и проживает свою жизнь. Просто надо уметь признавать свои ошибки, а не перекладывать ответственность на других.
– Давай зайдем, погреемся, – с улыбкой предложила она и взяла Марика за руку.
Он молча кивнул. Они вошли в чайный магазин и сразу окунулись в теплый пряный аромат свежемолотого кофе. Здесь обычно продавались неплохие конфеты, а цены были ниже, чем в коммерческих палатках, поэтому магазин не пустовал. Наташа и Марик встали у окна, по-прежнему держась за руки. Марик снял забрызганные дождевыми каплями очки и сунул в карман. Она смотрела в его глаза, такие же выпуклые и блестящие, как и двадцать лет назад, окаймленные длинными густыми ресницами, держала его руку в своей руке и вдруг ощутила, как время исчезло. Не было этих долгих лет разлуки, не было его женитьбы на Татьяне и его отъезда, ничего больше не было, а был тот Марик, которого она любила. И она уже была не той Натальей Вороновой, родившей троих детей, но растившей только двоих, измученной в борьбе за Иринку, истерзанной страхом разоблачения, а прежней юной и влюбленной Наташей Казанцевой.
