Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
«Ни за что бы не сказал, – подумал Померанцев, – что она живописец...» По его мнению, все художники должны были быть, во-первых, мужчинами, во-вторых, мужчинами в той или иной степени истеричными и имеющими склонность наряжаться, словно дамочки, в бархатные балахоны и прочие экзотические одежды... На Гудковой был самый обычный халат из мягкой ткани в симпатичный мелкий цветочек.
– Видите ли, – повторила она, – вопрос вы задали довольно сложный, на него за минуту не ответишь.
– Если у вас есть время. У нас его достаточно, – сказал Валерий.
– Куда мне спешить? – Художница вздохнула. – Мама спит, я ей только что укол сделала... В общем, Маша была очень неоднозначным человеком. Мы с ней обе родились и выросли в этом доме, почти ровесницы... Но если меня проблема писательских детей миновала, то о ней этого сказать никак нельзя...
– Что вы имеете в виду? – удивилась Галя.
– А-а-а... Ну да, вы этого не знаете по молодости. – Алевтина Борисовна улыбнулась Романовой доброй, совсем не обидной улыбкой. – Наш дом когда-то, в незапамятные времена, построен Союзом писателей СССР для его же членов. Машин отец, Олег Краев, был в те годы довольно известным драматургом... Во всяком случае, публикуемым, и ставили его часто. Это означало, что материально они жили лучше многих: драматурги среди писателей – самые богатые люди... Во всяком случае, были. Им с каждого спектакля шли авторские...
– А вы тоже дочь писателя? – полюбопытствовала Романова.
– Нет, я – внучка. К тому же дед – он когда-то писал прозу, в основном рассказы и небольшие повести – был из репрессированных, затем реабилитированных, квартиру здесь дали именно ему – в качестве компенсации за лагеря... Я его помню плохо, он умер – я еще маленькая была. Ну а папа с мамой у меня самые обычные люди: отец – инженер-строитель, мама всю жизнь прожила в домохозяйках. Папа умер четыре года назад...
– Вы упомянули проблему писательских детей, – возвратил разговор в нужное ему русло Померанцев. – Лично я не слышал даже, что она вообще существует... Что-то вроде проблемы «золотой молодежи»?
– Не совсем, – покачала головой Алевтина Борисовна. – Дело не в богатстве родителей, хотя и это, конечно, имеет значение... имело... А в их известности. Дети в таких писательских семьях с пеленок чувствуют, что к ним предъявляются завышенные требования, которые им зачастую не по силам... Они редко дружат со своими родителями и очень часто воспринимают их как соперников – особенно мальчики, если знаменитость – отец... А у Маши в характере с детства были мужские черты... Она своего отца терпеть не могла!
– Удивительно... – пробормотала Галя.
– Ничего удивительного, – не согласилась с ней Гудкова. – Вы только представьте ребенка, который растет в доме, где постоянно происходят какие-то, как теперь выражаются, «тусовки». Застолья со славословиями в адрес отца, переходящие в откровенную лесть... Дети любую фальшь чувствуют и принимают в штыки... А отец при этом млеет от удовольствия, от сознания своей власти над подлизами, и ребенку за него становится стыдно... Про него постоянно забывают, не кормят вовремя, вовремя не укладывают спать, он крутится среди взрослых в самое неподходящее время и все это видит... И постепенно начинает считать своих родителей идиотами, теряет к ним уважение.
– А почему именно лесть? – озадаченно спросила Романова. – Ну я понимаю, если хороший писатель, восхищение... Но лесть?
– Понимаете, – усмехнулась Гудкова, – в те времена печатали и ставили тех, кто имел вес в Союзе писателей, а не тех, кто отличался ярким талантом... Машин отец такой вес имел, был он, как тогда говорили, «просоветским» драматургом... После перестройки его пьесы были забыты моментально!.. Ну а жаждущих стать членом Союза тогда было море – это давало кучу льгот: от дач в Переделкине, бесплатных путевок на юг в дома творчества до частых публикаций в журналах и издания книг.
– Теперь понятно, – кивнул Валерий.
– К этому я и веду: в результате у Маши сформировалось такое отношение к жизни, которое многие считают циничным, хотя это не совсем так. С одной стороны, она твердо решила по-настоящему, собственным талантом, завоевать настоящую славу, без компромиссов! А не ту известность номенклатурного драматурга, какая была у ее отца. Избавиться таким образом от пережитого в детстве унижения за него. С другой – она совершенно не верила ни людям, ни в людей... За редким исключением. В общем, не слишком любила ближних...
– Исключением, надо полагать, были вы, – вставил Померанцев.
– Я уже говорила, что мы с Машей вместе выросли. Моя мама во время их домашних застолий частенько забирала ее к нам, иногда с ночевкой... Маша знала меня, как себя, и иногда называла «блаженненькой»... У нее всегда была цель – добиться этой самой подлинной известности, тем более что и талант для этого был. А меня она в этой связи не понимала: почему я, если так хорошо рисую, не стремлюсь к тому же самому, а довольствуюсь своей работой иллюстратора при издательстве... Маша не могла понять, как это у творческого человека может отсутствовать честолюбие, потому что ее собственных амбиций вполне могло хватить на дюжину таких, как я.
– А как она в этой связи относилась к Строганову? – мягко подтолкнул Альбину Борисовну Померанцев.
– Неоднозначно, – вздохнула та. – С одной стороны, Юра казался ей иногда тоже «блаженненьким», хотя и по другим причинам...
– То есть?
– Не знаю, как это сказать, – замялась Гудкова. – Просто Юра, с точки зрения Маши, часто был то ли слишком «правильным», то ли по-провинциальному наивным, что ли... И если честно, – Альбина Борисовна неожиданно начала краснеть, – лично я не верю, что Машу убил он!
– Вы так хорошо его знали? – поинтересовалась Романова.
– Да нет, не то чтобы хорошо... Просто он Машу любил как-то очень... романтично, наверное... Когда они находились рядом, это было видно!.. Они ведь познакомились давно, в Италии, когда Мария там стажировалась, были оба еще очень молодыми... Потом встретились здесь, и роман снова разгорелся... Продолжился с таким вот огромным перерывом. Юра видел ее теми же глазами, что и тогда, не замечал, что за эти годы Маша стала иной...
– А она стала? – спросил Померанцев.
– В ней появилось больше жесткости, расчетливости... Наверное, даже слишком много. В общем, не лучшие детские качества не исчезли, а окрепли... Юра этого всего не видел, потому что любил Машу...
– А она его?
– Не думаю... Хотя очень гордилась тем, что является любовницей звезды мирового класса, но... В общем, держалась она за него крепко, потому что собиралась с его помощью выбраться на тот же уровень... Со мной Маша не стеснялась говорить все, что думает, привыкла с детства. Знала, что я ее никогда и не подумаю за что-то осудить. Я и не осуждала, потому что знала, какое у нее было детство.
– Н-да... – Валерий покачал головой. – Говорите – не верите, что убил Строганов. Но ведь это – всего лишь эмоции, а факты, по вашему же свидетельству, против него...
– Ну почему? – Впервые за весь разговор Алевтина Борисовна вдруг разволновалась. – Я много об этом думала, можно сказать, только об этом все время и думаю!.. Да, я видела, как Юра вылетел из подъезда как сумасшедший, бежать кинулся, даже мимо собственной машины поначалу проскочил, потом бросился обратно и только после этого уехал, рванул с места как ненормальный... Но если бы он был убийцей, с какой стати ему так открыто убегать? У нас черный ход всегда открыт: мог бы, между прочим, уйти через него, а потом спокойно подойти к машине, вначале посмотрев на окна – вдруг кто-то не спит, может его увидеть... Выждал бы, что ли... Тем более что его машину среди других даже я бы не углядела!
– Вы сами сказали, – вмешалась Романова, – что Строганов – человек эмоциональный. Такие люди убивают, как правило, в состояния аффекта, сразу же вслед за этим, осознав, что натворили, впадают в панику, которая вполне объясняет его поведение...
