Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих (читать книги полные TXT) 📗
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Меня разбудило какое–то шарканье, раздававшееся через равные промежутки времени. Оно было негромким и слабо доносилось через обитое звуконепроницаемым материалом окошко, соединяющее столовую с кухней, но я никак не мог угадать его происхождение. При этом чувствовал себя страшно усталым, глаза у меня ломило.
Буки заставил меня подчиниться; правда, успокоительного укола он мне не сделал, но две таблетки «рестенала» я все–таки проглотил. Не удивительно, что у меня пересохло во рту, таково было легкое побочное действие этого транквилизатора. А перед тем мой друг принес–таки свой медицинский чемоданчик и взял кровь на анализ. «Раз уж это так важно для тебя», — недовольно пробормотал он и пообещал провести анализ крови в госпитальной лаборатории. У него было воскресное дежурство, поэтому уже в полвосьмого ему нужно было явиться на работу.
А сколько сейчас вообще было времени? Я никак не мог сообразить, куда положил часы. Сквозь щели ставней едва пробивался тусклый свет. Интересно, Буки уже ушел? Захватил ли он в скляночке «спутум», как по латыни именовалась «слюна», и заботливо вымытую Иреной бутылочку из–под одеколона с моей мочой? «Уж если делать обследование, то как полагается», — сказал Буки. Может, ему не хотелось делать анализы дома, в моем присутствии?
Когда я проснулся во второй раз, до меня донесся запах кофе. В комнате стало немного светлее. В ванной шумел душ. Я чувствовал себя гораздо свежее и добрее, чем спозаранок. И не удивительно — было уже половина двенадцатого! Я собирался позвонить Эйч–Ару и адвокату Габора, но сначала нужно принять душ. Ведь я уже полтора дня не вылезал из оранжевых пижамных штанов. Ирена постелила мне в маленькой столовой (она же детская в нормальных семьях), да еще укрыла теплым пледом, а поскольку топили тут изрядно, за ночь я здорово вспотел. Само собой разумеется, что плата за отопление не входила в квартплату, за это деньги взимались отдельно.
Я постучался в дверь ванной.
— Да–а, — послышался голос Рени, заглушаемый шумом воды.
Что это было — вопрос или позволение войти? К сожалению, туалет в этой квартире не был отдельным; за него в Цюрихе платят примерно столько же, сколько за постоянное место на автостоянке.
Я тихонько нажал на ручку и приоткрыл дверь.
— Можно войти? — проговорил я в вывалившиеся навстречу клубы пара.
— Да, — коротко раздалось в ответ.
Я испытывал некоторую неловкость. Ирена, вероятно, энергично растирала себя губкой за задернутой занавеской, струйки воды звонко ударяли в хлорвиниловую пленку; я даже опасался, что вода плеснет мне на затылок.
— Хорошо спал? — прокричала она.
— Мм, — промычал я, опершись рукой о бачок и не отрывая взгляда от зеленого запотевшего кафеля, которым была облицована стена. Вчера я тут послушно наполнил флакончик из–под одеколона, а теперь ничего не получалось. Наконец получилось, но тут крышка унитаза свалилась, громко хлопнула, я вздрогнул и дернулся, обрызгивая ее.
— Черт возьми! — выругался я.
Ирена отдернула занавеску и скорчилась от смеха.
— Ой, ой, — задыхалась она от смеха. — Она опять упала?
— Да, упала. Чего тут смешного. Свинство.
— Армин тоже ужасно злится. С тех пор как я обтянула крышку, она плохо держится.
— Ну да, тебе ведь это все равно.
Вдруг мы смущенно замолчали, будто я своей репликой намекнул на различие полов, и только сейчас сообразили, в какой оказались ситуации. Я никогда не видел Рени раздетой, даже в купальнике. Для меня она всегда была подругой Буки, потом его женой, так сказать, почти бесполым существом — хороший товарищ, интересный собеседник, человек с симпатичными мне чертами характера, но и со своими недостатками; во всяком случае, для меня она была неотделима от моего друга. И вот теперь я впервые посмотрел на нее как на женщину.
Груди у нее были поменьше, чем у Иды, к тому же широко расставлены — казалось, будто они слегка косят в разные стороны. И волосы, еще в хлопьях мыльной пены, были у нее темнее и гуще.
Мы глядели друг на друга с удивлением, почти с испугом.
Наверно, вид у меня был уморительным — приспущенные пижамные штаны на коротковатых ногах.
Первой молчание прервала Рени:
— Тебе надо под душ.
— Прямо сейчас?
— А почему нет?
Правда, ничего у нас толком не вышло. Под душем мы плескались, целовались, ласкались, потом вытирали друг друга и ужасно распалились, но когда оказались на широком супружеском ложе, то, вероятно, угрызения совести взяли верх, и мы вели себя как–то машинально. Словом, особенного удовольствия никто из нас не получил.
Повязка, которую Буки наложил мне на обожженное запястье, размокла еще под душем. Теперь мокрый размотавшийся бинт валялся на кровати.
Хорошо еще, что эта несчастная измена не отделила нас друг от друга настолько, что мы перестали разговаривать. Мы просто решили забыть об этом происшествии, словно ничего и не было; а в сущности ничего действительно и не было…
— А кофе, наверно, совсем остыл, — заметила Рени с ободряющим простодушием.
Я пробормотал что–то невнятное, так как голова у меня была занята предстоящими телефонными разговорами.
— Тебе еще надо позвонить твоему журналисту и адвокату, — сказала Рени. будто угадав мои мысли. Она все еще проявляла ко мне участие. И это приближало ее ко мне больше, чем если бы мы весь день занимались с нею любовью.
Эйч–Ар ответил сразу, но голос у него был смущенным.
— А, Мартин, привет! Как поживаешь!
Мне было не до правил приличия, поэтому я сразу перешел к делу.
— Слушай, Эйч–Ар, что со статьей?
Его ответ подтвердил: мои опасения не были напрасными.
— С какой статьей?
— Разве ты забыл, о чем мы говорили в четверг в «Старой мельнице»?
— Ах, это… — протянул он. — Видишь ли, тут все довольно сложно, такие дела быстро не делаются…
Не хотелось мне выслушивать его отговорки.
— Вы опубликуете то, что ты узнал о концерне «Вольф»?
— Да я не особенно много и разузнал…
— Я тебе помогу. Вчера ночью при загадочных обстоятельствах погиб человек, передавший информацию для ШАП, а разоблачительные материалы, бывшие при нем, исчезли. Вчера утром на меня было совершено покушение, и у меня тоже выкрали улики против концерна. Но, видно, для такой серьезной газеты, как «Нойе базлер цайтунг», все это кажется слишком авантюрным. Так переводись в отдел экономики и занимайся биржевыми курсами! Прощай, провинциальный Вальраф!
Я повесил трубку, не дожидаясь, что он скажет. Да и что мог поделать он, мелкая сошка? Недаром мой отец, говоря о нашей свободной печати, всегда вспоминал пословицу «Кто платит, тот и музыку заказывает». Бедный Эйч–Ар! Даже если бы у него в руках были достоверные факты, а также заключения экспертов и убедительные фотоматериалы, даже тогда он не смог бы опубликовать их в своей свободной газете, призванной обеспечивать свободу мнений, а на самом деле целиком зависящей от интересов базельских химических магнатов.
Я не рассчитывал застать кого–либо на месте в юридической конторе адвоката Габора, зато оправдалась моя надежда на телефонный автоответчик. Девичий голос, записанный на пленку, подробно объяснил мне, что адвокатское бюро на праздники будет закрыто, однако в неотложных случаях господину доктору можно звонить по такому–то телефону. Потом она дважды назвала тессинский номер компаньона, а затем номер самого Цукора в Санкт–Морице. Вероятно, дела у этого адвокатского бюро шли неплохо, если оба смогли обзавестись виллами для отдыха в столь шикарных местах. Надо бы и Буки лучше заняться юриспруденцией. Мне было неловко беспокоить господина доктора Цукора на его загородной вилле. Впрочем, для зимнего отдыха он мог вполне оставаться и в Цюрихе, ибо за ночь и тут прошел снег. Звук, разбудивший меня ранним утром, был шарканьем лопаты — один из прилежных жильцов соскребал снег с тротуара.
— Цукор слушает. — Голос у него был таким же зычным, как у Габора. Может, это особенность, присущая всем венгерским мужчинам?
