Девушки, которые лгут - Айисдоттир Эва Бьёрг (книги онлайн полные .txt, .fb2) 📗

Эва Бьёрг Айисдоттир

Девушки, которые лгут

Eva Björg Ægisdóttir

STELPUR SEM LJÚ GA

© 2019 Eva Björg Ægisdóttir

© Грушевский В. С., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

От победителя The CWA John Creazey (New Blood) Dagger

Белые простыни напоминают мне бумагу. Они шуршат при малейшем движении, у меня чешется всё тело. Я не люблю ни белые простыни, ни бумагу. От самих этих волокон, от того, как плотная ткань липнет к чувствительной коже, я покрываюсь мурашками. Поэтому я почти ни разу не сомкнула глаз, с тех пор как оказалась здесь.

Моя кожа такая же белая, как простыни, а на ощупь, как это ни смешно, точь-в-точь бумага. Она тонкая и растягивается каким-то странным образом, стоит мне только шелохнуться. Такое ощущение, что она вот-вот пойдёт трещинами. Под ней синеют вены, и я то и дело скребу кожу ногтями, хотя понимаю, что этого делать не надо. Ногти оставляют на коже красные полосы, и лишь усилием воли я сдерживаюсь, чтобы не расцарапать себя до крови. Если бы это произошло, врачи и акушерки стали бы бросать на меня ещё больше косых взглядов, а их я уже почувствовала на себе более чем достаточно.

Медперсонал явно полагает, что со мной что-то не так.

Интересно, заглядывают ли доктора в соседние палаты, где лежат другие женщины, с той же завидной частотой и без предупреждения, как и в мою? Сомневаюсь. Видимо, они только и ждут, что я выкину какой-нибудь фортель. Они донимают меня вопросами, рассматривают моё тело, изучают царапины у меня на запястьях, обмениваясь при этом мрачными взглядами. Они критически высказываются насчёт моего веса, а у меня нету сил объяснять им, что я всегда была такой. Голодом я себя не морю: я худая по жизни и особым аппетитом никогда не отличалась. Бывает, что я не ем несколько дней подряд, даже не замечая до тех пор, пока тело не начинает буквально трясти от голода. Не то чтобы я поступаю так по доброй воле: существуй в этом мире какая-нибудь таблетка, в которой содержались бы все питательные вещества и калории, требующиеся организму в течение дня, я бы не задумываясь её принимала.

Однако я молчу как рыба, стараясь не замечать озадаченного взора и расширенных ноздрей склонившегося надо мной врача. По-моему, никакой симпатии он ко мне не испытывает, – особенно после того, как меня застукали в палате с сигаретой во рту. Все отреагировали так, будто я устроила в их чёртовой больнице пожар. А я всего-навсего распахнула окно и выдохнула в него струю дыма. Я и подумать не могла, что это кто-то вообще заметит, однако внезапно они ворвались в палату – втроём или вчетвером – и заорали, чтобы я потушила сигарету. В отличие от меня, они даже не поняли, насколько это, должно быть, смешно выглядит со стороны, и не улыбнулись, когда я, выбросив сигарету в окно, словно под дулом пистолета, подняла руки вверх. Меня прямо распирало от смеха.

С тех пор один на один с ребёнком меня не оставляют. И слава богу, потому что к самой себе у меня нет доверия. Так что теперь малышку мне приносят и кладут на грудь, а когда она впивается мне в сосок и принимается сосать, ощущение такое, будто меня пронзает тысяча игл. Ничего общего у себя с существом, лежащим на моей груди, я не нахожу. Слишком крупный нос для такого крошечного лица, а в прядках тёмных волос всё ещё просматриваются сгустки запёкшейся крови. Зрелище не из приятных. Меня передёргивает, когда малышка внезапно прекращает сосать и поднимает взгляд. Смотрит мне прямо в глаза, будто оценивает: вот, значит, какая она, моя мама, – думает она, наверное.

Мы глядим друг на друга. Ресницы у неё тёмные, а под ними – серые, как камень, глаза. Акушерки говорят, что со временем цвет глаз изменится, но я надеюсь на обратное: серый цвет мне всегда казался красивым. Почувствовав, как набегают слёзы, я отворачиваюсь, а когда снова опускаю взгляд, обнаруживаю, что глаза ребёнка по-прежнему прикованы ко мне.

– Прости, – едва слышно шепчу я. – Прости за то, что твоей матерью оказалась я.

– Не беги так быстро. – Эльма припустила следом, но Александер, будто и не слыша её, нёсся вперёд. Его белокурые, чуть ниже плеч, волосы сияли в лучах декабрьского солнца.

– Попробуй-ка поймать меня, Эльма. – Он бросил через плечо сверкающий взгляд, а в следующий момент, поскользнувшись, растянулся на земле.

– Александер! – подбегая к нему, воскликнула Эльма. Убедившись, что он отделался лишь царапинами на ладонях, она выдохнула: – Ничего страшного. До свадьбы заживёт!

Она помогла ему подняться, стряхивая песок с его ладоней и смахивая слезу, что стекала у него по раскрасневшейся щеке.

– Поищем красивые ракушки на берегу?

Шмыгнув носом, Александер кивнул:

– И крабов.

– Ну да, может, и крабов найдём.

Александер мигом позабыл о своём падении и, увернувшись от Эльмы, которая хотела взять его за руку, снова сорвался с места.

– Осторожно! – крикнула она ему вслед.

Эльма наблюдала за тем, как, оказавшись на чёрном песке, Александер резко остановился и присел на корточки. Должно быть, что-то привлекло его внимание.

Она неспешно приблизилась к нему, наполняя лёгкие солоноватым морским воздухом. Несмотря на прохладу, солнце светило ярко, а белоснежная пелена, покрывавшая всё вокруг, когда Эльма проснулась в то утро, исчезла. Лёгкий ветерок гнал рябь по воде, и ничто не нарушало тишины. Эльма ослабила шарф и склонилась возле Александера.

– Покажешь, что нашёл?

– Крабью лапку. – Он поднял вверх тоненькую красную конечность.

– Вот это да, – сказала Эльма. – Может, нам положить её в коробочку?

Александер кивнул и с большой осторожностью поместил свою находку в протянутый Эльмой лоток. А в следующий миг он уже снова бежал по песку в поисках очередного сокровища.

Мальчику недавно исполнилось шесть лет, и окружающий мир был для него настоящей сокровищницей со всякими любопытными вещами. Поездки к побережью у мыса Элинархёвди в списке его любимых занятий были довольно высоко, поскольку здесь всегда можно было отыскать что-нибудь интересненькое. В детстве Эльма тоже была любительницей подобных прогулок: брала с собой коробку для ракушек и забывала обо всём на свете, рассматривая песок у себя под ногами в поисках трофеев, выброшенных на берег морскими волнами. Звуки и запахи, что окружали здесь Эльму, наполняли её удивительным спокойствием: все тревоги и волнения будто растворялись в умиротворяющем пейзаже.

Она смутно помнила легенду о том, откуда возникло название Элинархёвди: вроде как в честь Элин – сестры жившего в Средневековье священника и колдуна Сэмунда Мудрого. Ещё у этой Элин была сестра по имени Хатла, которая обитала на противоположной стороне фьорда. Каждый раз, когда Элин хотелось побеседовать с сестрой, она выходила на мыс и махала платком Хатле, которая присаживалась на расположенный напротив утёс Хётлюбьярг. Эльма собиралась поведать эту легенду Александеру, но как только она его догнала, в кармане ожил её мобильник.

– Эльма… – тяжело дышала в трубку Адальхейдюр.

– Всё в порядке, мама? – спросила Эльма, присаживаясь на большой валун возле Александера.

– Ну да. – Из телефона раздавалось пыхтение, сопровождаемое каким-то шелестом. – Да, я тут достаю гирлянду – собралась, наконец, повесить её. Даже не знаю, почему у меня раньше руки не дошли.