КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Жизнь моя, во многом интересная и привлекательная, была в то же время греховной, полной лжи, искушения и обмана. Когда я звонил тому или иному японцу и говорил, что хотел бы взять у него интервью, я тем самым создавал ему возможность через пару лет быть арестованным за шпионаж. Косные, непригодные к исполнению правила КГБ вынуждали меня обманывать и начальников, и товарищей, и вообще всех людей, с которыми я общался. Ведь даже одни только слова «я — корреспондент ТАСС» были ложью. Поэтому я понимал, что Господь наказует меня не без вины. Обижало только одно: почему это произошло так стремительно? И почему выбор пал именно на меня? Ведь я, кажется, был единственным из советских корреспондентов в Японии той поры, который не подвергал ее лицемерному бичеванию, как требовал Отдел пропаганды ЦК КПСС. В ТАСС я избрал своей темой культуру и рассказывал в основном о премьерах Большого театра, о японском хоре русской песни, о новых японских фильмах, сугубо художественных, не политических. Другие же мои коллеги-журналисты, среди которых было немало разведчиков, поносили в своих статьях Японию на чем свет стоит, что, впрочем, ни в коей мере не мешало им выполнять шпионские задания. Потом, уже уйдя из КГБ, я узнал от приезжающих в Москву японцев, что они с особой опаской относятся к иностранным исследователям, слишком глубоко вникающим в японскую жизнь, считая их шпионами.
Те же журналисты-разведчики, что бичевали Японию со всей яростью партийного слова, сами сужали круг общения в этой стране, а значит, возможность причинения ей ущерба…
…Было темно. Из парка мы выехали на узкую, ярко освещенную улицу и пристроились в хвост вереницы машин — движение им затруднял дождь, почти тропический, обильный и теплый, обрушивавшийся мощным потоком на боковые стекла.
И тем не менее полицейский, сидевший справа от меня, углядел, что шофер, с трудом маневрировавший рядом с нами, заехал одним колесом на тротуар, и строго постучал ему в стекло костяшками пальцев. Шофер той машины, несмотря на дождь и на то, что не мог слышать этого стука, сразу сообразил, что эта машина полицейская, и испуганно отвел взгляд.
В Японии контрразведка принадлежит полицейскому ведомству, и многие контрразведчики не забыли, как боролись с бандитами, хулиганами и нарушителями дорожных правил до того, как за примерное поведение и служебное рвение их направили в школу контрразведки.
Ей отводится несколько комнат в каждом полицейском участке Японии. В районном же полицейском управлении, куда меня привезли, контрразведке принадлежит весь верхний этаж. Она занимается не только иностранными шпионами, но и ультралевыми террористами. Официально она именуется «Отдел общественной безопасности Токийского полицейского управления».
У входа здесь, как и всюду у полицейских зданий, стоял человек в штатском, опираясь на высокий, по плечо, деревянный посох. Японские полицейские крайне ограничены законом в применении оружия (в наших, российских, условиях они бы работать не смогли) и потому вынуждены прибегать к подручным средствам. Палка в руках полицейского — тоже оружие. Недаром в Японии так высоко развит спорт бодзюцу — искусство фехтования палкой, победителями на всеяпонских соревнованиях по которому неизменно выступают офицеры полиции. Палкой можно помочь разъехаться двум автомобилям, застрявшим в узком переулке, если просунуть ее между их притертыми друг к другу боками. Той же палкой можно выбить пистолет из рук чокнутого ультралевого террориста, помешанного на теориях Бакунина и Троцкого, которые до сих пор пользуются популярностью среди некоторой части японской молодежи.
Бодзюцу — древний вид спорта, вроде каратэ или джиу-джитсу (дзю-дзюцу, если говорить правильно). Все они культивировались в рядах самураев, средневекового воинского сословия Японии, ее дворянства. То, что бодзюцу популярно в полиции по сей день, не случайно: ведь полиция генетически восходит к самурайскому сословию, как и армия, а также и мафия, известная во всем мире под названием якудза. Начало ей тоже положили самураи, правда, не добропорядочные, а бродячие, обнищавшие, или деклассированные, как говорили у нас в годы советской власти. Но все равно духовные связи, общая психология, воспитание и система ценностей у всех самураев — даже у бродяг, были одинаковыми, и может быть, именно поэтому мафия и полиция в нынешней Японии так мир но сосуществуют друг с другом.
Почему-то момент, когда мы вышли из машины и поднялись на четвертый этаж, не запечатлелся в моей памяти. Должно быть, потому, что никто не подталкивал меня в спину и не кричал. «Позор шпионам из КГБ!» А еще потому, что мне и раньше неоднократно приходилось бывать в полиции, и очередной приход в нее не вызвал у меня никакого шока.
Прежде меня вызывали туда из-за мелких нарушений правил уличного движения. Один раз я был даже лишен шоферских прав на два месяца, и для того, чтобы их вернуть, должен был пройти унизительную учебу в Школе нерадивого автолюбителя.
— В какой группе вам предпочтительнее заниматься — в английской или японской? У нас есть два варианта школ! — объяснила, заполняя анкету, девушка-полицейский в темно-синем мундире, похожем на военно-морской.
— Конечно же на японском! — воскликнул я, предвкушая возможность получить уникальный журналистский материал.
Я не ошибся Учеба в школе оказалась легче легкого, а вдобавок я смог убедиться в том, что японцы ни во что не ставят технику, хотя она так неправдоподобно высоко развита в их стране. Главное внимание они уделяют человеку, его духовному миру, и поэтому лекции, которые нам читали добродушные пожилые полицейские, повторяли одно и то же:
— Главное в вождении автомобиля — это вовсе не знание правил и внутреннего его устройства. Это — добросердие, то есть готовность уступить всем дорогу, помочь слабому, даже если это не предусмотрено правилами, извиниться перед человеком, на которого наехал…
И действительно — полиция, прибывшая на место дорожно-транспортного происшествия, первым делом спрашивает у жертв, если они в состоянии говорить: «Перед вами извинились?!»
И положительный, и отрицательный ответы имеют принципиально важное значение для судебного разбирательства. Тот водитель, который пренебрег извинением, наверняка получит более долгий тюремный срок.
Я дважды попадал в аварии, и всегда по своей вине. Первый раз, в середине семидесятых годов, когда, будучи студентом, я стажировался в университете Токай и ехал на велосипеде по горной дороге, меня сбил автомобиль. У моего старенького велосипеда отказали тормоза, но и автомобиль ехал медленно, осторожно, и потому удар оказался совсем не сильным. Впрочем, дорогую замшевую куртку автомобиль мне все же основательно испортил, ведь я угодил под него словно нарочно!
— Все ли у вас нормально? — осведомился водитель с оттенком некоторой неприязни. Выйдя из машины, он помог поставить велосипед на колеса, еще раз внимательно оглядел меня и только после этого укатил, хотя виноват во всем был именно я.
Второй раз это случилось почти через десять лет, когда у нас в токийском отделении ТАСС ввели ночные дежурства. Нормальные журналисты после них отсыпались целый день, мы же, разведчики, шастали, как обычно, по городу.
Одуревший от бессонной ночи и мечтавший только о том, чтобы как можно скорее нырнуть в постель, я остановился в одном из узких переулков и, не посмотрев назад, распахнул дверцу. Вмиг дверца была оторвана ехавшей сзади машиной, а моя рука — испачкана в черном машинном масле. Почему — я не успел сообразить.
Пожилой шофер, вылезший из машины, испуганно поглядел на меня. Ведь перед ним сидел уже не студент, а солидный мужчина, к тому же иностранец, который вполне может затаскать его по судам. Он начал униженно кланяться, повторяя:
— Извините, извините..
— Нет, нет, это я виноват! — отвечал я традиционной японской фразой, что явно удивило шофера. Тем не менее он проворно достал из-под сиденья белоснежную матерчатую салфетку, вытер ею мне руку, а потом, еще раз восемь поклонившись, с облегчением укатил. Я же решительно поставил перед руководством резидентуры вопрос о том, чтобы нас, разведчиков, от ночных дежурств в ТАСС освободили. И, как ни странно, это произошло. Очевидно, начальство КГБ опасалось новых аварий, о которых в Москве полагалось докладывать высшему руководству разведки, и решило, что проще уломать заведующего отделением ТАСС в Токио…
