КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич (книги регистрация онлайн TXT) 📗
В таком с виду здравом суждении проявляется лишь незнание истинных задач КГБ: его интересуют не только какие-либо враждебные действия, а вообще все, любая бытовая слабость, которую можно было бы так или иначе трактовать.
Любое неосторожное слово, оброненное советским дипломатом или его женой, может быть коварно использовано КГБ в его интригах с другими ведомствами, ведущихся в глубокой тайне.
Вот о каком характерном случае рассказал мне один советский разведчик, прежде служивший в нашем посольстве в Пекине.
Послом в Китае в то время был Червоненко, высокопоставленный представитель партийной бюрократии, прославившийся тем, что с треском проваливал любое дело, порученное ему высшим руководством страны. В бытность его послом в Китае началось резкое охлаждение отношений с этой страной. Когда он затем был назначен послом в Чехословакии, там началось широкое общенародное движение против советского господства, и Червоненко прозевал начало этого общественного протеста. Тем не менее после этого его сделали послом во Франции, и отношения с этой страной также испортились, что ознаменовалось массовым выдворением советских разведчиков.
Но высшая партийная бюрократия, по принятым в СССР законам, не несет никакой ответственности за свои прегрешения, целиком взваливая ее на плечи подчиненных. И Червоненко в итоге получил еще более высокое назначение, став заведующим отделом ЦК КПСС по выездам за границу. Такой антиконституционной и противозаконной должности нет более ни в одной стране мира, ибо там, в соответствии с нормами международного права каждый гражданин может свободно выехать за границу. В нашей же стране он может это сделать только по разрешению ЦК КПСС, причем ни в одном советском законе это правило не зафиксировано.
Так Червоненко сделался вершителем судеб тысяч людей. Любого из них он мог не пустить за границу, разумеется, не объясняя причин, или с позором отозвать на родину Занимая в КГБ нерядовую должность, я встречался с Червоненко. Это был малообразованный, высокомерный толстяк, разговаривавший нарочито тихо, чтобы собеседник, стремясь расслышать его, угодливо придвигался к нему, сгибаясь в поклоне.
Итак, когда Червоненко был послом в Китае, он каждое утро созывал в своем большом кабинете совещания посольской верхушки. Так принято у нас во всех странах мира.
Однажды он, прервав свою речь, вдруг произнес нечто непонятное:
— Тут товарищи дали мне прослушать пленку. Это просто отвратительно!
Все присутствовавшие испуганно втянули головы в плечи, а один из советников побледнел и схватился за сердце: именно он вчера, ужиная с супругой, сетовал на то, какой неумелый и слабый работник посол, не скупясь при этом на ругательства и оскорбительные прозвища…
Итак, пекинская резидентура КГБ записала приватный разговор советника на пленку и дала ее прослушать послу. С точки зрения европейского права это было недопустимым нарушением прав личности. Да и по советским законам прослушивать жилые помещения граждан можно лишь с санкции прокурора. Однако в советских зарубежных представительствах КГБ всесильно и имеет право не соблюдать законы.
Зачем же КГБ решился на это? В первую очередь, разумеется, ради того, чтобы засвидетельствовать свою лояльность всесильному Червоненко, личному другу Брежнева — ведь в разговоре с ним пекинский посол запросто мог пожаловаться на то, что резидентура ему не помогает, и ее в один день полностью бы заменили. Во-вторых, не исключено, что и советник не устраивал КГБ. Скорее всего, он был слишком строптив и не соглашался стать агентом; а может быть, уже будучи им, начал уклоняться от того, чтобы по делу и без цела доносить на своих товарищей, и КГБ решил примерно наказать его: ведь не случайно посол Червоненко рассказал о секретной пленке не самому советнику наедине, а прямо на собрании, в присутствии всего руководящего состава посольства, который, без сомнения, доведет эту весть до сведения всех дипломатов, торговых работников, журналистов и членов их семей.
Итак, похоже, КГБ этим необычным жестом обнародования запретной звукозаписи достигал сразу двух целей: заручался личной поддержкой могущественного Червоненко и наказывал чем-то провинившегося перед ним советника.
Но все-таки главным объектом его слежки являлись не профессиональные дипломаты, а сотрудники советской разведки, находящиеся под особым контролем. Механизмы звукозаписи в их квартирах работают постоянно.
Ведь разведчика очень легко уличить в нарушении шпионской дисциплины. Человек — слабое существо, и он волей-неволей допустит какое-нибудь, пусть и косвенное, упоминание о шпионаже, которым только и занимается с утра до ночи.
Или жена спросит его, во сколько вечером он вернется, хотя все советские служащие приходят домой ровно в шесть часов, после окончания рабочего дня в посольстве или торгпредстве. Или сам он случайно обмолвится по офицерской привычке, что сегодня до девяти вечера будет дежурить, хотя дежурства до этого часа бывают только в резидентуре или, наконец, дети поинтересуются, будет ли он опять работать в воскресенье, хотя всем известно, что официальные советские учреждения по воскресеньям закрыты.
Все эти мелочи постепенно накапливаются в управлении «К» до тех пор, пока на их основе можно будет составить обстоятельное официальное заключение о нарушении тем или иным разведчиком норм конспирации и отправить его в Москву. А бывает и так, что письмо это в штаб-квартиру не посылают, а дают его прочитать самому разведчику.
Тот, разумеется, краснеет, бледнеет, потом начинает доказывать, что это всего лишь случайные оговорки и японская контрразведка, даже прослушав их, не смогла бы составить себе полной картины его разведывательной деятельности и даже заподозрить в принадлежности к советской разведке, потому что он мог дежурить в парткоме, а в воскресенье быть занят подготовкой доклада на партсобрании.
Но управление «К» ничем не переубедишь, потому что мнение японской контрразведки интересует его в последнюю очередь. Гораздо важнее для нею мнение руководства советской разведки. Снисходительно улыбаясь, работники управления «К» проводят с незадачливым сотрудником резидентуры беседу о том, что он, ради исправления своих ошибок, должен теперь стать агентом управления «К» и доносить на своих товарищей по разведке. Осмелился ли кто-нибудь возмутиться по этому поводу, не знаю, зато мне хорошо известно, что среди сотрудников КГБ в Токио, да и не только в Токио, чрезвычайно распространено наушничество друг на друга. Метод при этом используется чисто контрразведывательный, свойственный управлению «К»: глубокомысленное и ложное истолковывание отдельных неосторожных слов, на первый взгляд совершенно нейтральных. К сожалению, этот способ можно назвать и чисто русским по духу, потому что в нашей стране издавна опасались свободного слова. Поэтому интерес к произнесенному кем-либо слову в нашей стране иной, чем в других странах: мы обращаем внимание не только на его смысл, но и на то, где, кем и в какой связи оно было произнесено, что говоривший при этом имел в виду и о чем он умолчал. Причиной этого является многовековое отсутствие свободы слова и тоталитарный характер общественного устройства.
IV
Контроль силой страха
Резидентура КГБ в Токио желает быть осведомленной не только в том, чем заняты ее сотрудники. Она хочет знать даже то, о чем они говорят — и в непринужденных беседах друг с другом, и даже дома, с женой и детьми.
Этот интерес считается настолько закономерным, что его даже не особенно маскируют. Помню, как заместитель резидента по научно-технической разведке, беседуя со мной в первый день после приезда в Токио и давая наставления о том, как разведчику надо себя вести, напоследок заявил твердым голосом и глядя на меня в упор:
— И обязательно ходи пить пиво с товарищами!..
Я не придал этому большого значения и в течение нескольких месяцев так ни разу и не последовал этому совету в основном из-за нехватки времени.
