Бомба для председателя - Семенов Юлиан Семенович (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
Шорнбах прочитал листок бумаги с машинописным текстом и автоматически подчеркнул красным карандашом, который он машинально попросил у Берга, все пять пунктов: «установить наблюдение по линии МАД за домом майора Гельтоффа; найти человека, который был владельцем „мерседеса“ с простреленной дверью, установить его имя; выяснить, куда этот человек будет уходить из города, а он будет уходить сегодня или завтра; организовать наблюдение за Айсманом».
— Какую выгоду от этого мероприятия получит моя организация? — спросил Шорнбах.
— Вы поможете разоблачить банду, которая в своих узкокорыстных интересах срывает все попытки здравомыслящих политиков дать Европе мир и спокойствие.
— Я бы хотел побольше конкретики…
— Вы получите конкретику, когда начнете передавать мне сводки наружного наблюдения за бандитами и данные электронного прослушивания их бесед. Работу надо начинать сегодня же. С утра. Вот здесь — мотивировка вашего согласия, — он протянул ему второй листок бумаги, — это мое к вам личное письмо, но оно тоже носит сугубо секретный характер…
— Почему вы пришли с этим в МАД?
— Да потому, что в здешней полиции есть люди Айсмана. Потому, что в ФСА есть люди Бауэра и Дорнброка. А ваша служба, как мне известно, ориентируется на другие силы…
— Допустим… Но почему вы пришли с этим именно ко мне?
— Потому, что любой другой начал бы думать перед тем, как согласиться, а вам я времени на размышление не оставляю.
— Я был солдатом, прокурор, и я умел смотреть в глаза пулям, потому что я не был членом НСДАП и я не был в СС, хотя — в этом вы были правы — я давал приказы взрывать мосты, и дороги, и города при отступлении; этим я спасал Германии жизнь ее солдат. Поэтому я всегда имею право на размышление — даете вы мне на это время или нет, не суть важно. Я был солдатом, это верно, солдатом в чине майора, но я не был палачом, прокурор, и не шантажируйте меня.
— У меня мало времени на дискуссии о том, где лежит грань между понятиями «выполнение приказа» и «преступление». Сейчас вы охраняете наши военные интересы, и я хочу, чтобы вы выполнили свой долг.
Шорнбах взял листок бумаги и, чуть откинув голову, — очки он оставил в спальне — дважды прочитал второе письмо Берга.
— А где показания о переговорах Дорнброка с Пекином?
— Вы должны очень не любить меня, и я понимаю эту, говоря мягко, нелюбовь. Но у вас нет оснований подозревать меня в непорядочности. Если я говорю вам, что эти показания у меня будут, значит, я говорю правду. И если я говорю, что это — показания, то, значит, это — показания, и если я говорю вам, что этот свидетель заслуживает доверия, верьте мне, я имею все основания говорить так. Эти показания станут уликами после того, как вы поможете мне…
— Но если вы пришли ко мне, то, значит, кроме этих общих теоретических выкладок, — Шорнбах положил руку на письмо Берга, — бесспорно интересных, должны быть хоть какие-то гарантии для того, чтобы я вступил в дело. А гарантии — это имена…
Берг пожевал губами и ответил:
— Я не могу пойти на это. Я не вправе распоряжаться чужой жизнью. Я вправе распоряжаться своей жизнью, и поэтому я принес вам показания фрау Шорнбах, которые я выкрал из дела… За это я могу быть предан суду… И я отдаю это вам… Вот, пожалуйста.
Берг положил листки из дела на стол. Шорнбах даже не стал их просматривать. Он лишь презрительно усмехнулся и закурил.
— Это о ее связи с Люсом? Я знаю об этом. И мой руководитель тоже… Так что не делайте противозаконных действий, прокурор Берг, не надо. Возьмите эти бумаги и приобщите их к делу. И считайте, что я вам отомстил хоть в малости. Если я и совершал нечто противозаконное, то лишь в интересах дела, которому я служил… Хотите закурить?
— Я не курю… — Берг медленно поднялся. Плечи его были опущены, руки безжизненно обвисли… — Я ошибся в вас, Шорнбах, и я даже рад этой ошибке… Такое порой встречается в следственной практике прокуратуры, но, увы, не часто…
— Вы думаете, я раскаялся в том, что служил прошлому? Ошибаетесь. Просто нами правил маньяк и несостоявшийся талант. А это очень страшно, когда страной правит несостоявшийся талант… Лозунг «Германия превыше всего» он замарал кровью. А Германия должна быть превыше всего для каждого немца, только подтверждать это надо не концлагерями, а нормально отправляемой юриспруденцией… Если все, что вы пишете, правда, отчего вы не соберете пресс-конференцию? Отчего не вызовете к себе на допросы всех тех, кого вы подозреваете в измене и преступлении?
— Потому что бессмысленно вызывать в демократический суд фашистов. Я напомню вам Геббельса: «Они впускают нас в свой парламент, но мы не скрываем своих конечных целей — разгон этого парламента буржуазных демократов и еврейских банкиров. У нас свои цели!» Я очень хорошо помню эту фразу, Шорнбах… Они убьют, откупятся, убегут, отравят, скомпрометируют… А если они победят и на этот раз, они снова прикажут вам взрывать, но теперь уже не мосты, а страны; и если мир все же останется твердью, населенной людьми, вам уже не отделаться семью годами… Вас разорвут на кусочки, Шорнбах. Право слово, лучше вам быть генералом в дни устойчивого мира, чем фельдмаршалом в часы войны…
Шорнбах закурил новую сигарету и сказал:
— Пожалуйста, присядьте, прокурор Берг. Как и всякий военный, я тугодум, поэтому мне надо помозговать, прежде чем я дам вам ответ: войду я сегодня к моему руководителю с поддержкой вашего предложения или, наоборот, верну его вам сейчас же…
Шорнбах рассуждал неторопливо, тяжело, и эта тяжесть мысли мешала ему, и он сознавал, как это ему мешает, но он понимал, что переделать себя не сможет, и поэтому приучал себя никогда не торопиться в раздумьях.
«Если Дорнброк действительно ведет свою самостоятельную атомную игру, то это рискованная игра большого замысла. Мы считали это невозможным. Мы помним статьи об этом, мы считали эти статьи инспирированными. Мы сделали иную ставку: мы верим, что придет время, когда Пентагон сам попросит нас взять атомное оружие. Ломать союз с Америкой для нас сейчас равнозначно самоубийству: в случае конфликта русские танки через два часа войдут в Бонн. Дорнброк связан с НДП — тут Берг прав, а НДП — это экстремизм, а всякий экстремизм чреват неожиданностью. В общем-то, Берг не пришел бы ко мне с пустыми руками. Он боится идти в полицию, там много наци. Мы — армия, мы были растоптаны в Нюрнберге, но в конце концов история простит германскую армию… А Дорнброк, если он действительно ведет свою автономную партию и мы его схватим на этом, пойдет на те условия, которые продиктуем ему мы».
— Я попробую поддержать ваше предложение, — сказал наконец Шорнбах.
Берг так и не сел. Он по-прежнему стоял, бессильно опустив худые длинные руки.
— Благодарю. Но ваша поддержка будет иметь смысл лишь в том случае, если вы сегодня же включитесь в дело.
— Окончательное решение принадлежит шефу. Если все будет хорошо, я позвоню вам. И скажу, что все в порядке. Это значит, что вы станете получать информацию: копии со второго экземпляра, — уточнил Шорнбах. — И пожалуйста, подготовьте более развернутую мотивировку вашего обращения именно в МАД. Формально вы были обязаны обратиться в БНД или ФСА, не так ли?
Шорнбах поднялся, зажег спичку, подпалил листки с показаниями своей жены, так и не прочитав их, и бросил в камин.
— Вот так, — сказал он, — и считайте, что мы квиты взаимными унижениями…
К своему руководителю Шорнбах не поехал: он лгал Бергу, когда говорил, что только решение шефа определит его позицию в этом деле.
Сразу после того как Берг ушел, генерал, тщательно побрившись и смазав волосы «гамбургской водой», отправился к личному представителю председателя наблюдательного совета концерна «Хёхст».
Представляя в армии интересы концерна, Шорнбах понимал, что решение конечно же предстоит принять не его руководителю, а тем силам, которые определяют экономическое могущество государства. Он, впрочем, допускал мысль, что, возможно, Дорнброк уже вошел в контакт с «Хёхстом» и тогда придется отрабатывать назад и начинать игру против Берга; но такой допуск был незначительным — Шорнбах знал о противоречиях между Дорнброком и «Хёхстом». Он понимал также, что после разговора в «Хёхсте» — хочет он того или нет — придется идти на контакт с американцами, которые тесно координируют свою работу с бундесвером. Во всех случаях он отдавал себе отчет в том, что игра, предложенная Бергом, — это серьезная игра, как бы неожиданно она ни развивалась.
