Ведомство страха - Грин Грэм (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

Они шли на цыпочках через безликую комнату к приотворенной двери. Анна легонько толкнула створку рукой и отступила, чтобы он мог туда заглянуть. Это был известный жест женщины, которая показывает гостю спящего ребенка.

Хильфе лежал на спине, без пиджака, ворот рубашки был расстегнут. Лицо выражало такой глубокий, безмятежный покой и такую беззащитность, что казалось невинным. Его светлозолотистые волосы влажной прядью упали на щеку, словно он притомился от игры и заснул. Какой он был молодой! Лежа тут, он казался выходцем совсем из другого мира, чем залитый кровью у зеркала Кост или Стоун в смирительной рубашке. Так и хотелось поверить: «Это пропаганда, лживая пропаганда, он не способен…» Лицо показалось Роу необычайно красивым, гораздо красивее, чем у сестры, которую могли изуродовать горе или жалость. Глядя на спящего, он мог отдаленно представить себе, в чем обаяние нигилизма, полного безразличия ко всему, отрицания всяких нравственных норм и неспособности любить. Жизнь для таких очень проста… Хильфе читал перед сном – на постели лежала книга, и одной рукой он еще придерживал страницу; все это было похоже на надгробие молодому студенту: нагнувшись, можно было прочесть эпитафию, выбитую на мраморном листе. Это были стихи:

Ладонь прикрывала остальные строки.

Роу показалось, что в этой фигуре собрана вся жестокость, все насилие на земле. И покуда он спит, всюду царит мир.

Под их взглядами Хильфе проснулся. Люди обычно выдают себя, пробуждаясь: иногда они просыпаются с криком, как от дурного сна; иногда ворочаются с боку на бок, мотают головой и стараются зарыть ее в подушку, словно боясь встретиться с явью. Хильфе проснулся сразу, глаза его на секунду зажмурились, как у ребенка, когда нянька раздвигает шторы и комнату заливает свет, потом широко открылись, и он поглядел на них с полнейшим самообладанием. Светло-голубые глаза выражали трезвое понимание того, что произошло, – тут нечего было объяснять. Он улыбнулся, и Роу поймал себя на том, что ему хочется улыбнуться в ответ. Это был трюк, к которому прибегают мальчишки, – они вдруг признаются во всем, и проказа их кажется не страшной, не стоящей серьезного нагоняя… Когда враг сдается на милость победителя, его легче простить, чем таить на него зло. Роу не очень твердо спросил:

– Где фотографии?

– А, фотографии… – протянул Хильфе, не скрывая улыбки. – У меня. – Он должен был понимать, что все кончено, включая жизнь, но продолжал шутить, по-прежнему пересыпая речь старомодными поговорками, превращая ее в забавный танец цитат. – Идет! Я водил вас за нос. А теперь мне крышка. – Он поглядел на подсвечник, который держала сестра, весело сказал: «Сдаюсь!» – и откинулся на подушки, словно они втроем играли в какую-то игру,

– Где они?

– Давайте заключим сделку. Давайте меняться – предложил Хильфе, словно мальчишка, который меняет заграничные марки на леденцы.

– Зачем мне с вами меняться? – спросил Роу. – Вы проиграли.

– Сестра вас очень любит, да? – он не желал относиться к своему положению серьезно. – Неужели вам хочется погубить своего шурина?

– Вы же хотели погубить вашу сестру, Хильфе равнодушно отмахнулся:

– Тут была трагическая необходимость. – И вдруг так заразительно улыбнулся, что вся история с чемоданом и бомбой стала казаться совершеннейшим пустяком. Он явно обвинял их в отсутствии чувства юмора – разве такую чепуху принимают близко к сердцу? – Давайте вести себя как разумные, интеллигентные люди. Поставь подсвечник, Анна, я не могу напасть на тебя, даже если бы захотел. – Он и не подумал встать, словно подчеркивал свою беззащитность.

– Нам не о чем договариваться, – сказал Роу. – Я хочу получить фотографии, а потом полиция вас арестует. Вы не предлагали никаких условий Стоуну или… Джонсу.

– Ну, об этом я ничего не знал, – сказал Хильфе. – Не могу же я отвечать за все, что делают наши. Это глупо. – Он вдруг спросил: – Вы любите стихи, Роу? Вот поэма, которая будто специально про меня написана. – Он сел, поднял книгу, но тут же ее отбросил. В руке его был револьвер. Он сказал: – Стойте, не двигайтесь. Как видите, нам еще есть о чем поговорить.

– А я как раз думал, где вы его прячете.

– Теперь мы можем поторговаться. Мы ведь оба рискуем остаться без головы.

– Я никак не пойму, что вы можете мне предложить. Уж не воображаете ли вы, что вам удастся застрелить нас двоих, а потом сбежать в Ирландию? Стены тут тонкие, как бумага. Все знают, что вы снимаете эту квартиру. Полиция схватит вас в порту.

– Но если мне все равно не жить, я могу хотя бы устроить маленькую Варфоломеевскую ночь, а?

– Ну это уже расточительство.

Хильфе отнесся к его возражению серьезно, но потом с улыбкой сказал:

– Верно, но зато как это будет здорово!

– Мне, в общем, все равно, лишь бы вас задержали. И если вы меня убьете, это только ускорит дело,

Хильфе воскликнул:

– Неужели к вам вернулась память?

– Не понимаю, какая тут связь.

– Прямая. У вас ведь замечательная биография. Я ее пристально изучал, так же как Анна. Она мне объяснила то, чего я вначале не понял, когда Пул рассказал, что вы собой представляете. И о комнате, в которой вы жили, и что вы за человек. Вы ведь из той породы людей, с которыми мне нетрудно справиться. Но когда вы потеряли память, все пошло вкривь и вкось. Со всеми вашими бреднями насчет геройства, самопожертвования, патриотизма… – Хильфе скорчил забавную гримаску. – Давайте договоримся. Моя безопасность – за ваше прошлое. Я расскажу, кем вы были. Безо всякого жульничества. Укажу вам источники, где вы можете навести справки. Но этого не потребуется. Рассудок подскажет вам, что я ничего не выдумываю.

– Он врет, – сказала Анна. – Не слушайте его.

– Ага, она не хочет, чтобы я вам рассказывал. Неужели вам не любопытно? Видите, она предпочитает вас таким, какой вы есть, а не таким, каким вы были.

– Мне нужно только одно: отдайте фотографии.

– Вы можете почитать о себе в газетах. Вы ведь были довольно знаменитой персоной. Анна боится, что вы зазнаетесь и решите, что она вам не пара.

Роу сказал:

– Если вы отдадите мне фотографии…

– И открою вам ваше прошлое?..

Он, кажется, почувствовал, что Роу взволнован. Чуть-чуть передвинув локоть, Хильфе на мгновение отвел взгляд. Анна взмахнула подсвечником и ударила его по руке; треснула кость – и револьвер упал на одеяло. Анна подобрав его, сказала:

– Теперь вам нечего вступать с ним в сделки.

Хильфе стонал и корчился от боли, лицо его побелело. У обоих не осталось в лице ни кровинки. На секунду Роу показалось, что она сейчас упадет на колени, положит голову брата себе на плечо, отдаст, револьвер.

– Анна, – прошептал Хильфе. – Анна…

– Вилли, – сказала она, качнувшись.

– Дайте мне револьвер, – попросил Роу.

Она взглянула на него как на чужого, которому нечего делать в этой комнате; ее слух был поглощен плачем, доносившимся с кровати. Роу протянул руку, и она попятилась к брату.

– Выйдите, – сказала она. – И подождите. Выйдите. – Боль сделала их похожими на близнецов. Она наставила на Роу револьвер: – Выйдите.

– Только не давайте себя уговорить. Он чуть не стал вашим убийцей, – сказал Роу, но, видя такое семейное сродство, почувствовал, что его слова звучат фальшиво.

– Молчите, пожалуйста, не то будет только хуже, – сказала она. На лицах у обоих выступил пот.

Роу чувствовал свою беспомощность.

– Обещайте, что не дадите ему уйти, – сказал он. Она передернула плечами:

– Обещаю.

Когда он вышел, она прикрыла дверь и заперла ее на ключ.

Долгое время он ровно ничего не слышал, только раз хлопнула дверь шкафа и звякнула посуда. Он решил, что Анна перевязывает Хильфе руку; надо думать, что теперь он никуда не денется, бежать не сможет. Роу подумал, не позвонить ли мистеру Прентису и не попросить ли, чтобы полиция окружила дом, – его ведь больше не манила слава; страсть к приключениям прошла и оставила только сострадание к чужой боли. Но ему показалось, что он связан обещанием Анны; он должен ей доверять, если хочет жить дальше.