Тривейн - Ладлэм Роберт (онлайн книга без txt) 📗
Боннер всегда считал главным врагом человека время, а не других людей. Как они этого не понимают? Разве их ничему не научила программа по освоению космоса? В феврале семьдесят первого, когда был запущен «Аполлон-14», он стоил двадцать миллионов долларов. Но если бы его запустили в семьдесят втором, он стоил бы лишь десять миллионов, а еще через шесть месяцев, возможно, и того меньше: от пяти до семи с половиной миллионов долларов. Время – решающий фактор в безумной гражданской экономике, а раз военные вынуждены с ним считаться, то им приходится считаться и с этим Божьим наказанием – гражданской экономикой...
Все эти семь недель Боннер пытался растолковать Тривейну свою теорию. Однако тот, признавая известную ее справедливость, считал, что время – лишь один из факторов, но не главный. Он прямо заявил майору, что считает его теорию «простоватой», и рассмеялся ему в лицо, когда тот, естественно, вспылил. Впрочем, Боннер и сам не сдержал улыбки, вспомнив, что на языке гражданских «простоватый» нередко означает «идиотский».
Одним словом, Тривейн поставил ему мат в этой партии.
Сам же Тривейн считал, что если отбросить фактор времени, то можно было бы обойтись и без коррупции. Ведь если время не ограничено, значит, можно просто сидеть и ждать, когда установятся нормальные цены. И Боннер не мог с ним в этом не согласиться.
Но это только один аспект проблемы, настаивал он. Коррупция порождена не только желанием выиграть время. Что ж, Тривейн знал рынок, Боннер понимал, что он прав.
Снова мат!
Главное различие между двумя спорящими заключалось именно в их отношении к фактору времени: Боннер считал его важнейшим, а Тривейн – второстепенным. «Шпак» Тривейн придерживался к тому же того мнения, что в мире существует некая интернациональная интеллектуальная сила, которая спасет человечество от полного уничтожения. Боннер же думал иначе. Он видел врага, сражался с ним и знал, что им движет фанатизм. Он знал также, что фанатизм этот уходит корнями в строгие кабинеты многих столиц мира, через штабных офицеров проникает в батальоны, а уж потом охватывает полуодетую и зачастую полуголодную армию. Этот всепроникающий фанатизм представлял собой весьма мощное оружие. И Боннер вовсе не так примитивен: для него враг не просто политический ярлык. Он четко разъяснил Тривейну свою позицию по этому вопросу. Ни коммунисты, ни марксисты, ни маоисты или лумумбисты не были для него врагами. Все это лишь слова. Настоящие враги – это три пятых населения земного шара, увлеченных по своему невежеству идеей революции. Она захватила их целиком, и теперь они пытаются навязать ее человечеству.
Не важно, какие выдвигались причины, доводы, оправдания и объяснения, подкреплявшие всевозможные теории и дипломатические хитросплетения. Врагом был народ; и то меньшинство, что правило миллионами, со всей его новообретенной властью и технологией, тоже подвластно человеческим слабостям и имеет собственные фанатичные устремления. Так что остальная часть человечества должна готовиться к решительным и эффективным действиям против врага. Не важно, как там его, черт возьми, называют! Он существует, и этого достаточно.
А все это означает только одно: время... Время должно продаваться, независимо от того, какую за него запросят цену...
Выйдя из своей армейской машины, Боннер направился к зданию, в котором размещался офис. Он шел медленно, размышляя о том, что, будь его воля, он предпочел бы вообще здесь никогда не появляться. Во всяком случае, сегодня.
Потому что именно сегодня он должен приступить к выполнению того самого задания, ради которого его и включили в игру с Тривейном. С сегодняшнего дня он должен поставлять информацию своим начальникам в министерстве обороны.
Раньше он подобным не занимался и не имел к тому ни малейшей склонности. Но с самого начала прекрасно понял, что на роль посредника его выбрали вовсе не за блестящие знания и способности. Он понимал, что те безобидные инструкции, которые ему дали, на самом деле только введение к последующему. Его начальников вовсе не интересовала светская чепуха и ответы на дежурные вопросы типа: «Как обстоят дела?», «Довольны ли вы своим офисом и персоналом?», «А Тривейн – приятный парень?» и тому подобное. Нет, полковников и бригадных генералов интересовало совсем другое...
Неожиданно Боннер остановился и взглянул на небо. Там, на огромной высоте, летели, оставляя за собой белый след на голубом небе, три «Фантома-40». Ни звука, только чуть заметны линии трех крошечных треугольников, грациозно, как миниатюрные серебряные стрелы, пронзающих воздушные просторы и мчащихся на запад.
«Да, – подумал он, – вот она, истинная сила, способная одним ударом смести с лица земли сразу пять батальонов и мгновенно набрать высоту в семьдесят тысяч футов. В ней-то и есть решение всех вопросов».
Впрочем, он не хотел, чтобы вопросы решались этой силой.
Он вернулся к событиям сегодняшнего утра. Три часа назад он сидел в своем кабинете, размышляя над тем, как некий подполковник оценил новые должностные перемещения в Форт-Беннинге. Требовалось заменить восемьдесят процентов личного состава, а его, как это ни странно, гораздо более волновали собственные эгоистические устремления, нежели все остальное. Впрочем, ничего удивительного: обычная армейская партия, разыгрываемая второсортными игроками.
Едва Боннер успел вписать в конце доклада свои критические замечания, как по селекторной связи его вызвали на пятый этаж, или, как его еще называли офицеры рангом ниже полковника, «этаж золотых погон», к бригадному генералу Куперу. Генерал Лестер Купер, светловолосый жесткий человек, о котором говорили, что он за словом в карман не лезет, сочетал в себе все те качества, которые Пентагон предъявлял к офицерам. Бывший начальник Вест-Пойнта, он шел по стопам своего отца, занимавшего этот пост ранее. Одним словом, это был человек, созданный для армии.
Генерал все разъяснил Боннеру: не то, что тот должен делать, но – почему выбор пал именно на него. Задача, как и большая часть военных задач, была простой, – если не сказать простоватой, – и точной: Пол Боннер в силу военной необходимости должен стать осведомителем. Если что случится, вся ответственность падает на него, хотя, конечно, армия о нем позаботится, защитит и отблагодарит, как это уже случилось однажды в Юго-Восточной Азии.
А затем бригадный генерал рассказал Боннеру, в чем состоит задание.
– Вы должны понять, майор, – говорил Купер, – что мы поддерживаем все начинания Тривейна. Объединенный комитет начальников штабов потребовал от нас, чтобы мы сотрудничали с ним всеми доступными способами, но в то же время нельзя же позволить ему сократить производство! Вы должны узнавать обо всем в первую очередь: у вас сложились с Тривейном дружеские отношения...
Бригадный генерал говорил еще минут пять, и за это время он чуть было не потерял своего информатора. Он напомнил Боннеру, что тот не упомянул в отчетах о нескольких встречах с Тривейном и никому не сообщил о них в устной форме. Его не убедило возражение майора, который заявил, что не было никакого смысла информировать о встречах, не имевших отношения к министерству обороны. Это были самые обыкновенные Дружеские встречи, одна из которых состоялась в Хай-Барнгете, а другая была устроена Боннером и его приятельницей, когда Тривейн вместе с женой приезжал к ним на обед. Ни этот обед, ни верховая прогулка не имели никакого отношения к деятельности возглавляемого Тривейном подкомитета. В доказательство Боннер раздраженно заметил, что не взял на эти встречи ни единого цента.
– А почему я оказался под наблюдением? – спросил он.
– Не вы, а Тривейн.
– А он знает об этом?
– Возможно... Ведь знает же он о патрульных из министерства финансов, действующих по приказу Белого дома.
– Они заботятся только о его безопасности?
– Не только, если говорить откровенно...
– Но почему, сэр?
– А вот это уж не ваше дело, Боннер!
