Бомба для председателя - Семенов Юлиан Семенович (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗
— Почему вы поругались?
— В этом виноват я. Я начал спор с высоких позиций будущей правды, а потом меня стало заедать, что он меня бьет фактами нашей повседневности, почерпнутыми из наших же газет, и стал отвечать ему тем же. Но расстались мы хорошо. Он проявил необидную снисходительность. Он, конечно, из их пропагандистов, он признался мне в том, что хотя и не состоит в партии, но разделяет коммунистические догмы, потому что они «единственно истинные». Он говорил, что у них громадное количество всякого рода непорядков и даже идиотизма, и это меня с ним примирило. Но он говорил мне: «Вы же не хотите ставить во главу угла сегодняшнее положение в вашей стране, вы все время уходите от повседневности, от быта, от практики политической жизни — в будущее. А смоделировать будущее всегда значительно легче, чем точно понять и решить проблемы настоящего. Я же говорю: вот это у нас глупо, это идиотизм, это старина и ветхозаветность; я не ухожу от сегодняшнего дня». Я еще ему сказал: «Вы мужественный человек, Кочев», — а он ответил, что у меня неверное представление о мужестве. «Почитайте внимательно наши газеты. Мы пишем там похлестче, только надо читать газеты, а не ваши комментарии на наши выступления. Мы решаем отправные вопросы: человек и природа, человек и закон, человек и человек. В частностях портачим, порой — сверх меры. В главном мы идем верно». Я пригласил его выступить перед студентами, но он сказал, что завтра улетает в Софию, потому что срок его командировки окончился. «Правда, — сказал он, — я был у вас в университете, в восточноевропейском институте. Это ужасно. Их не интересует наша действительность и ее проблемы. А когда им предлагаешь спор, они не могут толково возразить, потеют от натуги и сверлят тебя глазами, как пулеметами. Они вам сослужат плохую службу, если станут специалистами по „русскому или болгарскому вопросам“. Им ведь предстоит засаживать информацию в электронно-вычислительные машины, ну и будут они вам туда совать всякую ерунду. Это то же, как если б засовывать в наши ЭВМ по Германии одни лишь данные о речах Таддена и лидера судетских немцев Бекера. Право слово, я бы тогда недоумевал, получив расчеты из ЭВМ…» — «Неужели вы всерьез принимаете этих маньяков? — спросил я его. — Это несерьезно, вы тут под давлением вашего пропагандистского пресса». А он мне тогда ответил — бил как молотком, мне это очень понравилось: «Я отношусь серьезно к Германии — ко всему, что там происходит. Естественно, для меня Германия — это не таддены и Штраусы со шпрингерами. Нет, отнюдь. Но они же у вас существуют? Через двадцать лет, если вы их сможете сейчас сдержать, они действительно будут смешны и несерьезны…» А в одиннадцать он ушел.
— Когда?
— В одиннадцать. — повторил профессор. — А что?
— Почему вы убеждены, что он ушел от вас в одиннадцать?
— Как почему? Он же сказал, что у него в «Ам Кругдорфе» встреча с каким-то юным крезом. А от меня до «Ам Кругдорфа» двадцать минут ходу. Как раз в одиннадцать двадцать у них была назначена встреча.
— А почему он не мог взять такси?
— Не было денег. Он признался, что им дают мало денег на командировки.
— В связи с чем он в этом признался?
— Он рассматривал мои книги. «У вас безумно дорогие книги, — сказал он. — Кто может покупать эти великолепные книги, если вот этот двухтомник Винера дороже пары туфель? Я тут потерял полкило слюней, когда рассматривал витрины книжных магазинов. У нас в поездках денег с гулькин нос, на книги не хватит, даже если экономить на метро, не говоря уж о такси…»
— Спасибо. Теперь надо записать ваши показания…
— Что?! Всю эту болтовню?! Но я вышел из графика, господин прокурор!
— Вы напишете, что Кочев должен был встретиться с неким «юным крезом» в «Ам Кругдорфе» в одиннадцать двадцать и что у него не было денег на такси. Больше не надо.
— Это — пожалуйста. Только у меня карандаш, я пишу грифелями.
— Вот моя ручка…
— Я расскажу о нашей беседе студентам, им это будет небезынтересно.
— А вот этого делать нельзя, профессор, — сказал Берг, — потому что все, о чем вы мне рассказывали, не подлежит оглашению… Иначе я решу, что Кочев положил вас на обе лопатки, — все-таки на сегодняшний день тоже стоит обращать внимание… Пока-то мы построим постиндустриальное общество… Столько еще хороших людей укокошат…
«СВЯЗИ ОПРЕДЕЛЯЮТ ПОБЕДУ»
Айсман позвонил к Бауэру в неурочное время — около двенадцати ночи.
— Прошу простить за столь поздний звонок. Мне привезли телетайп с парижской биржи, я бы хотел, чтобы вы ознакомились с новостями.
— Ладно, — ответил Бауэр, чуть подумав, — приезжайте. Хотя у меня сейчас покер. Через часок, а?
— Хорошо. Я буду у вас в ноль сорок.
Положив трубку, Бауэр вернулся в холл. Он сыграл два хороших «флеш рояля» и взял довольно много денег. Как и до звонка Айсмана Бауэр шутил и сыпал новыми анекдотами — он знал их бесчисленное множество. Сильный, умный, приветливый, твердый, красивый, он был восходящей звездой делового мира. Никто, правда, не думал, что он так внезапно вознесется, заняв пост погибшего Ганса Дорнброка. Впрочем, кто-то из экономических обозревателей в Гамбурге писал, что в Западной Германии проблема выдвижения молодых кадров «с бульдожьей хваткой и без нацистского прошлого» является главной, ибо поддерживать контакты с Америкой, где на передний план уже вышли представители новой волны, обязаны «наши люди этого же возраста и примерно такой же внешнеполитической ориентации».
Бауэр прошел на пост заместителя председателя совета наблюдателей перевесом в два голоса. Эти два голоса принадлежали одному человеку — Дорнброку. Если бы не его непреклонная позиция, то заместителем был бы утвержден шестидесятипятилетний адвокат Арендт, работавший юристконсультом концерна с 1935 года.
Разыгрывая партию — Бауэр объявил «каре», — он продолжал обдумывать предстоящий разговор с Айсманом, и разговор этот должен был состояться отнюдь не о «новых данных полученных с телетайпа парижской биржи», — это был лишь пароль на случай опасности в той комбинации, которую проводил Айсман.
…Он принял Айсмана в баре. Отделанный грубым камнем бар помещался в подвале особняка. Окон там не было, так что даже случайные свидетели разговора исключались.
— Ну что у вас? — спросил Бауэр, не ответив на приветствие Айсмана. — Заигрались? Выкладывайте правду. Я предупреждал вас несколько раз: я не Гиммлер, мне надо говорить всю правду, какой бы она ни была угрожающей. Я не собираюсь ничего никому уступать и поэтому не льщу себя иллюзиями.
— Берг только что был в «Ам Кругдорф».
— Ну и что?
— Мы записали его беседу с хозяином. Тот сказал, что видел здесь Ганса Дорнброка и Кочева, и что они тут сидели до половины первого, и что Кочев хватался за голову и писал под диктовку Ганса какие-то цифры, и что потом Ганс дал ему какой-то телефон… Вот послушайте, — сказал Айсман и включил диктофон. — «Я, вообще-то, не хочу влезать во все эти штуки, господин прокурор… Я и сидел при Гитлере, и воевал за него, и за это потом сидел у русских… Так что мне не хотелось самому звонить к вам после того выступления по телевидению…» — «Вы мне ничего по своей воле и не сказали. И если бы я не представил вам доказательства, что друзья красного приезжали сюда, разыскивая его, вы бы мне так ничего и не выложили… — Я вынудил вас к признанию, господин Раушинг…» — «Да, это вы верно говорите, господин прокурор, вы меня вынудили… Я бы никогда не подумал, что вы сами придете сюда, как простой человек… Да разве я мог знать, что ко мне тогда приехал сам сын Дорнброка? Теперь буду у всех просить визитные карточки…» — «Ну, это отпугнет от вас посетителей, прогорите… Так чей же он дал ему телефон?» — «Я не слышал номера и имени…» — «А что же вы слышали? Может быть, Дорнброк давал ему адрес? Или писал записку?» — «Нет, он давал ему телефон. Он сказал, что будет ждать его звонка. „Как только, — сказал он, — придете на Чек Пойнт, сразу же позвоните к режиссеру…“ А тут снова заиграл автомат, и я ничего не слышал. Я, вообще-то, не люблю слушать, о чем говорят посетители, если только они не со мной говорят. Это у меня с Гитлера: я слушал, что говорили, а потом сам говорил — при Гитлере ведь тоже были люди со злыми языками. А меня за это посадили на восемь месяцев в лагерь…» — «А Дорнброк был с машиной?» — «Да. Здоровенный такой серый автомобиль. Он еще когда уезжал, наскочил левым колесом на тротуар и крыло помял — такой он был пьяный. Красный, я слышал, просил его не ездить в таком виде, а тот приглашал красного отвезти его до зональной границы, а тот сказал, что сам доберется. А у него было денег мало, я видел, как он наскребал мелочь, когда расплачивался за пиво…» — «У вас есть телефон?» — «Вон у стены, господин прокурор».
