Левый берег Стикса - Валетов Ян (онлайн книга без txt) 📗
Они остались в нормальных отношениях, даже после этого разговора, и Андрей был частым гостем в их доме после рождения Марика. Работать он пошел грузчиком, в гастроном, но пить не начал, круг общения не сменил, стал мускулистее и еще злее. Но ни о чем не жалел. Если Тоцкий, по своей сути, был экстремистом, то остальные Костины приятели, скорее занимали в жизни центристскую позицию.
Шурик Дасаев, жизнерадостный работник советской торговли, поэт весов и прилавка, угловатый, нескладный и длинный, всегда приносил в дом шум и веселую неразбериху. Артур Гельфер, вдумчивый экономист-философ, рыжий, как веснушки, с красивыми зелеными глазами и пухлым женским ртом, который он скрывал под большими усами, распространял вокруг себя запах одеколона, табака и уравновешенности.
Гарка Комов, толстый, рыхлый и важный, как боров-медалист, большой ценитель искусств и изящной словесности, с вечно длинными нечесаными волосами, (этакий престарелый хиппи шестидесятых) приносил с собой ворох парадоксальных суждений и невероятных новостей из потустороннего мира, в существование которого верил безоговорочно.
Самым необычным из всех был аристократ Миша Калинин, всегда безукоризненно одетый, отглаженный старый холостяк и оголтелый бабник. Он с удовольствием брал на себя роль третейского судьи во всех застольных спорах и считал, что его мнение единственное, заслуживающее внимание. При этом он был грамотным юристом — хозяйственником, спас немало народу от тюрьмы и, единственный в городе, разбирался в международном и корпоративном праве, которое освоил по литературе, присланной родственником — юристом из Америки.
Вся эта компания, с женами и без жен, собиралась не реже одного раза в две недели, попивала коньяк из рюмочек величиной с наперсток и философствовала с ленцой. Сначала Диана чувствовала себя лишней — женские разговоры не задавались и быстро затухали, хотя и были приятны в начале. Но потом ей понравилась спокойная атмосфера этих вечеров, которые Костя называл «встречами в английском клубе».
Диана, правда, сделала свои выводы и видела в мужской части компании скорее «мозговой центр», чем «английский клуб»: слишком часто разговоры уходили в профессиональную сторону, причем, несмотря на разницу в образовании, собеседники прекрасно друг друга понимали.
Впрочем, и веселиться они умели — особенно отличались Шурик и Миша. В такие минуты они молодели, «и чушь прекрасную несли», все проблемы отправлялись в «бабушкин сундук» и Диана хваталась за живот, опасаясь, что от смеха малыш родиться преждевременно. А когда к шутникам присоединялся Тоцкий — Диана сбегала, вытирая с глаз слезы смеха.
Когда подошел срок, и Марк благополучно появился на свет, вся компания явилась к окнам роддома, где уже три часа, на морозе, подпрыгивал гордый молодой отец.
Через пять дней Костя привез их домой. В пустой прежде комнате, стояла детская мебель, кроватка, в шкафу высились стопки пеленок, подгузников, распашонок, а в ванной стояла стиральная машина.
Диана была счастлива рождением сына, и вся светилась от переполнявших ее чувств, хотя проблемы с кормлением возникли с первых дней. Дико болели груди, налившиеся молоко — малыш был с ленцой и, почмокав пять минут, засыпал. Дине приходилось сцеживаться чуть ли не круглосуточно, она недосыпала и даже плакала тайком. Мысль о том, что эти хлопоты неизбежны была слабым утешением, но, пока Диана размышляла о тяжелой женской судьбе, все устроилось. Малыш оказался обжорой и, после нескольких недель мучений, Диана вздохнула свободней.
Костя помогал ей, как мог, стирал пеленки, подгузники, привозил домой массажистку, таскал сумки с продуктами, звонил с работы по двадцать раз в день и мчался к Диане по первому ее зову.
На четвертой неделе жизни малыш стал называться Марком Константиновичем и, при звуках своего имени, совершенно очаровательно улыбался беззубым ртом.
Дела у Кости на работе приняли совершенно неожиданный поворот: теперь, с милостивого разрешения власть предержащих, Костя на свой страх и риск, организовывал под эгидой горкома молодежные центры, кооперативы и кафе, хозрасчетные организации. Сначала — единицы, но к концу 1986 года — уже по несколько в неделю.
— Перспективная штука, Ди, — рассказывал он, приходя с работы. — Конечно, 90% из них проворуются или разорятся, но 10% выживут обязательно. Как говорит наш лидер: «Процесс пошел».
Диана, имеющая о кооперативных товарах нелестное мнение, поднимала бровь и предрекала скорую кончину халтурщикам, но ей возражал рассудительный Артур Гельфер.
— Диночка, — говорил он, развалившись в кресле в гостиной, — Ты глубоко заблуждаешься в своих выводах. Вымрут не халтурщики, а как раз те, кто работает на совесть. В нашем «зазеркалье» нужно быть наглым и удачливым халтурщиком и то, помяни мои слова, их задавят налогами, как мух. Год, два — и кооперативы канут в лету. Кто поумнее, сделают на этом капитал для серьезных дел, кто-то сядет, кто-то улизнет с полными карманами. Рынок этими товарами не наполнить. Экономику полумерами не спасешь — это ей, как мертвому — припарки, но кое-кто, на самом верху, станет почти Рокфеллером. Или покруче. Смотри, кому это выгодно, Дианочка. У нас вор на воре сидит и им же погоняет. Вор — у нас двигатель прогресса — в этом основное отличие социализма от капитализма, как экономической системы.
— Ты ему верь, — подтверждал Костя, — он у нас новый Карл Маркс.
Гельфер дико обижался, обзывая Костю мракобесом и, клялся, что при повторном оскорблении, ноги его у Красновых не будет. Классика-основоположника Артур не любил невероятно, но не за саму теорию, мало ли кто-чего с пьяну не напридумывает, а за ее последователей, хотя уж, если говорить честно, к ним Маркс отношения не имел никакого.
— Должна же быть какая-то ответственность перед человечеством! — кипятился он. — Атомную бомбу изобрели — переживают, водородную изобрели — каются, а он такое натворил — и никаких мук совести — выпивал, и блядствовал, без зазрения совести, до конца своих дней!
— Зарываешься, Арт, зарываешься, — одергивал его Краснов. — На основе его учения живут самые передовые в мире страны. — Глаза у него смеялись, но говорил он с надлежащей серьезностью. — Строительство социализма и мира во всем мире — есть задача всего прогрессивного человечества. Вот смотри, у нас, в СССР, под руководством КПСС и под лозунгами ускорения, перестройки и гласности, теперь строится социализм с человеческим лицом…
Диана едва сдерживала смех, но Гельфер юмора на эти темы не понимал, и шел красными пятнами от возмущения:
— Ты понимаешь, что говоришь? — раздуваясь от гнева, спрашивал он. Усы его вставали дыбом, как у кавалергарда при виде чарки с водкой. — Ты Краснов, образованный, интеллигентный человек рассуждаешь, как мишигинер, как армейский политрук, если тебе это сравнение ближе. Из говна пирожки не лепят! Какое человеческое лицо? Ты, где его видел, это лицо? В каком зверинце? Вожжи ослабили, а ты уже заржал от удовольствия…
— Я-то понимаю, что их натянуть — пять минут дела, — сказал Краснов. — А ты? Ты сейчас наговорил на «десятку» лет без права переписки, а три года назад и пискнуть боялся, пока я занавески не задергивал.
Артур сбавил обороты, но злился по-прежнему и поминутно отдувался, выпуская пар.
— Вот и я об этом. «Теория Маркса правильна, потому что она верна». Идиоты твердолобые. Кто не согласен — на стройки народного хозяйства, реки поворачивать, лес валить. Ты, Костик, просто удачно исполняешь роль хамелеона. Рапортуешь, а сам посмеиваешься. Мимикрия — «Оскара» в пору давать!
— Да, я лес валить не хочу, — согласился Костя. — И тебе советую воздержаться. Лесоруб из тебя получится, как из Дианы — десантник! КГБ никто не упразднял и институт фискалов — тоже. А ты, господин Гельфер, у нас говорливый, как местечковый еврей на ярмарке. Ты лучше тоже мимикрируй и тихонько создавай свою теорию, не марксистскую.
— Завидую вам, мальчики, — сказала ехидно Диана. — Мировые проблемы решаете, теории создаете и опровергаете. Интересная у вас жизнь. Пользы, правда, от ваших споров — ноль…
