Ведомство страха - Грин Грэм (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Новость его потрясла. И почему-то не очень обрадовала. Трудно сказать, какая ответственность свалится на него, когда вернется память. Человек входит в жизнь мало-помалу; долг и обязанности накапливаются так медленно, что мы едва их сознаем. Даже в счастливый брак врастаешь постепенно; любовь незаметно лишает свободы; немыслимо полюбить чужого человека внезапно, по приказу. Пока память сохраняла для него только детство, он был совершенно свободен. Это не значило, что он боялся узнать себя; он знал, что собой представляет сейчас, и верил, что может вообразить, кем стал тот мальчик, которого он помнил; он боялся не встречи с неудачником, а непомерных усилий, неизбежных для того, кто преуспел.
– Я ждал, чтобы вы окрепли, – сказал доктор Форестер.
– Понятно.
– Я верю, что вы не захотите нас огорчать.
– Как, он уже здесь?
– Она уже здесь, – сказал доктор.
III
Дигби почувствовал громадное облегчение, когда в комнату вошла посторонняя женщина. Он боялся, что дверь отворится и войдет целый отрезок его жизни, но вместо этого появилась худенькая хорошенькая девушка с рыжеватыми волосами, очень маленькая девушка – может быть, она была слишком мала, чтобы он мог ее запомнить. Она была не из тех, кого ему надо бояться, он был в этом уверен.
Дигби встал, не зная, чего требует вежливость: пожать ей руку или поцеловать? Он не сделал ни того, ни другого. Они смотрели друг на друга издали, и у него тяжелыми ударами билось сердце.
– Как вы изменились, – сказала она.
– А мне все время говорят, что я совсем пришел в себя…
– Волосы сильно поседели. И этот шрам… Тем не менее вы выглядите гораздо моложе, спокойнее.
– Я здесь веду приятную, спокойную жизнь.
– Они с вами хорошо обращаются? – с тревогой спросила она.
– Очень хорошо. – У него было чувство, будто он пригласил незнакомую женщину пообедать и не знает, о чем с ней говорить. – Простите. Это звучит грубо. Но я не помню, как вас зовут.
– Вы меня совсем не помните?
– Нет.
Ему иногда снилась женщина, но та была другая. Он не помнил подробностей, кроме лица женщины и того, что оно выражало сострадание. Он был рад, что тут была другая.
– Нет, – повторил он, снова на нее поглядев. – Простите. Мне самому очень жаль…
– Не жалейте, – сказала она с непонятной яростью. – Никогда больше ни о чем не жалейте!
– Да нет, я хотел сказать… про свои дурацкие мозги.
– Меня зовут Анна, – сказала она. И, внимательно наблюдая за ним, добавила: – Хильфе.
– Фамилия иностранная.
– Я австрийка.
– Для меня все еще так непривычно… Мы воюем с Германией. А разве Австрия?..
– Я эмигрировала из Австрии.
– Ах, вот что… Да, я об эмигрантах читал.
– Вы забыли даже то, что идет война?
– Мне ужасно много еще надо узнать.
– Да, много ужасного. Но надо ли вам это узнавать? – И повторила: – Вы стали гораздо спокойнее.
– Нельзя быть спокойным, когда ничего не знаешь. – Он запнулся, а потом сказал: – Вы меня извините, но мне так много надо задать вопросов. Мы были с вами просто друзьями?
– Друзьями. А что?
– Вы такая хорошенькая. Почем я знаю…
– Вы спасли мою жизнь.
– Каким образом?
– Когда взорвалась бомба, вы толкнули меня на пол и упали на меня. Я осталась цела.
– Я очень рад. Понимаете… – и он неуверенно засмеялся. – Я ведь могу не знать о себе самых позорных вещей. Хорошо, что есть то, чего не надо стыдиться.
– Как странно, – сказала она. – Все эти страшные годы, начиная с тысяча девятьсот тридцать третьего – вы о них только читали, они для вас – история. Вы их не переживали. Вы не устали, как все мы, повсюду.
– Тысяча девятьсот тридцать три… Вот что было в тысяча шестьдесят шестом, я могу ответить легко… И насчет всех английских королей, по крайней мере… нет, это не наверняка… Может, и не всех…
– В тысяча девятьсот тридцать третьем году к власти пришел Гитлер.
– Да, теперь помню. Я много раз об этом читал, но даты почему-то не западают в память.
– И ненависть, как видно, тоже.
– Я не имею права об этом судить. Я этого не пережил. Такие, как вы, имеют право ненавидеть. А я – нет. Меня ведь ничего не коснулось.
– А ваше бедное лицо? – спросила она.
– Шрам? Ну, я мог получить его и в автомобильной катастрофе. В сущности, они ведь не собирались убивать именно меня.
– Вы думаете?
– Я человек маленький… – он чувствовал, что говорит глупо и бессвязно. Все его предположения оказались несостоятельны. Он с тревогой спросил: – Я ведь человек маленький, не так ли? Иначе обо мне написали бы в газетах.
– А вам дают читать газеты?
– О да, ведь это же не тюрьма. – И он повторил: – Я человек маленький…
Она уклончиво подтвердила:
– Да, вы ничем не знамениты.
– Я понимаю, доктор не позволил вам ничего мне рассказывать. Он говорит, что надо дать моей памяти восстановиться самой, постепенно. Но мне хотелось бы, чтобы вы нарушили правила только в одном. Это единственное, что меня беспокоит. Я не женат?
Она произнесла раздельно, стараясь дать точный ответ, не говоря ничего лишнего:
– Нет, вы не женаты.
– Меня ужасно мучила мысль, что мне придется возобновить отношения, которые так много значат для кого-то другого и ничего не значат для меня. Что на меня свалится Нечто, о чем я знаю из вторых рук, как о Гитлере. Конечно, новые отношения – это совсем другое дело. – И он договорил со смущением, которое нелепо выглядело при его сединах: – Вот с вами у меня все началось сызнова…
– А теперь вас уже больше ничего не тревожит?
– Ничего. Разве что вы можете выйти в эту дверь и никогда больше не вернуться. – Он все время то смелел, то снова отступал, как мальчик, еще не умеющий обращаться с женщинами. – Видите ли, я ведь сразу потерял всех своих друзей, кроме вас.
Она спросила почему-то с грустью:
– А у вас их было много?
– Думаю, что в мои годы их набралось уже немало. – И он весело спросил: – Ведь я же не какое-нибудь чудовище?
Но развеселить ее он не мог.
– Нет, я вернусь. Они хотят, чтобы я приходила. Им надо тотчас же знать, когда к вам начнет возвращаться память.
– Еще бы. Вы единственный след к моему прошлому, который у них есть. Но разве я должен оставаться здесь, пока я все не вспомню?
– Вам же будет трудно там, за этими стенами, ничего не помня.
– Почему? Для меня найдется уйма работы. Если меня не возьмут в армию, я могу поступить на оборонный завод.
– Неужели вам снова хочется в это пекло?
– Тут так мирно и красиво. Но, в конце концов, это просто отпуск. Надо приносить какую-то пользу. – И он стал развивать свою мысль: – Конечно, мне было бы куда легче, если бы я знал, кем я был и что умею делать, Не может быть, чтобы я был богатым бездельником. В моей семье не водилось таких денег. – Он внимательно смотрел на нее, пытаясь отгадать свою былую профессию. – Разве я могу быть в чем-то уверен? Адвокатура? Скажите, Анна, я был юристом? Почему-то мне в это не верится! Не представляю себя в парике, отправляющим какого-нибудь беднягу на виселицу,
– Нет, – сказала Анна.
– Я никогда не хотел быть юристом. Я хотел быть путешественником, исследователем, но это вряд ли сбылось. Даже несмотря на бороду. Они утверждают, будто у меня и раньше была борода. Медицина? Нет, мне никогда не хотелось лечить. Слишком много видишь мучений. Ненавижу, когда кто-нибудь страдает. – У него снова началось легкое головокружение. – Я просто заболевал, мне становилось дурно, когда слышал, что кто-то страдает. Помню… что-то было с крысой.
– Не насилуйте себя, – сказала она. – Напряжение вам вредно. Куда вы торопитесь?
– Да нет, это ведь ни к чему не относится. Я был тогда ребенком. О чем бишь я? Медицина… коммерция… Мне не хотелось бы вдруг вспомнить, что я был директором универмага. Что-то меня это тоже не греет. Мне никогда не хотелось быть богатым. Кажется, я просто хотел… достойно жить.
