Приказано выжить - Семенов Юлиан Семенович (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Явки, номера банковских счетов — словом, детали были давно известны его людям, формы связи обговорены; осталось лишь сказать напутствие.
Каждому надлежит пожелать свое: Гроссу, впрочем, и говорить нечего, изумительный специалист в своем деле — Эйхман значительно более компетентен, чем Альфред Розенберг, ибо практики обычно знают дело больше, чем теоретики; Витлофф понимает Россию замечательно, Мюллер и Кальтенбруннер высоко отзывались о его деловых качествах; Нейман рос в Александрии, его отец дружил там с семьей Рудольфа Гесса; беседу с каждым надо построить таким образом, чтобы сфокусировать их внимание на симптомах возрождения идеи национал-социализма в мире. Именно эта проблема должна быть уяснена ими совершенно точно — никаких иллюзий, только трезвый анализ данностей, и ничто другое. Борман даже решил привести слова лауреата Нобелевской премии Карла фон Осецкого, погубленного в концлагере после прихода Гитлера к власти. «Я скажу моим мальчикам, — думал он, — что врага надо знать как „отче наш“, ибо никто так не понимает тебя, как открытый, бескомпромиссный враг, не стремящийся к власти и славе (что, впрочем, одно и то же)». Именно Осецкий накануне того дня, когда старый фельдмаршал рейхспрезидент Гинденбург принял фюрера и поручил ему создание правительства «национального единства», сформулировал суть происходившего следующим образом: «Камарилья появляется лишь тогда, когда аграрии ощущают ухудшение своего положения, когда крестьяне начинают искать правду и находят ее в том, что их обирают единокровные юнкеры, а отнюдь не русские марксисты, американские буржуи или безродный еврейский капитал, а крупная промышленность ощущает новую конъюнктуру, которую можно выиграть лишь в том случае, если рабочие будут принуждены твердой рукою к труду, а не к бесконечным дискуссиям и стачкам».
«Ничего, — думал Борман, — я произнесу слова этого паршивца Осецкого о „камарилье“, пусть они услышат это из моих уст, им предстоит жить среди врагов, надо учиться не реагировать на обидные политические метафоры. Единство крови, жажда авторитета, слепота масс, его величество случай — на этих китах мы восстанем. А потом я дам им связи с Мюллером, если тот докажет себя окончательно…»
…Менгеле, встретивший Бормана у ворот, сказал:
— У вас сегодня по-настоящему хорошее настроение, рейхсляйтер!
— Именно так, — ответил Борман и потрепал Менгеле по щеке.
8. БЕДНЫЕ, БЕДНЫЕ ЖЕНЩИНЫ… — I
— Ах, да при чем здесь руны, былины и мифы? — рассмеялась Дагмар Фрайтаг своим низким басом. — Пейте водку и забудьте вы эту муру!
Она устроилась на стуле, подломив под себя ноги; сидела по-японски, чудом, несмотря на то что действительно была высокой, как и представлялось Штирлицу, только еще более красивой.
— То есть? — спросил Штирлиц с какой-то неведомой для него радостью.
— Все очень просто, — ответила Дагмар. — Девице из хорошей семьи надо иметь профессию: эмансипация и все такое прочее. Я мечтала быть офицером генерального штаба, мне очень нравится планировать битвы, я играла не в кукол, а в оловянных солдатиков, у меня и сейчас хранится лучшая в Европе коллекция, есть даже красноармейцы, потом покажу. Хотите?
— Хочу.
— Вот… А папа с мамой приготовили мне будущее филолога. А что это за наука? Это не наука, это — прикладное, это как оформление ресторана мастером со вкусом, который знает, как использовать мореное дерево, где будут хорошо смотреться рыбачьи сети и каким образом придумать в затаенном уголке зала кусочек Испании — гладко беленные стены, детали старинных экипажей и много темной листовой меди.
— Ну-ну, — улыбнулся Штирлиц. — Только ваша узкая специальность — то есть взаимосвязанность скандинавской и германской литератур — вполне генштабовская профессия. Можете доказать единство корня слов и одинаковость их смысла? Можете! А отсюда недалеко до провозглашения обязательности присоединения Швеции к рейху, нет?
— Бог мой, я это уже доказала давным-давно, но ведь до сих пор не присоединили! Да и потом я высчитала, что множество русских былин тоже рождены нами, поскольку княжеско-дружинный слой общества у русских был в первую пору нашим, скандинаво-германским, они-то, предки, и занесли туда эпическое творчество, а когда славяне дали нам коленом под зад — привезли сюда, на Запад, их былины…
— Это — по науке? Или снова ваш оловянный генеральный штаб, чтоб легче обосновать присоединение к нам России?
— И так и этак, но обосновывать присоединение Германии к России будет генеральный штаб красных, — засмеялась своим странным, внезапным смехом женщина, — а уж никак не наш.
— Налейте мне еще, а?
— Бутерброд хотите? У меня сыр есть.
— Черт его знает… Все-таки, наверное, хочу…
Дагмар легко и грациозно, как-то совершенно неожиданно поднялась со стула; юбка у нее была коротенькая, спортивная, и Штирлиц увидел, какие красивые ноги у женщины. Он вывел странную, в высшей мере досадную закономерность: красивое лицо обязательно соединялось с плохой фигурой; нежные руки были почему-то у женщин с тонкими ногами-спичками; пышные красивые волосы — и вдруг толстая, бесформенная шея.
«А здесь все в порядке, — подумал Штирлиц. — Природа наделила ее всем по законам доброты, а не обычной жестокой логики: „каждому — понемногу“.
И бутерброд Дагмар сделала вкусный, маргарина намазала не бритвенный слой, а видимый, жирный; сыр хоть и был наструган тоненькими, чуть что не прозрачными дольками, но был положен горкой.
— Пейте и ешьте, — сказала она, снова легко и грациозно устроившись на стуле. — Я очень люблю смотреть, как едят мужчины, не так страшно жить.
— Вы мне раскажите про скандинавско-русские былины, — попросил Штирлиц.
— Вы зовете женщину в постель только после интеллектуального собеседования? С вами я готова лечь сразу.
— Правда?
— Будто сами не знаете… В мужчин вашего типа женщины влюбляются немедленно.
— Почему?
— В вас есть надежность.
— Это — все, что надо?
— Можете предложить большее? Тогда купите мне ошейник, я стану вашей собакой.
— Любите собак?
— Вопрос итальянца. — Дагмар пожала плечами. — Или испанца… Но никак не немца. Разве есть хоть один немец, который не любит собак?
— Я вам дам новый псевдоним — «бритва». Согласны?
— Да хоть какой угодно.
— Итак, о былинах…
— У вас есть сигареты?
— Конечно.
— Я хочу закурить.
— Но вообще-то вы не курите?
— Я бросила. В гимназии курила, еще как курила. И пила водку. И все остальное…
— Молодец. Трудно в учении — легко в бою.
— Так говорил русский генерал Суворов.
— Совершенно верно. Только он был фельдмаршалом, если мне не изменяет память.
— Изменяет. Он был генералиссимусом.
— Слушайте, а мне просто-напросто приятно быть у вас в гостях.
— Так вы же не в гостях… Вы, как я понимаю, по делу…
— Черт с ним, с этим делом… Все равно вы его прекрасно проведете, я теперь в этом не сомневаюсь… С кем из моих коллег вы раньше были на связи?
— По-моему, об этом нельзя говорить никому? Меня предупреждал мой куратор…
— Мне — можно.
— Можно так можно, — улыбнулась Дагмар. — Он представился мне как Эгон Лоренс.
— Он действительно Эгон Лоренс. Как он вам показался?
— Славный человек, старался помочь мужу… Или делал вид, что старался… Во всяком случае, его отличал такт…
— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени?
— Он в госпитале. Попал под бомбежку, контузило.
— Расскажите все-таки про скандинаво-германо-русский эпос, это дьявольски интересно. И давайте еще раз выпьем.
— Любите пьяных женщин?
— Черт его знает… Не чувствуешь себя скованным… Это как на корте играть с партнером одного с тобою класса.
— Почему вас заинтересовали эпосы? — Дагмар пожала острыми плечами.
— Потому что вы мне приятны. А человек познается по-настоящему, когда он говорит о своем деле.
