Костры амбиций - Вулф Том (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
— Слышь, сержант, — сказал полицейский со шлангом. — Этот хмырь заблевал себе все штаны.
— Те, от рабочей формы?
— Угу.
— Т-твою мать. Обдай из шланга. Здесь не прачечная.
Шерману виден был долговязый пьяница, с опущенной головой сидевший на приступке. Локтями он упирался в запачканные блевотиной колени.
Верзила наблюдал все это через окно. Он покачал головой. Шерман подошел к нему.
— Послушайте, сержант, нет ли у вас тут такого места, где я мог бы подождать? Я не могу туда. Я… просто не могу.
Верзила высунул голову из комнаты, где снимают отпечатки, и проорал:
— Эй, Ангел, ты что делать будешь с этим моим Мак-Коем?
Ангел высунулся из-за своей стойки и, уставясь на Шермана, провел ладонью по лысому черепу.
— Мммм… — Затем та же рука указала в направлении камеры. — Туда.
Вошел Тануч и вновь взял Шермана за локоть. Кто-то отпер решетку. Тануч препроводил Щермана внутрь, и он зашаркал по кафелю, поддерживая рукой брюки. Решетку опять задвинули. Шерман уставился на латиноамериканцев, сидевших на приступке у стены. Они тоже на него уставились — все, кроме того долговязого, который сидел, все так же опустив голову, и возил локтями по заблеванным коленям.
Пол был с наклоном к канализационной решетке в центре. Он еще не высох. Стоя на нем, Шерман чувствовал его покатость. Несколько струек воды еще сбегали к стоку. Вот где он. В сточной трубе, по которой, расслаиваясь, течет из мясорубки человеческая жижа.
Шерман слышал, как задвинулась за ним решетка, и вот он стоит в камере, поддерживая правой рукой брюки. Левой он прижимал к себе пиджак. Непонятно было ни что делать, ни даже куда смотреть, и поэтому он избрал себе свободную часть стены и стал стараться смотреть… на них… боковым зрением. Их одежды были смешением серого, черного и коричневого, за исключением кроссовок, создававших на полу узор из цветных полос и ярких пятен. Шерман знал, что на него смотрят. Бросил взгляд в направлении решетки. Ни единого полицейского! Да и пошевельнут ли они хоть пальцем, если…
Места по всей длине приступки были заняты латиноамериканцами. Шерман выбрал точку примерно в четырех футах от ее конца и прислонился там спиной к стене. От стены стало больно позвонкам. Он поднял правую ногу, и с нее упала туфля. Как можно небрежнее он вновь сунул в нее ступню. Наклонившись посмотреть на свою ногу среди кафельного сверкания, он почувствовал, что вот-вот упадет от головокружения. Еще эти пенопластовые шарики на брюках.
Его охватил страх — вдруг обитатели камеры примут его за помешанного, за безнадежного идиота, которого можно прикончить просто ради разминки. Слышался запах рвоты… рвоты и сигаретного дыма… Он опустил голову, как бы в полудреме, и скосил глаза в их сторону. Они на него смотрят! Смотрят и покуривают. Тот, высокий, который повторял «iMira! iMira!» все еще сидел на приступке, опустив голову и опершись локтями на покрытые блевотиной колени.
Один из латиноамериканцев встает с приступки и идет к нему! Уголком глаза Шерман наблюдал за ним. Неужели начинается? Так сразу?!
Подошедший устроился справа рядом с ним, опершись спиной о стену, как Шерман. У него были жидкие курчавые волосы, усики круглой скобкой с опущенными вниз концами, слегка желтоватая кожа, узкие плечи, выступающий животик и совершенно безумный взгляд. На вид лет тридцати пяти. Он улыбнулся, и улыбка придала ему вид еще более безумный.
— Эй, слышь, а я тебя у входа видел.
Видел меня у входа!
— Когда тебя телевидение снимало. Слышь, а тебе что шьют?
— Халатность за рулем, — сказал Шерман. У него было такое чувство, будто он выдавливает из себя последние слова на этом свете.
— Халатность за рулем?
— Это, ну… когда собьешь кого-нибудь машиной.
— Машиной? Ты сбил кого-то машиной, и сюда набежало телевидение?
Шерман пожал плечами. Больше он ничего говорить не хотел, однако боязнь выказать отчужденность пересилила.
— А тебе что шьют?
— У-у, мне-то? Двести двадцатую, двести шестьдесят пятую, двести двадцать пятую… — Он выбросил руку в сторону, будто хотел объять весь мир. — Наркотики, оружие, азартные игры — всякое дерьмо, знаешь ли.
Он, похоже, в некотором роде даже гордился своим бедственным положением.
— А ты сбил кого-то машиной? — спросил он снова. Явно он находил это деяние тривиальным и немужественным. Шерман поднял брови и устало кивнул.
Латиноамериканец удалился на свое место, и Шерман видел, как он разговаривает с тремя-четырьмя соседями, которые еще разок глянули на Шермана и отвернулись, словно все это им ни к чему. Шерман почувствовал себя виноватым, что не оправдал их ожиданий. Странно. Однако именно так он себя почувствовал.
Страх быстро уступал место скуке. Минута ползла за минутой. Начал побаливать сустав левого бедра.
Шерман переместил вес направо — заболела спина. Потом заболел сустав правого бедра. Пол кафельный. Стены кафельные. Он скатал пиджак, сделав из него подушку. Положил ее у стены на пол, сел и откинулся. Пиджак был влажный, брюки тоже. Наполнился мочевой пузырь, и пошли укольчики газов в кишечнике.
Ханурик, подходивший поговорить с ним, знаток цифири, подошел к решетке. Во рту сигарета. Он ее вынул и заорал:
— Эээээй! Спичку дайте!
Полицейские — ноль внимания.
— Эээээй, спичку дайте!
В конце концов тот, которого звали Тануч, подошел к нему.
— В чем дело?
— Эй, спичку дайте! — Он выставил свою сигарету.
Тануч выкопал в кармане коробок. Одну спичку зажег и показал, держа футах в четырех от решетки. Ханурик ждал, ждал, затем взял сигарету в рот и прижался лицом к прутьям, выставив сигарету наружу… Тануч стоял неподвижно, держа горящую спичку. Спичка погасла.
— Эээээй! — обиделся ханурик.
Тануч пожал плечами и, разжав пальцы, дал спичке упасть на пол.
— Эээээй! — Ханурик обернулся к своим товарищам и поднял повыше сигарету. (Видали, что он сделал?) Один из сидевших на приступке заржал. Ханурик при виде такого предательства скорчил гримасу. Потом поглядел на Шермана. Шерман не знал, то ли выказать сочувствие, то ли отвести взгляд. В результате он просто продолжал смотреть. Ханурик подошел и сел рядом с ним на корточки. Незажженная сигарета свисала у него изо рта.
