Домой до темноты - Маклин Чарльз (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Да? — Я слышал звук мотора и шум встречных машин.
Мужской голос проговорил:
— Скажи ему, мы покатаемся.
— Кто это?
— Скажи, мы прошвырнемся к одному дому, дорогу он знает. Ах, извини, милая, ты же не можешь говорить, когда мой хер у тебя во рту. — Заскрипела клейкая лента, раздался вскрик. — Так лучше?
Я слышал рыдание Джелли.
— Скажи, если он вызовет копов, я тебя убью.
Я знал этот голос. В последний раз я слышал его во Флоренции у грота, где убили Софи, — этот сиплый тягучий голос на прощание сказал: «Не дергайся, Эд».
— Не надо, мне больно… Ох! — вскрикнула Джелли. Потом все смолкло.
72
Примерно на середине моста Джорджа Вашингтона я сказал таксисту, что передумал: когда переедем на берег Нью-Джерси, пусть развернется и везет обратно в город.
Шофер через зеркало глянул на меня, но ничего не сказал.
По нижнему уровню моста мы направлялись в Гил-манс-Лэндинг, куда, как я думал, Страж повез Джелли. Однако последнюю пару миль меня грызли сомнения. Естественно, я знал дорогу — дорогу он знает, — но тот ли это дом? Может, он имел в виду «Небесное поместье»? Вдруг здесь какой-то подвох? Шины шуршали: плох-хой з-звонок, ош-шибочное реш-шение.
Зазвонил мобильник. Он лежал на сиденье, куда я его только что бросил. Каждые две минуты я набирал Джелли.
Я схватил телефон и нажал кнопку ответа:
— Эд Листер.
Молчание. Где-то фоном наигрывала музыка — похоже, духовые мексиканского оркестра, — но никто не говорил. Я посмотрел на дисплей и увидел значок входящего видеосообщения.
Маленький экран осветился, затем погас, и через секунду появилось изображение неприбранной постели — сбитых простыней и подушек, сгрудившихся в изголовье. Камера медленно поднялась к картине на стене. По описаниям Джелли, я узнал натюрморт с музыкальными инструментами Брака. Это была ее комната, ее квартирка на Тридцать девятой улице.
Изображение застыло. О господи, они еще там! Я угодил в ловушку. Он убьет ее прямо в квартире… если уже не убил. Наверное, это была запись убийства, и Страж хотел, чтобы я все видел.
Я ждал возобновления показа; меня мутило от предчувствия, и я старался подготовить себя к кошмару, который вот-вот увижу. Он меня уже посещал, но теперь я позволил ему стать реальностью. Я вспомнил, как сломя голову рванул из отеля (на пятом этаже я выскочил из лифта и служебной лестницей спустился к боковому выходу, ускользнув от детективов) и долго не мог поймать такси. Сначала я хотел ехать на квартиру Джелли, но передумал. По моим расчетам, Страж опережал меня на пятнадцать — двадцать минут, нельзя было терять ни секунды.
Дисплей телефона вновь ожил.
Картинка сменилась. Вместо натюрморта Брака я увидел Богородицу Гваделупскую, аляповато нарисованную на черном бархате. Другая комната. Я будто получил короткую отсрочку. С первого взгляда я узнал жилье служанки в «Ла-Рошели». Значит, они уже в доме. Камера опустилась ниже, и я понял, что это прямая трансляция. В изножье кровати я увидел скорчившуюся на стуле фигуру, у которой были связаны руки и ноги, а лицо, точно у мумии, замотано серебристой клейкой лентой (виднелись только глаза и ноздри). Кажется, Джелли была в сознании. Слишком поздно, сказал я себе.
Перед объективом что-то мелькнуло, на секунду перекрыв обзор. Затем изображение прояснилось, камера приблизилась к спеленатому лицу, и в квелых глазах Джелли я увидел ужас. Я не знал, на что она смотрит, и видел лишь блестки света в расширенных зрачках. Затем экран померк.
— Сколько ты хочешь? — сказал я в телефон.
— Ты ведь знаешь, дело не в деньгах.
— Можем договориться… любые условия, я сделаю, что угодно.
Страж засмеялся:
— Так и не понял, Эд?
— Только отпусти ее. Я приеду, и ты все расскажешь, но убийство еще одного невинного человека ничем тебе не поможет.
— Мне? Так все решат, что ее убил ты, мать твою за ногу! В том-то и соль. И знаешь, они будут правы. Все, конец разговора.
— Погоди, ты должен кое-что знать… — Но он уже отключился.
В окно я увидел, что мы въезжаем на контрольную площадку перед мостом. Шофер миновал автомат по сбору платы, и я велел ехать прямо на Палисад-Пар-куэй — дескать, я опять передумал.
Глядя на меня в зеркало, таксист сощурился, но я просунул сквозь дырки в пластиковой перегородке две сотенные бумажки.
— Только очень быстро.
— А если права отымут?
Я показал еще две купюры.
В колесной ячейке было жарко и душно. Джелли скорчилась вопросительным знаком и не могла шевельнуться — крышку ячейки придавило запасное колесо, место которого она занимала. В немыслимой тесноте то и дело накатывал панический страх задохнуться. Вдруг соплями забьет ноздри? А если внезапно пойдет носом кровь, что иногда случалось? В детстве она переживала, что у нее слишком большие ноздри. Сейчас хотелось, чтобы они стали размером с Огайо.
В непроглядной тьме подступала дурнота, кружилась голова, и Джелли боялась потерять равновесие, хотя падать было некуда. Чутье подсказывало, что любой ценой нужно остаться в сознании. Она вспоминала стихи, слова песен, анекдоты — что угодно, лишь бы работала голова — и боролась с неодолимым желанием закрыть глаза.
Затем переключилась на музыку. Мысленно проиграла ноктюрн Шопена, который готовила к концерту, а потом унеслась в грезу, где люди разговаривали и спорили музыкальными фразами. Внимание расплывалось. Может, все это сон? В машине что-то произошло… кажется, Гай воткнул в ее руку иглу… Наверное, и это приснилось.
Она понятия не имела, где находится, но догадывалась, что далеко от Манхэттена. Игла! Для города слишком тихо. Помнится, проезжали знак «Банкетный зал Тенафлай»… фиг его знает, где это. Еще была пустая парковка… Гай вытащил ее из «фольксвагена» и заставил лечь в багажный отсек старого «бьюика». Что он задумал? Наверное, он вколол ей снотворное или дал пилюлю… Значит, она вырубилась. Он уже сделал с ней это?
Ничего не вспомнить, мысли разбегались.
Джелли попыталась шевельнуться. Никак. Не из-за того, что связаны руки и ноги, не из-за тесноты ячейки — просто мышцы не слушались. От запаха бензина и масла сильно мутило. Потом вдруг возникло воспоминание о вспышке кривого лезвия и крови Ласло, хлюпавшей под ногами. Джелли подавилась и носом втянула воздух. Куда девался Гай? Она потеряла ощущение времени и не могла сказать, когда хлопнула дверца машины — уже давно или минуту назад? Шагов не слышно.
Джелли напряженно вслушивалась. Клейкая лента, обмотанная вокруг головы, залепила уши. Будто шум моря в ракушке. Казалось, за мерным шумом слышится плеск воды.
Машина стояла наклонно. Видимо, поэтому Джелли все время казалось, что она падает. Значит, припарковались на косогоре.
Я продвигался медленно, по шагу, но даже не старался не шуметь. Если они здесь, Страж наверняка услышал шум мотора и заметил фары. Я не спускал глаз с двери в комнату служанки на верхней площадке, жалея, что у меня нет пистолета или хоть какого-нибудь оружия.
Я все еще сомневался в правильности своего решения. Когда пару минут назад мы подъехали к «Ла-Рошели», перед домом не было ни одной машины. Все окна светились, что немного приободрило, но вокруг не было ни души. Через кухню я сразу прошел к черному ходу и, остановившись у лестницы, прислушался.
Дверь в комнату Хесуситы была заперта. Тяжелым огнетушителем, который стоял на площадке, я ударил по ручке, а потом им же саданул в дверь. Взгляд мой обежал смятую постель, стул и обрывок веревки, примотанный к ножкам. Они здесь были, но ушли. В ванной горел свет. Дверь была приоткрыта, на пороге блестела лужица воды. Плечом я распахнул дверь шире.
Ничего необычного. Мокрый пол, словно кто-то недавно принимал душ. Под раковиной кучка влажных полотенец и промокший коврик. В ванне, из которой не выдернули затычку, на дюйм мыльной воды. Я ее потрогал — холодная.
Выключив свет, я вернулся в комнату и бросил огнетушитель на кровать. Надо разобраться: зачем Страж прислал видеосообщение, а потом увел Джелли и запер пустую комнату? К чему такие хлопоты? Не иначе, чтобы меня задержать. Но ведь он хочет, чтобы я их нашел? Меня бы не позвали в «Ла-Рошель», если бы план не строился на моем присутствии.
