Шок-рок - Купер Элис (книги без сокращений .TXT) 📗

— Ча-а-арли Гуд! Реально! Чарли Гуд! Как твое ничего, чувак? Я же тебя не видел с… А когда я тебя в последний раз видел?

— На острове Уайт.

— Точно. Остров Уайт. Мать твою.

Я отпил немного пива и отер губы тыльной стороной ладони.

— Я тебя со вчерашнего дня ищу, — сообщил я ему.

Он затянулся окурком сигареты, потом ее потушил. Он

ничего не ответил, даже казалось, будто он меня не слышит.

— Даже сам не знаю, зачем, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежней. — Штука в том, что Джими меня попросил.

— Джими тебя попросил?

— Глупо звучит, верно? — произнес я, деланно улыбаясь. — Но я с ним встретился в Ноттингем-Хилл. Он еще жив.

Джон достал еще одну сигарету и прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки. Теперь он не сводил с меня глаз.

Я сказал уже серьезнее:

— Он пытался попасть в старую обитель Моники. Он не сказал зачем. Дело в том, что он узнал, что ты там жил ка- кое-то время, после того как он… в общем, когда его там не стало. Он сказал, чтобы я тебя нашел. Сказал, что это крайне важно. Не спрашивай меня почему.

Джон выдохнул дым.

— Ты видел Джими, и Джими сказал, чтобы ты меня нашел?

— Именно так. Я понимаю, это выглядит глупо.

— Нет, Чарли. Это не выглядит глупо.

Я подождал, пока он еще что-нибудь скажет — объяснит, что происходит, — но он не хотел или не мог. Он сидел, курил, потягивал пиво и иногда приговаривал: "Джими тебя попросил, о мать твою". Или напевал кусок из какой-нибудь старой песни Джими.

В конце концов он осушил стакан, поднялся и сказал:

— Пойдем, Чарли. Тебе лучше увидеть, в чем тут дело.

Джон, сутулый, с тощими ногами, повел меня по дождю.

Мы перешли Ривер-роуд и вошли в Арун-тирейс, где длинной вереницей стояли небольшие викторианские коттеджи с шиферными крышами и выложенными майоликой крылечками. От кустов воняло кошачьей мочой, а в ветках болтались мокрые пачки из-под сигарет. Джон толкнул калитку дома 17 под названием "Каледонский" и открыл дверь своим ключом. В доме было сумрачно и полно всяких фенечек: миниатюрный корабельный штурвал с заделанным в него барометром, гипсовый бюст седого араба с соколом на плече, огромная уродливая ваза, заполненная выкрашенной в розовый цвет пампасной травой.

— Моя комната наверху, — сказал он и начал первым подниматься по лестнице с невероятно крутыми ступеньками, покрытыми ветхой красной дорожкой. Мы добрались до площадки, и он открыл дверь небольшой жилой комнаты — простой, холодной британской спальни с вышитым покрывалом на кровати, полированным шкафом и плиткой. Единственным признаком того, что это жилье одного из лучших рок-гитаристов после Эрика Клэптона, был блестящий черный "Фендер Страт" с отпечатками пальцев по всей поверхности.

Джон выдвинул убогое плетеное кресло с продавленным сиденьем.

— Чувствуй себя как дома, — сказал он мне, а сам уселся на край кровати и снова достал свои сигареты.

Я боязливо присел, чувствуя себя так, словно сижу на дне высохшего колодца. Я наблюдал, как он снова прикуривает и нервно затягивается. Он выглядел все более возбужденным, и я не мог понять почему.

Но через некоторое время он заговорил низким, безжизненным голосом.

— Джими всегда вспоминал о том времени, когда он гастролировал с "Флеймс", — за много лет до того, как он прославился и все такое прочее, сразу после увольнения из десантных войск. Они выступали в каком-то Богом забытом городишке в Джорджии, и Джими связался с той птичкой. Никогда не забуду, что он про нее сказал: "Сексуальная до мозга костей". Короче говоря, он все ночи проводил с ней, даже если приходилось опаздывать на гастрольный автобус, даже несмотря на то что эта птичка была замужем и все время твердила ему, что муж ее прибьет, когда она придет домой.

Он сказал ей, что хочет быть знаменитым, а она ему — конечно, ты можешь прославиться. Как-то часа в четыре утра она отвела его к одной старой колдунье, и та колдунья дала ему вуду. Она сказала ему, что пока он кормит того вуду, с ним все будет хорошо, он прославится на весь мир и все его желания будут исполняться. Но в тот день, когда он перестанет кормить этого вуду, вуду заберет всё обратно, и он станет дерьмом и больше ничем, просто дерьмом.

Но славы Джими хотел больше всего на свете. Он хорошо играл на гитаре, но хотел играть на гитаре великолепно. Он хотел быть настолько великолепным, чтобы никто даже поверить не мог, что он земной человек.

— И что же случилось? — спросил я. Дождь забарабанил по стеклу, словно горсть смородины.

Джон выпустил дым через нос и пожал плечами.

— Она дала ему вуду, а остальное — уже история. Он играл с "Айли Бразерс", с Литтл Ричардом, с Кертисом Най- том. Потом он прославился; потом он умер. Почему, ты думаешь, он написал ту песню "Дитя вуду"? Он и был дитя вуду, вот и всё, и это правда.

— Джон, но он еще жив, — возразил я. — Я его видел, я разговаривал с ним. Иначе бы меня тут не было.

Но Джон покачал головой.

— Он умер, Чарли. Двадцать лет, как умер. Когда он прославился, он стал морить голодом того вуду, а в отместку вуду сделал его слабым, свел его с ума. Джими хотел играть для народа, но вуду заставил его играть музыку, которая была за пределами понимания обычных людей. Это было за пределами понимания даже великих гитаристов. Помнишь Робина Трауэра из "Прокол Харум"? Он поехал в Берлин посмотреть на Джими и сказал, что он был великолепен, но народ не врубался. Робин был одним из величайших гитаристов всех времен, но даже он не врубался. Джими играл на гитаре так, что этого никто не поймет еще сотню лет.

И тогда Джими попытался избавиться о вуду, но в конце концов вуду избавился от него. Вуду свел с ним счеты, чувак: раз ты не живешь со мной, значит, не живешь вовсе. Но ты и не умираешь. Ты — ничто, ты — абсолютное ничто. Ты — раб, ты — слуга, и так будет вечно.

— Дальше, — прошептал я.

— Ему оставалось сделать одно, а именно — доставить вуду обратно в тот городок в Джорджии, где он его получил. Это означало, что ему придется оставить свою могилу в Сиэтле, пробраться в Англию, забрать своего вуду, самому доставить его той колдунье и подарить его ей. Потому что если человек, которому ты его возвращаешь, не хочет брать его в подарок, он остается твоим, старик. Остается твоим навсегда.

Я сидел в этом нелепом кресле с продавленным сиденьем и не верил собственным ушам.

— Что ты такое говоришь? То есть Джими превратился в какого-то зомби? Вроде живого мертвеца?

Джон курил и смотрел в сторону, даже не пытаясь меня убеждать.

— Я видел его, — упорствовал я. — Я видел его, и он говорил со мной по телефону. Зомби не звонят тебе по телефону.

— Послушай, что я тебе скажу, чувак, — произнес Джон. — Джими стал мертвецом с того момента, как принял этого вуду. Таким же, как и я.

— О чем это ты?

— Хочешь, чтобы я показал?

Я сглотнул.

— Не знаю. Пожалуй. Ладно, покажи.

Он неловко поднялся, снял неряшливую черную куртку и бросил ее на кровать. Потом, скрестив руки, он задрал футболку.

У него была белая кожа и был он настолько тощим, что напоминал скелет, и я видел его ребра, артерии и как под кожей бьется сердце. Но больше всего меня потряс вид его живота, к которому тонкими бечевками, сплетенными из волоса, была привязана маленькая плоская черная фигурка, очень напоминающая африканскую статуэтку, похожая на обезьянку. Она была украшена перьями и кусочками дубленой шкуры.

Каким-то образом эта обезьянья фигурка стала частью Джона. Невозможно было определить, где заканчивается она и начинается тело Джона. Его кожа, казалось, обволокла черную головку и покрыла тонкой прозрачной пленкой скрюченные черные лапки.

Некоторое время я разглядывал Джона, а потом он опустил футболку.

— Я нашел это под половицами в коридоре у Моники. Оно было завернуто в старую рубашку Джими. Почти уверен, что Моника ничего про это не знала. Я понимал, что это опасно и нелепо, но я хотел славы, старик. Я хотел денег. Думал, управлюсь с этим, как и Джими думал, что управится.