Несчастный случай - Гарднер Лиза (книги .txt) 📗

Поговаривали, что его карьера началась в знаменитой тюрьме Сан-Квентин, где он какое-то время работал психиатром. Работа заинтриговала Эндрюса настолько, что он получил докторскую степень по криминологии и сделал себе имя на исследовании проблемы институционализации преступников, придя к выводу, что сама природа тюрем гарантирует повторение актов жестокости и насилия, когда в общество возвращаются закоренелые уголовники.

Жесткий, требовательный, грубоватый. И очень умный. Кимберли относилась к нему с огромным уважением.

— Может, вам стоит начать сначала, — предложил доктор Эндрюс.

— Нет. Не хочу проходить через это еще раз. Слишком больно, слишком тяжело. Я просто не могу. Странно, я всегда удивлялась, как отец может приходить домой после такой работы и выглядеть совершенно спокойным, собранным. Полицейские, какими их показывают по телевизору, возвращаются с места преступления нервными и мрачными, они пьют и курят, матерятся и дерутся. Это мы с сестрой понимали. Это имело смысл. Но когда папа приходил домой, он… он был как застывший пруд. Можно было сколько угодно изучать его лицо, оно оставалось непроницаемым. Я поняла это только теперь. Его работа — это война. На войне недопустимы эмоции. Они твой враг.

— Как по-вашему, что почувствовал бы ваш отец, если бы услышал вас сейчас? — спросил доктор Эндрюс.

— Ему было бы неприятно, больно.

— А тот человек, который избрал вашего отца своей мишенью, в чем его цель?

— Сделать папе больно, — ответила Кимберли и, поняв смысл вопроса, опустила голову.

Доктор Эндрюс посмотрел на нее своим знаменитым взглядом.

— Если это война, мисс Куинси, то чья сторона сейчас имеет преимущество? Кто побеждает?

— Моя мать терпеть не могла его работу.

— Уровень разводов в семьях, где супруг является сотрудником правоохранительных структур, непропорционально велик.

— Нет, мама ненавидела именно то, что делал он, то, что всегда присутствовало в его работе. Насилие. Грязь. Ей казалось, что он принадлежит не нам, а ей, этой грязной, мерзкой работе. Она создала прекрасный дом. Растила двух прекрасных дочерей. А отец как будто предпочитал жить в той грязи, в той темноте.

— Это призвание. Вы же понимаете.

— В том-то и дело. Моя сестра погибла, маму убили, и мне плохо, я злюсь, но… У меня есть мотивация. Впервые за несколько последних месяцев я чувствую себя так, словно наконец-то проснулась. Раньше я как будто пребывала в заторможенном состоянии, а теперь… теперь я хочу поймать ублюдка. Хочу читать отчеты с мест преступлений, хочу выслеживать это чудовище, хочу сорвать с него маску и увидеть его подлинную мерзкую личину. И это желание сильнее, чем горе по матери. Доктор Эндрюс, что с нами такое?

И тут произошло неслыханное: ее собеседник наконец-то улыбнулся, жесткое лицо на мгновение смягчилось.

— Ах, Кимберли. Разве вы еще не заметили, что криминологи никогда не изучают криминологов?

— Мы больные, да? С отклонениями? Он покачал головой:

— Мы интеллектуалы. Наше стремление понять причины происходящего превосходит гнев, вызванный тем, что происходит.

— Гнев чище, — с горечью сказала она.

— Гнев лишен конструктивности. Думайте так: полицейские — деятели. Они сталкиваются с явлением и злятся, реагируют эмоционально. Производят аресты. Таким образом они помогают контролировать преступность, но их вмешательство всегда происходит после свершившегося факта. Криминологи, социологи, психологи — мыслители. Нами движет любопытство. Мы проводим исследования. Составляем профили преступников, которые помогают силам правопорядка предотвращать будущие преступления.

— Когда я еще училась в школе, то представляла отца генералом, воюющим в какой-то чужой стране. Я гордилась им. Даже когда мне было обидно, даже когда злилась на отца за то, что он не пришел на игру или опоздал на мой день рождения. Я все равно гордилась им.

Доктор Эндрюс подался вперед:

— Вы говорите, что гордитесь отцом, мисс Куинси, и я вам верю. Но в последнее время вы упорно дистанцировались от него. Почему?

Она напряглась,

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Приступы беспокойства. Вы рассказывали мне о них, но у меня сложилось впечатление, что вы не упоминали об этом в разговоре с отцом.

Кимберли снова опустила голову.

— Я не… не знаю. Я говорю себе, что не хочу беспокоиться о нем. Не знаю. Дело, наверное, не в этом. Не хочу, чтобы он видел меня такой нервной, вздернутой… как Мэнди.

Доктор Эндрюс мигнул. Откинулся на спинку стула. Впервые Кимберли показалось, что он чем-то встревожен. Морщины стали глубже, взгляд утратил непоколебимую твердость, и на мгновение профессор стал почти похож на человека.

— Похоже, мне придется признать свою ошибку, мисс Куинси. Наверное, я ввел вас в заблуждение.

— Что вы имеете в виду?

Она села прямее. Сердце снова заколотилось. «Нет. Вы не можете ошибаться», — думала она. Вселяющий в сердца студентов страх профессор не может опуститься до уровня простого смертного. Мир вокруг раскалывался на кусочки, но боги должны оставаться богами.

— Именно я в самом начале приписал ваши приступы беспокойства стрессу, — сказал доктор Эндрюс.

— Я потеряла сестру, разве это не причина для стресса?

— Да, но теперь у нас есть дополнительная информация. Подумайте о том, что сказал ваш отец. Кто-то открыл охоту на членов вашей семьи. Этот кто-то держит вас под наблюдением по меньшей мере два года.

— Да. — Кимберли непонимающе посмотрела на Эндрюса, и вдруг в голове у нее что-то щелкнуло. Кровь отхлынула с лица. О нет! Нет, нет, нет, нет. — То есть когда мне казалось, что кто-то следит за мной… Вы думаете… думаете, это он?

— Вполне возможно, — негромко сказал доктор Эндрюс и мягко, чего она никак от него не ожидала, добавил: — Мне очень жаль, мисс Куинси. Я сделал чересчур поспешное заключение. Кажется, мне пора послушать собственные лекции.

— Он выслеживает меня.

Кимберли испытала двойственное чувство — злость, смешанную с облегчением. Кто-то, неизвестный хищник, вторгся в ее жизнь и начал охоту на нее, как на какую-нибудь овечку. Это злило ее. И в то же время девушке стало легче, потому что угроза оказалась реальной, а не придуманной, она существовала в действительности, а не только в ее голове. Гусиная кожа, мурашки по спине, холодный пот… Теперь все объяснялось реальной причиной, а не игрой больного воображения. Она не сошла с ума. Сильная, логичная Кимберли осталась сильной, логичной Кимберли. Слава Богу…

— Это соответствует его модус операнди [9]? — продолжал доктор Эндрюс.

— Черт бы его побрал! Он преследует меня! Теперь Кимберли разозлилась. Впервые за последние недели щеки ее покраснели, а спина выпрямилась. И это сделал гнев. На нее охотятся? Ну уж нет, она не позволит на себя охотиться. Профессор внимательно посмотрел на нее и, похоже, удовлетворенный увиденным, кивнул.

— Не забыли, о чем мы говорили? Дайте волю любопытству. Поставьте себя на место хищника. Что его заводит? Что возбуждает?

Кимберли перевела дыхание.

— Игра, — сказала она. — Ему нравится играть.

— Это соответствует тому, что мы о нем знаем. Что еще?

— Он не любит убивать быстро. Его интересует не столько результат, сколько процесс. Убийство для него интимный процесс.

— Вы должны его знать. Он не может быть совершенно посторонним для вас человеком.

— Но возможно, я еще не встречалась с ним, — медленно произнесла Кимберли. — Это ощущение, что за тобой наблюдают… Если бы я уже знала его, ему не нужно было бы следить за мной издалека, он ведь уже был бы частью моей жизни.

— Разведка, — предположил доктор Эндрюс. — Когда у вас это началось?

— Несколько месяцев назад. Получается, он изучает меня. Ищет удобный случай.

— Новый приятель?

— Слишком очевидно. Уже отработанный прием. Он испытал его на Мэнди, а потом применил против мамы. Хотя мы считаем, что маму он взял другим: представился человеком, получившим от Мэнди почку.