Молчание ягнят (др. перевод) - Харрис Томас (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗

В кабинете доктора Чилтона, пробиваясь сквозь щель под дверью, горел свет.

26

Спрятанные глубоко под землю от ржавой балтиморской зари, зашевелились обитатели отделения для особо опасных. Там, внизу, где никогда не наступала тьма, смятенные духом начинали день, словно устрицы в бочке, раскрывая раковины навстречу утраченному морскому приливу. Те Божьи создания, что заснули, устав от рыданий, пробуждались теперь для новых слез; буйные прочищали глотки для новых воплей.

Доктор Ганнибал Лектер стоял недвижимый и прямой в конце коридора, лицом почти упираясь в стену. Словно старинные напольные часы, он был накрепко прибинтован широкими сетчатыми полотнищами к высокой спинке ручной тележки — такими пользуются перевозчики мебели. Под полотнищами на нем были смирительная рубашка и ножные путы. Хоккейная маска на лице пресекала возможные поползновения кусаться: эффект тот же, что и от намордника, зато дежурным не так мокро ее снимать.

За спиной доктора Лектера малорослый и сутулый санитар мыл камеру. Барни наблюдал за его работой — эти уборки проводились раз в три недели — и в то же время проверял, не пронесли ли что-нибудь в камеру контрабандой. Санитары обычно очень спешили — им было жутко в этой клетке. Барни и за ними проверял. Он вообще все проверял и ничего не упускал из вида.

Барни имел особую привилегию быть личным тюремщиком доктора Лектера, потому что он никогда не забывал, с чем он имеет дело. Два его помощника смотрели по телевизору записанный на пленку обзор хоккейных матчей.

Доктор Лектер развлекался, его феноменальная память в течение многих лет позволяет ему находить себе развлечения, стоит только захотеть. Ни страхи, ни стремление к добру не сковывают его мышление; так физика не могла сковать мышление Мильтона. [54] В мыслях своих он свободен по-прежнему.

Его внутренний мир полон ярких красок и запахов, но почти лишен звуков. И в самом деле, сейчас ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать голос покойного Бенджамина Распая. Доктор Лектер размышлял о том, как он отдаст Джейма Гама Клэрис Старлинг; полезно поэтому было вспомнить Распая. Вот он, этот жирный флейтист, в последний день своей жизни на врачебной кушетке в кабинете доктора Лектера. Он рассказывает своему психиатру о Джейме Гаме:

«В Сан-Франциско у Джейма Гама была комната в ночлежке: ничего более гадкого и вообразить себе невозможно. Стены какого-то баклажанного цвета с психоделически [55] яркими и безвкусными нашлепками светящейся краски тут и там — следами пребывания в ней хиппи несколько лет назад; все старое, грязное, обветшалое.

Джейм — ну, ты знаешь, это его имя, оно и в самом деле так записано в метрике, оттуда он его взял и требует, чтобы его произносили „Джейм“ — как Джеймс. Только без „с“, не то он прямо синеет от злости, хоть это и явная ошибка. В больнице напортачили, когда записывали, ведь уже тогда нанимали работничков, чтоб подешевле, а они толком даже имя написать не могли. Сейчас тоже так, только еще хуже: жизнью рискуешь, отправляясь в больницу. Ну и вот, Джейм сидел на койке в этой кошмарной комнате, голову на руки опустил, лицо в ладони спрятал: его уволили из антикварного магазина, где он работал. Он опять сотворил это.

А я еще раньше говорил ему, что не потерплю ничего такого. Ну и вот, как раз тогда в мою жизнь вошел Клаус. Джейм, знаешь ли, не настоящий гей, это просто его в тюрьме научили. На самом деле он вообще никакой, вроде у него внутри совсем пусто — ничего нет, ну и вот, он рвется эту пустоту заполнить хоть чем-нибудь и злится, что не получается. Когда он входил в комнату, она казалась еще более необитаемой. Он ведь своих деда с бабкой убил, когда ему всего двенадцать лет было. Как ты думаешь, такая непредсказуемая личность должна создавать хоть какой-то эффект присутствия, а?

Ну и вот, сидит он без работы, опять сделал это с каким-то бродягой несчастным. Меня уже тогда не было. Он пошел на почту и забрал письма и посылки для своего бывшего хозяина в надежде, что сможет что-нибудь продать. И там была посылка из Малайзии или откуда-то из тех краев. Он ее открыл трясущимися от жадности руками, а там — чемодан с дохлыми бабочками, прямо так, россыпью.

А хозяин его посылал деньги почтмейстерам на те острова, и они посылали ему дохлых бабочек прямо ящиками. Он их как-то особым пластиком заливал и делал вульгарнейшие украшения, такие, что и представить невозможно, да еще имел наглость называть их objets [56]. Что за польза была Джейму в этих бабочках? Ну и вот, он погрузил туда руки, подумав, может, там, в глубине, найдет что-нибудь ценное (иногда им браслеты присылали с Бали). А там ничего, только пыльца от бабочек на пальцах осталась. Он сел на кровать, обхватив голову ладонями; лицо и руки расцвечены всеми красками бабочек. А сам он — на дне; такое бывает с каждым. И он заплакал. И вдруг услышал легкий шум и в открытом чемодане увидел бабочку: она выкарабкивалась из кокона. Кокон бросили в чемодан вместе с дохлыми бабочками, и вот она вылезла. В воздухе плавала пыльца с крыльев бабочек и обычная пыль, светившаяся в луче солнца. Ты знаешь, все так ужасно живо встает перед глазами, когда тебе это рассказывают, а ты уже на игле. Бабочка расправляла крылья, он внимательно смотрел, как она это делает. Она была очень большая, сказал он. Зеленая. Он открыл окно, и она улетела, а он почувствовал себя так легко-легко — так он сказал — и теперь знал, что делать.

Джейм отыскал домик на берегу, где мы встречались с Клаусом. Ну и вот, когда я вернулся с репетиции, я увидел там Джейма. Зато я не увидел там Клауса. Я спросил, где Клаус, и он ответил — купается. Но я знал — это ложь, Клаус никогда не плавал, Тихий океан безумно громкий, волны так и бьют о берег. А когда я холодильник открыл, ну, ты знаешь, что я там нашел. Голову Клауса, смотревшую на меня из-за апельсинового сока. Ну и вот, Джейм, он себе уже успел сделать фартук из Клауса, надел и спрашивает, как он теперь мне нравится. Я понимаю, ты должен испытывать отвращение ко мне, оттого что я не перестал вообще знаться с Джеймом, он ведь был еще больше не в себе, когда ты с ним познакомился. Я думаю, он был просто поражен, что ты его не боишься».

И последние слова Распая, последние, сказанные им при жизни: «Я все думаю, почему мои родители не убили меня маленьким, до того как я достаточно вырос, чтобы их дурачить».

Изящная рукоять стилета дрогнула, когда пронзенное сердце Распая все-таки попыталось биться, и доктор Лектер сказал: «Все равно что соломинку в норку муравьиного льва воткнуть, не правда ли?» Но было слишком поздно — Распай уже не мог ответить.

Доктор Лектер мог припомнить каждое слово и многое другое. Приятнейшее занятие в то время, пока в камере идет уборка.

Клэрис Старлинг достаточно проницательна, размышлял доктор. Она могла бы разыскать Джейма Гама и с тем, что он успел ей сообщить. Но это займет много времени. Чтобы успеть, ей нужно знать о нем больше. Доктор Лектер был уверен, что, когда он прочтет детальное описание преступлений, предположения возникнут сами собой и он сможет намекнуть… может быть, на что-то связанное с профессиональным обучением Гама в интернате для малолетних преступников, после того как он убил своих деда и бабку. Он отдаст Клэрис Джейма Гама завтра, и намек его будет столь прозрачен, что даже Джеку Крофорду трудно будет не понять, что он имеет в виду. Завтра. Завтра он это сделает.

За спиной доктора Лектера раздались шаги, и кто-то выключил телевизор. Вот тележка слегка откинулась назад. Сейчас начнется долгая и скучнейшая процедура освобождения его от тенет посреди камеры. Это всегда происходит одинаково. Сначала Барни с помощниками мягко и осторожно укладывают его на койку, ничком. Затем Барни привязывает его щиколотки полотенцами к металлическому брусу в ногах кровати, снимает ножные путы и, прикрываемый двумя помощниками, вооруженными газовым баллончиком и дубинками, расстегивает пряжки на смирительной рубашке. Затем они, пятясь, покидают камеру, водружают на место сеть и запирают зарешеченную дверь, оставляя доктору Лектеру возможность самому выпутываться из тенет. Затем доктор меняет все это хозяйство на завтрак. Эту процедуру ввели после того, как доктор изуродовал медсестру, с тех пор процедура не менялась и устраивала обе стороны.