Железная роза - Обер Брижит (чтение книг .TXT) 📗
После получасовой езды по сельской местности, невидимой сквозь запотевшие стекла, водитель затормозил. Я расплатился с ним купюрами, которые достал из своего вымокшего бумажника, и он получил полную возможность клясть в свое удовольствие сволочей, которые всучивают порядочному человеку мокрые, чуть ли не расползающиеся в руках деньги. Я захлопнул дверцу перед его носом и зашагал по аллее, ведущей к вилле Бренделей. Но чуть только такси отъехало, я развернулся и направился к своему дому, находящемуся метрах в ста.
Света в доме не было. Значит, Марта еще не вернулась. Я глянул на часы: семнадцать пятьдесят. Прошел в кухню и сделал себе гигантский сандвич с курятиной и оливковым маслом. После заплывов я проголодался. Из предосторожности свет я не зажигал, пользовался потайным электрическим фонариком, как-то нет охоты становиться мишенью для кого бы то ни было. Потом я спустился в подвал и открыл центральную дверцу нашей гигантской топки. Там не осталось ничего, кроме золы, угольков и тошнотворного запаха паленого мяса. Но через денек-другой и он исчезнет. Ну что ж, в этом смысле никаких проблем нет. Проблема — узнать, настучал ли Макс на меня легавым. Похоже, нет. Но почему? Почему этот выблядок не выдал меня?
Единственная догадка, какая пришла мне в голову: Макс боится, что я выложу все, что мне о нем известно, как только узнаю, что он приложил руку к моему аресту.
Звук открывающейся двери над моей головой оторвал меня от бесплодных размышлений. Я уже стал подниматься из подвала, но тут до меня донесся голос Марты. Я замер на бетонных ступеньках. Марта говорила:
— Да, да, я одна… Я проверила: он никогда не работал в «СЕЛМКО». Он обманывает нас с самого начала… Нет, дайте мне еще шанс. Это слишком важно для нас, вы сами знаете… Да, правильно… Нет, нет, я не могу, объясните это Францу. Я все понимаю, но он обязан потерпеть… Поверьте мне, я тоже сыта этим по горло. Кстати, нашли что-нибудь об этом типе, который вломился вчера?.. Ничего?.. Нет, я тоже ничего не знаю и вообще в полном недоумении. Ну все, я с вами прощаюсь, он вот-вот вернется.
Марта положила трубку. Я услышал, как она поднимается на второй этаж, потом журчание душа. Крадучись я поднялся в коридор, беззвучно затворил дверь подвала, прокрался ко входу, тихонечко открыл дверь, тут же с шумом захлопнул ее и насколько мог весело закричал:
— Есть кто в этой хижине, чтобы встретить изнуренного труженика?
— Жорж, это ты?
— Нет, это Франкенштейн.
— Я принимаю душ. Приготовь мне стаканчик!
— Покрепче или послабее?
— Покрепче!
Я приготовил крепкие коктейли: водка, лимон, голубой кюрасо и куантро. Что ни говори, Марта права: надо расслабиться. Францу не терпится! Падаль! Он истосковался по моей жене! С каким бы наслаждением я воспользовался его тупой унтерской мордой вместо боксерской груши. Марта попросила, чтобы ей позволили еще попытку. Попытку чего? А иначе? Значит ли это, что они намерены покончить с порученной ей миссией? Но каким образом? Просто отозвав ее или же стерев меня с лица земли, о чем, похоже, мечтают чуть ли не все мои сограждане? Я поднес стакан к губам и обнаружил, что он уже пуст. Пришлось приготовить второй. Пришла из-под душа Марта и в две секунды расправилась со своей порцией. Я и ей приготовил второй. Жорж Лион, король барменов… Волосы она подняла и завязала, открыв овал лица. Выглядела она свежей и отдохнувшей. А я чувствовал себя старым и бессильным, по-настоящему бессильным. Все эти приключения мне уже не по возрасту. Завтра мне исполняется сорок два. Я был совершенно разбит, все тело ломило. Подавая Марте третий коктейль, я не смог побороть искушение и поинтересовался:
— Ты знаешь такого адвоката Стефана Зильбермана?
Она ничуть не встревожилась, не смутилась, на ее красивом лице не выразилось никакого интереса.
— Я что-то читала о нем совсем недавно… — Она кивнула на журнальный столик, где лежал какой-то еженедельник. Право же, она все предусмотрела! — Кажется, он активный деятель какой-то крайне правой группы. Да? А почему ты спрашиваешь?
Ах, ангельская Марта! С каким удовольствием я залепил бы ей пару пощечин! Но я держал себя в руках.
— Просто у меня с ним кое-какие дела. Для нациста он слишком симпатичен.
— Нациста? А ты не преувеличиваешь?
Я залпом осушил свой стакан и пристально взглянул на Марту.
— Ты так думаешь? Да впрочем, чихать мне на это. А Грубера, Франца Грубера ты знаешь?
— Да это прямо допрос!
Марта поправила бретельку черной комбинации, соскользнувшую с ее белого плеча, и с вызовом продолжила:
— Нет, никакого Франца Грубера я не знаю. А почему тебя это интересует, если, конечно, не секрет?
— Просто он принадлежит к той же шайке. Шайке мудаков.
— Мне кажется, ты чересчур агрессивен. Они тебе что-нибудь сделали?
— Точно не могу сказать. Они раздражают меня, вот и все.
Я налил себе еще стаканчик, но уже чистой водки. Марта выглядела до того безгрешной, до того безучастной, что просто оторопь брала: как она может так притворяться? А что, если у нее и впрямь есть сестра-близнец? Я ухватился за эту утлую надежду, как хватается за соломинку утопающий. Но надежда тут же растаяла, потому что мне припомнился ее разговор с неизвестным собеседником, надо полагать с Зильберманом.
Воспользовавшись тем, что Марта хлопотала на кухне, я пролистал этот журнальчик. В нем была статья о новых правых, и там говорилось о Стефане Зильбермане, блистательном адвокате, специалисте по коммерческому праву, выходце из старинного рода швейцарских нотаблей. На всех фотографиях Зильберман улыбался открытой и симпатичной улыбкой. Он не делал тайны из своих политических взглядов, но сумел их затушевать, придать им некую безобидность и бесцветность. Я узнал, что он был женат, но восемь лет назад его жена погибла в автомобильной катастрофе, в результате которой он тоже стал калекой. Вела машину она, но ей вдруг стало плохо, и она не справилась с управлением. В статье не уточнялось, отчего и как ей стало плохо. Но при взгляде на фотографию светловолосой женщины лет сорока, очень худой, но тем не менее с одутловатым лицом, я предположил, что причина либо алкоголь, либо транквилизаторы. Зильберман доверил обоих своих детей матери, которая воспитывает их в фамильном поместье неподалеку от Берна. Я положил журнал и вернулся за стол.
