Гладиаторы «Спартака» - Миронов Георгий Ефимович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
— Пойду, поплаваю, — заметил Раши и, пружинисто встав на ноги, чуть покачивая мощным торсом, направился к морю.
Он не видел, как немка натянула на руки желтые перепончатые перчатки, на лицо — маску с трубкой и, сотрясая набережную колыханием мощных персей, направилась вслед за ним, ориентируясь на желтые, в черную полоску плавки Раши.
Одновременно от кафе, стоявшего на сваях на самом пляже и поившего гостей «Султан-сарая» разнообразными напитками, с трудом поднялся из белого пластмассового кресла грузный «новый русский» с золотой цепью толщиной в палец на черной от загара груди и, с трудом переставляя согнутые в коленях ноги по крупному песку, согнув руки так, словно они еще лежали на письменном столе, у компьютера, на рулевом колесе или просто на толстом животе, направился к дощатому настилу, с которого можно было нырнуть в прозрачную воду Средиземного моря.
На нем были точно такие же, как у Раши, «пчелиные» — желтые с черным в полосочку — плавки.
В воду они вошли с разных мостков, но почти одновременно.
За Раши плыла страстная немка с неопределенными (для него) целями, а за «новым русским», чье огромное и невыразительное лицо было скрыто маской и дыхательной трубкой, плыли тоже в масках и с трубками два рослых телохранителя.
Неожиданно Раши, проплыв половину расстояния, отделявшего один пирс от другого, повернул к берегу и вскоре, выбравшись на пляж, блаженно растянулся на песке. Он считал, что крупный песок отлично массирует кожу, своего рода — множественное одновременное иглоукалывание.
Вдруг с моря раздался истошный крик.
Если бы телохранители наблюдали во время заплыва своего патрона непосредственно за ним, они бы увидели, как немка, на которой были только тонкие черные трусики, почти не прикрывавшие ее потаенные места, вдруг сделала резкий рывок под их хозяина и ухватила его двумя руками за причинное место. После чего резко взяла направо и, проплыв под водой метров десять, вынырнула и затерялась между голов других резвящихся в тихом море гостей отеля.
И только тогда раздался истошный рев «нового русского».
Первое прикосновение к гениталиям чьих-то рук он воспринял как шутку или игривое кокетство. Человек он богатый и уже тут, в «Султан-сарае», успел уконтрапупить нескольких, как он говорил, «телок», и самодовольно предположил, что это одна из них заигрывает, рассчитывая на хороший гонорар. Но когда через несколько секунд толстяк ощутил вначале в месте прикосновения, а затем во всем теле страшные, пожирающие плоть зуд и боль, он закричал.
Не просчитав ситуацию (они все-таки были качками, а не профессионалами), охранники нервно содрали со своих голов маски, оглядели пространство вокруг и не заметили ничего подозрительного. Один из них ухватил патрона под мышки и, сопровождаемый его истошными криками, потащил к берегу. Второй вначале нырнул, увидел уходящий в глубину хвост какой-то рыбины, потом — всполошно уплывающих в разные стороны крупных медуз, ухватил одну из них, чтобы проверить, не она ли ожгла патрона, и убедился, что нет. Преследовать же попавшую под подозрение рыбину было уже поздно, и бодигард присоединился к коллеге. Вдвоем они быстро доставили хозяина на берег, уложили на бетонное покрытие набережной и стали суматошно массировать его дряблое тело в районе сердца, делать искусственное дыхание, при этом его заплывшие тугим жиром руки никак не хотели заворачиваться за голову. На их крики сбежался народ. Прибежал врач, которому всего-то нужно было преодолеть метров 50 от «рецепции».
Но врач лишь констатировал смерть. Причины же смерти он не рискнул назвать. Как всегда предположил:
— Вероятно, сердце.
Рассказ качков о том, что босс кричал как ошпаренный и что его, скорее всего, ужалила ядовитая рыба, эскулап отверг. Таких рыб в море возле пятизвездочного отеля «Султан-сарай» не водилось, а если бы и водились, то владельцы отеля, заботясь о своих постояльцах, давно их повыловили бы.
Впрочем, судьба несчастного «нового русского» мало кого, кроме его охранников, волновала в это прелестное утро.
Толстяка унесли. Отдыхающие расползлись по своим шезлонгам и, поскольку время шло, а все было «включено», принялись снова жадно поглощать пиво, кока-колу, воду, принялись за оранжад, виски, коньяк, кофе, чай, вино и прочие «инклюзивы».
Лишь после этого на берег выползла совершенно обескураженная немка. Ее недавно еще крутые и упругие груди вяло висели на животе. Она была сильно взволнована.
«Средство, кажется, действительно оказалось действенным, — заметила она себе мысленно. — Но я, увы, промахнулась».
А Раши вернулся к Нафиге. Утро было таким солнечным, ясным, красивым и безмятежным, что не хотелось портить его огорчениями в связи со странной гибелью незнакомого русского.
Тем более что этот русский ему сразу не понравился. Нельзя мужчине так запускать себя — просто какая-то гора сала. Неудивительно, что сердце не выдержало, тем более что пьян он был круглые сутки.
Единственный человек, который правильно «прочитал» ситуацию, был рослый мускулистый француз. Лицо его украшал (именно украшал, а не обезображивал) шрам от левого глаза к уголку левой губы. Еще два-три шрама можно было обнаружить, если присмотреться, у него на груди и животе, левую ногу от колена до щиколотки также прорезал белый шрам, какой остается от скользящего ножевого удара.
Он заметил сходство плавок «нового русского» и турецкого футболиста, не поленился, встал, когда русского вытащили на берег, просунул руку сквозь частокол загорелых ног и пощупал пульс. Это был, бесспорно, пульс трупа. Потом француз встал и внимательно смотрел, какие манипуляции с телом умершего производил турецкий врач. Особое внимание он обратил на цвет белков глаз, когда врач поднял веки.
Белки были неприятно желтого цвета. Он знал, что ко времени вскрытия цвет белков глаз станет прежним. А из крови совершенно исчезнет яд, каким-то образом занесенный в безобразное тело этого толстяка. И то, что яд предназначался турецкому футболисту, Рене Шардену, киллеру Исы Назимова, было совершенно ясно.
Когда он отходил от толпы, окружившей распростертое на бетоне набережной тело «нового русского», его глаза встретились с глазами полногрудой загорелой немки. И они сразу поняли, что знают друг про друга все. Или почти все.
Немка знала, что, не выполнив задания, она не может остаться в живых: Барончик страсть как не любил неудачников в своей Системе. И она решила ускорить события.
У Рене Шардена была своя программа. И программы двух киллеров явно не стыковались. В такой ситуации выиграть может лишь один.
Рене Шарден решил, что это будет он.
Повесив на плечо сумку с купальными принадлежностями, полотенцем, флаконом крема для загара и черными очками от солнца, он двинулся за гологрудой немкой так, что она не могла не почувствовать этого нарочитого преследования. Рене явно обострял ситуацию, вынуждая противника нервничать и ошибаться.
В лифт, на котором можно было попасть от бассейна на свой этаж гостиничного комплекса, они вошли друг за другом.
В кабине были и другие люди, но, обведя взглядами публику, оба опытных киллера поняли: они без сопровождения и без чистильщиков. В их ремесле такое бывает достаточно часто. Надеяться оба могли только на себя. Рене, не вынимая руку из кармана шорт и повернувшись так, чтобы между ним и пультом определения этажей никого не было, нажал невидимую кнопку на небольшом, величиной с коробок спичек, приборе в кармане шорт.
Лифт остановился. Однако это не вызвало никакой паники. Люди стояли, ожидая, что он двинется дальше. Такое иногда бывало.
Лифт дернулся, поднялся еще на этаж, но двери не раскрылись, он снова застрял.
Немка все сильнее нервничала. Сначала она стала что-то неразборчиво кричать в мегафон, пытаясь вызвать дежурного. Но она кричала по-немецки, ей же что-то спокойно отвечали по-турецки. В кабине лифта кроме немки и Рене оказались только турки — из постояльцев отеля. Они с удивлением и откровенным осуждением смотрели на немку, которая одну за другой нажимала все кнопки на пульте. Лифт дергался. Но с места не трогался. Наконец немка добилась того, что лифт вдруг нервно вздрогнул и быстро ринулся вниз. Флегматичные турчанки с маленькими детьми прореагировали на это по-разному: мамы тяжело и осуждающе вздохнули, дети же радостно завизжали.
