Восемь миллионов способов умереть - Блок Лоуренс (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

У Ким был любовник. Это несомненно. Мужчина, купивший ей манто и рассчитавшийся сотенными купюрами. И не оставивший своих инициалов на чеке.

Мог ли этот тип иметь мачете? Он ведь бухгалтер, не так ли? И ему куда сподручней действовать авторучкой марки «Пилот» с острющим наконечником — смертельное оружие в руках самурая. Чик-чик, вот тебе, сука, вот!

Кофе был довольно скверным. Однако я все же заказал вторую чашку. Сидел, сцепив пальцы, и разглядывал свои руки. Сцепленные пальцы, каждый на своем месте, все сошлись в одно целое, чего не скажешь о деле. Концы с концами не сходятся.

Какой он, к дьяволу, бухгалтер? Разве станет бухгалтер орудовать ножом? Конечно, если убийство спонтанное, в порыве гнева, тогда все возможно. Но ведь убийство Ким тщательно спланировано: номер снят под вымышленным именем, убийца аккуратно замел все следы, не оставляя ни одной зацепки.

Мог ли это быть мужчина, купивший ей манто?

Я отпил еще глоток и решил, что нет, не тот вариант. Не подходил на эту роль и тот тип в мешковатой куртке, передавший мне предупреждение вчера вечером, после собрания. Он был мускулист, но прост и примитивен, как правда, пусть даже и наняли его на этот раз не для демонстрации мускулов. Может ли скромный, сдержанный, с хорошими манерами бухгалтер нанять такого типа?

Вряд ли.

А ее приятель и Чарлз Оуэн Джоунс — не одно ли это лицо? И к чему такой усложненный псевдоним, это второе имя, «Оуэн»? Ведь люди, использующие в качестве псевдонима фамилию типа Смит или Джоунс, скорее назовутся Джоем или Джоном, но уж не Чарлзом Оуэном...

А может, его звали Чарлз Оуэнс? И он уже начал было писать это имя в карточке, но затем спохватился и опустил последнюю букву в слове «Оуэнс», превратив его таким образом во второе имя. Что-то в этом есть.

Но потом я поразмыслил и решил, что все это ерунда.

И еще этот идиот из гостиницы. Ведь его так толком и не допросили. Деркин сказал, что парень был под кайфом и что он, по всей видимости, латиноамериканец. Почему? Возможно, парень был не в ладах с английским. Однако он был наверняка очень шустрый тип, иначе вряд ли его взяли бы в такой приличный отель с плохим знанием языка, да еще на должность, требующую непрерывного общения с людьми! Нет, это просто обычная халатность, что им никто толком до сих пор не занялся. Если бы его допросили как следует, ну, хотя бы так, как я сейчас этого торговца мехами, тогда, возможно, удалось бы выудить что-нибудь ценное. Свидетели всегда помнят больше, чем им самим кажется.

Паренька, зарегистрировавшего Чарлза Оуэна Джоунса, звали Октавио Кальдерон, и последний раз он был на службе в субботу: дежурил с четырех до двенадцати ночи. В воскресенье днем он позвонил и сказался больным. Вчера снова звонил, а в третий раз позвонил примерно за час до моего прихода в «Гэлакси» и сообщил помощнику управляющего, что все еще болен. Очевидно, не появится еще день, а то и дольше.

Я спросил, что же случилось с беднягой. Помощник управляющего вздохнул и покачал головой.

— Не знаю, — сказал он. — Разве у них что поймешь, у этих иностранцев! Если уж не хотят отвечать на прямой вопрос, то тут же прикидываются, что плохо знают английский. Сразу начинают твердить: «no comprendo» [9]. И больше от них ничего не добьешься.

— Вы хотите сказать, что наняли на такую должность человека, который почти не знает английского?

— О, нет, нет! Сам Кальдерон прекрасно говорит по-английски. Это ведь не он звонил. Кто-то другой, по его просьбе, — он покачал головой. — Он очень скромный молодой человек, я говорю о нашем Тавио. Подозреваю, что он специально попросил позвонить друга, решил, видно, что, если позвонит чужой, я не стану бранить его. Думаю, что он и вправду серьезно болен и не в состоянии встать с постели и позвонить мне. Кажется, в доме, где он снимает комнату, телефон стоит внизу, в холле. Нет, звонил не он. Другой парень, с куда более сильным, чем у Тавио, акцентом. Латиноамериканским акцентом.

— А вчера тоже он звонил?

— Вроде бы...

— Тот же мужчина, что и сегодня?

— Не знаю, точно не скажу. По телефону голоса у всех этих латиноамериканцев все на один лад. Одно могу сказать наверняка: это был мужской голос. Думаю, тот же голос, но поклясться не могу. Да и какая, собственно, разница?

— Никакой, — согласился я. — Ну, а как насчет воскресенья? Уж тогда-то, наверное, Кальдерон звонил сам?

— Меня в воскресенье не было.

— А у вас номер его телефона есть?

— Да, кажется, да. Но телефон-то у него внизу, в холле. Вряд ли он подойдет сам.

— И все равно дайте мне его координаты.

Он дал номер, а также адрес на Барнет-авеню в Куинсе. Я сроду не слыхал об этой Барнет-авеню и спросил управляющего, в какой именно части Куинса проживает Кальдерон.

— Я вообще не знаю этого района, — ответил он. — И потом: вы ведь, надеюсь, туда не собираетесь? — Он произнес это таким тоном, словно мне для путешествия в Куинс необходим зарубежный паспорт и запас пищи и воды. — К тому же я совершенно уверен, что через день-другой Тавио выйдет на работу.

— А откуда такая уверенность?

— Да потому, что наша гостиница — это очень хорошее место, — сказал он. — И он потеряет его, если не появится вовремя. Он прекрасно это понимает.

— А прогулы у него раньше случались?

— Что вы, никогда! Он вообще отличный работник. И я уверен, что он действительно болен и принесет справку. Наверняка подцепил какую-нибудь вирусную инфекцию — грипп или еще что-нибудь. А может, простудился. Дня три надо отлежаться. Эти инфекции прямо гуляют по городу!..

Я позвонил Октавио Кальдерону из платного телефона-автомата в фойе гостиницы «Гэлакси». Я насчитал, наверное, гудков десять, прежде чем ее сняла какая-то женщина. Говорила она по-испански. Я попросил Октавио Кальдерона.

— No esta aqui [10], — ответила она.

Я пытался сформулировать свой вопрос по-испански. Es enfermo? Он болен? Не уверен, поняла ли она меня. Говорила она на диалекте, который резко отличался от привычного слуху ньюйоркца пуэрториканского говора. А когда она пыталась объясниться со мной по-английски, акцент оказался просто чудовищным, да и набор произносимых ею слов совершенно не соответствовал той мысли, которую она хотела выразить. «No esta aqui», — твердила она, и это было единственным, что я понял без затруднения. No esta aqui. Его здесь нет.

Я вернулся к себе в гостиницу. Там у меня был карманный атлас с картой всех пяти районов Нью-Йорка, и я стал искать Барнет-авеню в квадрате, помеченном как район Куинса. Потом обратился к перечню наименований и наконец нашел. Оказалось, что Барнет-авеню находится в Вулсайде. Я смотрел на карту и недоумевал, каким это образом дом с меблированными комнатами, населенный латиноамериканцами, мог оказаться в ирландском квартале?..

Барнет-авеню насчитывала десять — двенадцать домов и тянулась от Сорок третьей до границы Вул-сайда. Доехать туда на метро можно было несколькими путями. Я мог сесть на линию "Е" или "F", или же добираться по «Индепендент лайн», или по новой сквозной линии «IRT».

Но это так, на всякий случай, если я действительно туда поеду.

Я снова набрал номер, на этот раз из комнаты. И снова были долгие гудки. Наконец, подошел мужчина. Я сказал:

— Октавио Кальдерона, por favor [11].

— Momento, — ответил он. Послышался стук — очевидно, он бросил трубку и она повисла на проводе, ударяясь о стенку. Затем довольно долго не доносилось ни звука, если не считать отдаленного бормотания радиоприемника, настроенного на латиноамериканскую волну Я уже хотел повесить трубку, как вдруг опять зазвучал его голос: — No esta aqui, — сказал он и бросил трубку.

От неожиданности я даже не успел ничего сказать.