«Н» – значит невиновен - Графтон Сью (книги без сокращений txt) 📗
– Какой шум?
– Не говоря уже о том, что любой человек, обвиняемый в преступлении, имеет право на адвоката. Вы не имели никакого права встречаться с дочерью в мое отсутствие.
– Типпи, между прочим, уже двадцать два, Ре. По всем законам она – взрослый человек. Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы против нее возбуждать дело. У того, что произошло шесть лет назад, должно быть какое-то объяснение. Если оно есть, я должна была его выслушать. У нас с Типпи состоялся всего лишь обычный разговор, я кое-что у нее выяснила, причем, заметьте, я не обращалась перед этим в полицию, хотя запросто могла это сделать. Если у меня появится уверенность, что преступление действительно было совершено, я заявлю в полицию. Если я покрываю преступника, то в ту же минуту сама становлюсь соучастницей.
– Но вы угрожали ей! Вы угрожали, применяли запрещенные приемы. Типпи была в истерике, когда я вернулась домой. Не знаю уж, что вы там задумали, но вам следует быть поосторожнее! Вы не судья и не из жюри присяжных...
– Минутку, минутку, – подняла я вверх руки, – погодите, речь не обо мне, речь о Типпи. Она, кстати, воспринимает происшедшее нормальней, чем это делаете вы. Я понимаю, вам хочется защитить ее, наверное, на вашем месте я действовала бы так же, но давайте не будем забывать о фантах.
– О каких фактах? Нет никаких фактов!
– Нет фактов? Хорошо, нет. Ничего не поделаешь. К сожалению, мне не переубедить вас, теперь это ясно. Я попрошу Лонни, как только он вернется из командировки, переговорить с вашим адвокатом.
– Сделайте это, будьте так любезны. И приготовьтесь к самому худшему для себя.
Никак не отреагировать на последнюю фразу было для меня почти невыносимо, но я прикусила язык и поспешила из зала, чтобы не ляпнуть чего-нибудь, о чем потом буду долго жалеть. При выходе из галереи я наткнулась на Типпи.
– Ты не боишься, что нас увидит твоя мать?
– Что она вам сказала?
– То, что она и собиралась сказать. Ты ведь меня предупреждала.
– Только не принимайте это слишком близко к сердцу, ладно? Она сейчас сама не своя, но это пройдет. Просто ей очень тяжело, но она справится с этим, поверьте.
– Будем надеяться, – сказала я. – Послушай, Типпи, я действительно сожалею о том, что все тан произошло. Пойми, у меня не было другого выхода.
– Нет, вы ни в чем не виноваты. Во всем виновата я. Это мне надо раскаиваться в том, что произошло.
– Как у тебя идут дела?
– В общем, нормально, – вздохнула она. – Я разговаривала вчера вечером с моим куратором из общества анонимного лечения от алкоголизма, и, вы знаете, она мне очень помогла. Я сейчас опять собираюсь к ней, а во второй половине дня пойду в полицию.
– Кстати, твоя мать кое в чем права. Тебе, по-моему, следует предварительно переговорить с адвокатом. Он поможет, посоветует, как правильно вести себя с полицейскими.
– Меня это не волнует. Мне хочется как можно скорее покончить со всем этим.
– И все-таки послушай меня. Тебя все равно попросят говорить в присутствии адвоката. Хочешь, я пойду с тобой?
– Я сама справлюсь, – покачала она головой. – Спасибо, что предложили свою помощь.
– Тогда желаю удачи.
– И вам тоже. – Типпи оглянулась на вход в галерею: – Я, пожалуй, побегу. Вы вряд ли придете на открытие?
– Скорее всего, нет. Но мне очень понравились ее работы, – сказала я. – Звони мне, если будут проблемы.
Она улыбнулась и помахала мне на прощание рукой, затем скрылась в галерее.
Я села в машину и задумалась. Типпи – отличная девчонка, хотелось, чтобы ей повезло в предстоящем разбирательстве. В конце концов все у нее будет нормально, в этом я была уверена. Но боль причинила ей я. Конечно, и она виновата, но, с другой-то стороны, она же как-то гасила угрызения совести все эти шесть лет. Наверное, держала все в себе, плакала в подушку. Но что сделано, того не изменишь. Я вернулась к мыслям о собственной работе. Как мне надоели все эти скандалисты, как надоели их обвинения и угрозы. Разве я нанималась, чтобы выслушивать это? Я нанималась, чтобы расследовать порученное дело. И закончу его, уж будьте уверены.
Я включила зажигание и развернулась в неположенном месте. В квартале от галереи был магазин канцтоваров, там я купила три упаковки каталожных карточек – белого, зеленого и оранжевого цветов. После чего поехала домой. На заднем сиденье машины еще оставалась гора бумаг из офиса Морли. Я собрала все до единой и, сгибаясь под их тяжестью, поволокла домой. У дверей квартиры я замешкалась, отыскивая в связке нужный ключ.
Сквозь стекло галереи, соединяющей мою половину с половиной Генри, я разглядела, что на его кухне ланч в самом разгаре. Уильям и Рози склонились друг к другу и о чем-то ворковали. Вероятно, темой разговора были боли в перикарде, колиты и гастриты. Генри выглядел довольно мрачным, он был явно чем-то огорчен – я его давно таким не видела. Поддерживая кипу бумаг коленкой, я только так смогла отпереть свою дверь. Не успела вывалить досье на стул, как вошел Генри с заставленным подносом – курица в лимонном соусе, овощное рагу, салат, домашние булочки.
– Привет, как дела? Это что, все мне? Ну и вкуснятина! Как проходит ланч? – спросила я.
Генри поставил поднос на стол.
– Ты не поверишь, – сказал он.
– Что ты имеешь в виду? Неужели Рози не смогла привести Уильяма в чувство?
– Это уже пройденный этап. – Генри озабоченно потер лоб. – Он забыл о своих болячках. Ты знаешь, что теперь делает Рози? Она флиртует с ним!
– Рози со всеми флиртует.
– Да, но и Уильям не остается в долгу, – сокрушенно проговорил Генри, доставая для меня из шкафа нож и вилку.
– Ну, положим, в этом нет ничего страшного, – сказала я и по глазам Генри поняла, что ошибаюсь. – Разве это опасно?
– Ты ешь, а я буду рассказывать. Предположим, у них дело дойдет до чего-то серьезного. Что тогда будет?
– Генри, они знакомы-то всего два дня. – Я решила начать с домашних булочек – они были ужас до чего аппетитные.
– Уильям собирается пробыть здесь две недели. У меня волосы дыбом встают, когда я думаю, что может развернуться в оставшиеся тринадцать дней.
– Ты, оказывается, умеешь ревновать.
– При чем тут ревность! Я просто в ужасе.
Сегодня утром все шло нормально. Уильям болтал о колитах, дважды мерил себе давление. Потом еще примерно час мучился по поводу каких-то непонятных симптомов. Затем мы пошли на похороны и там все было более-менее. Когда вернулись, он решил передохнуть и отправился к себе в комнату. В общем, он был тем же старым добрым Уильямом. Нет, честное слово, меня это не очень раздражало. Затем я накрыл на стол и явилась Рози – вся накрашенная. И что я вижу? Они сидят, голова к голове, смеются и воркуют, как пара голубков!
– Что в этом плохого? Рози – просто клад! – Я перешла к курице и тут только почувствовала, как смертельно проголодалась.
– Мне тоже нравится Рози. Она великолепна. Но я не могу представить ее в роли своей НЕВЕСТКИ!
– До этого дело не дойдет.
– Думаешь? Тогда пойди и послушай, о чем они там говорят. У тебя глаза на лоб полезут.
– Ну-ну, Генри, не преувеличивай. Уильяму уже восемьдесят пять лет. Рози всего шестьдесят пять, и она никогда не согласится выйти за него замуж.
– Вот и я об этом говорю. Она для него слишком молода.
Меня начал разбирать смех:
– Ты что, серьезно?
– Я-то серьезно, а вот ты – нет. Что будет, если у них начнется "страстная" любовь? Можешь ты представить их вдвоем, в его спальне?
– По-твоему, Уильям уже не имеет права на сексуальную жизнь? Генри, ты меня удивляешь, это на тебя не похоже.
– По-моему, я просто здраво рассуждаю.
– Но он же еще ничего не натворил! Мне казалось, ты мечтал о том, чтобы он перестал ныть о своем здоровье. Твоя мечта сбывается. Теперь он переключится на другую тему.
Генри уставился на меня, его начали одолевать сомнения.
– Значит, тебе не кажется, что заводить роман в его возрасте вульгарно?
