Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Треваньян (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Опыта восхождений вне Европы у него не было, но список его побед на Альпах был очень внушительным. Большую часть своих крупнейших восхождений совершал в сопровождении знаменитых и дорогих проводников, и в некотором смысле его можно было упрекнуть в том, что он покупал вершины.
Судя по тону его писем, написанных на деловом английском, Биде представлялся человеком добродушным, энергичным и здравомыслящим. Джонатан удивился, узнав, что он намеревается привезти с собой жену, чтобы та могла сама увидеть его восхождение на самую сложную вершину в Альпах.
Карл Фрейтаг. Двадцати шести лет. Единственный наследник промышленного концерна Фрейтагов, производящего химические продукты, преимущественно инсектициды и гербициды. Начал заниматься альпинизмом во время студенческих каникул, и ему не было и двадцати, когда он собрал и возглавил организацию немецких альпинистов, которая издавала весьма солидное квартальное обозрение по альпинизму. Он же был главным редактором этого обозрения. Среди писем имелся конверт с вырезками из этого обозрения, в которых описывались его восхождения (в третьем лице) и подчеркивались его способности руководителя и первопроходца.
Его письма были написаны по-английски, сухо и безупречно, без всяких разговорных оборотов. Общий тембр предполагал, что Фрейтаг готов сотрудничать с господином Боуменом и международным комитетом, организующим восхождение, но при этом корреспонденту часто напоминалось, что именно Фрейтаг задумал восхождение и что в его намерения входит руководство группой на маршруте.
Андерль Мейер. Двадцати пяти лет. У него не хватило средств закончить медицинское образование в Вене, и он снова стал зарабатывать на жизнь плотницким делом вместе со своим отцом. Во время альпинистского сезона водил группы по родным Тирольским Альпам, будучи в этих группах единственным профессионалом. Сразу же после того, как обстоятельства вынудили его прекратить учебу, Мейер очень увлекся скалолазанием. Любыми средствами, от строжайшей экономии до попрошайничества, он ухитрялся включать себя в большинство самых значительных восхождений за последние три года.
Джонатан читал упоминания о его деятельности в Альпах, Новой Зеландии, Гималаях, Южной Америке и, самое последнее, в Атласских горах. В каждой статье его безудержно хвалили за сноровку и силу (называя даже «юным Германом Булем»), но некоторые авторы намекали на его склонность держаться особняком и не самым лучшим образом проявлять себя в группе. Он считал менее одаренных участников восхождения балластом, мешающим его собственному подъему. Он был, можно сказать, игроком безоглядно азартным. Для него не существовало большего позора, чем повернуть назад; и на подъеме он обычно делал такое, что было бы равносильно самоубийству для людей с меньшими физическими и психическими силами. Аналогичные упреки отпускались и в адрес Джонатана в годы его активного занятия альпинизмом.
Из писем Джонатан мог составить себе лишь самое приблизительное представление о личности Мейера. Человека скрывала плотная завеса перевода — по-английски он писал неуклюже, с ошибками, иногда до смешного бестолково, поскольку он, явно работая со словарем в руках, сохранял в переводе особенности немецкого синтаксиса. Время от времени в письмах появлялись целые тяжеловесные цепочки существительных, нанизываемых одно на другое без всякого смысла, пока неожиданно не появлялся конечный глагол и не придавал им более или менее разумный вид. Однако сквозь все помехи перевода проступало одно качество — спокойная уверенность в себе.
Джонатан сидел в кровати, глядя на стопки писем и посасывая виски. Биде. Фрейтаг. Мейер. И любого из них мог предупредить Меллаф.
КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 9 июля
Проснулся он поздно. Пока он одевался и брился, солнце поднялось уже высоко и роса сошла с луга, поднимавшегося к северному склону Айгера. В вестибюле он прошел мимо оживленно переговаривающихся молодых людей — с ясными от горного воздуха глазами и обветренными лицами. Они пришли с прогулки в горах, и от их толстых свитеров еще тянуло прохладой.
Администратор вышел из-за стойки и доверительно сообщил:
— Они прибыли, доктор Хэмлок, и ждут вас.
Джонатан кивнул и пошел дальше в столовую. Окинув взором помещение, он сразу же опознал их. Они сидели у самого окна, занимавшего всю стену и выходящего на гору, их столик был залит ярчайшим солнцем, а броские пуловеры вносили приятное разнообразие в серый полумрак почти пустой столовой. Похоже было, что Бен, на правах самого старшего и самого опытного, взял на себя руководство застольной беседой.
Когда Джонатан подошел, мужчины встали. Бен представил их друг другу.
— Джонатан Хэмлок. А это вот Джин-Пол Бидетт. — Бен, ранее встречавший имя и фамилию француза только на бумаге, явно не намеревался принимать в расчет такие глупости, как произношение иностранных имен.
Джонатан протянул руку.
— Месье Биде.
— Я давно ждал случая познакомиться с вами, месье Хэмлок. — Биде откровенно оценивал его своими прищуренными крестьянскими глазами.
— А это Карл Фрейтаг.
Совершенно неуместная сила рукопожатия Фрейтага позабавила Джонатана, и в ответ он еще сильней стиснул руку немца.
— Герр Фрейтаг.
— Герр доктор. — Отрывисто кивнув, немец сел.
— А это вот Андрилл Мэйер, — сказал Бен.
Джонатан уважительно улыбнулся чуть скошенным чистым голубым глазам Мейера.
— Я читал о вас, Андерль, — сказал он по-немецки.
— И я о вас читал, — отозвался Андерль с мягким австрийским акцентом.
— В таком случае, — сказал Джонатан, — мы оба читали друг о друге.
Андерль ухмыльнулся.
— А вот эта дамочка — это миссис Бидетт. — Бен тут же уселся, исполнив тяжкий светский долг.
Джонатан пожал предложенные ему пальчики и увидел собственное отражение в темных очках дамы.
— Мадам Биде?
Она чуть наклонила голову, выразив этим жестом и приветствие, и некую покорность судьбе, — что поделать, раз уж такая фамилия досталась, — и положительную оценку Джонатана. Это был жест типичной парижанки.
— Мы тут вот трепались да глазели на горку, — пояснил Бен, после того как Джонатан отправил официанта принести еще один кофейник.
— Я не имела представления, что гора, о которой Жан-Поль твердил целый год, окажется столь прекрасной, — сказала мадам Биде, впервые за утро сняв темные очки и остановив безмятежный взор на Джонатане.
Он бросил беглый взгляд наверх, на холодный, закрытый тенью склон Айгера и на длинные клочья облаков, застрявшие на вершине.
— Я бы не назвал ее прекрасной, — несмело вмешался Биде, — скорее, величественной. Но прекрасной — вряд ли.
— Возможность борьбы и победы — вот что прекрасно! — высказался Фрейтаг для всех народов и на все времена.
Андерль посмотрел на гору и пожал плечами. Он, очевидно, никогда не думал о горах как о прекрасных или уродливых: они для него были либо простые, либо сложные.
— И это весь ваш завтрак, герр доктор? — спросил Фрейтаг, когда Джонатану подали кофе.
— Да.
— Питание — важный компонент подготовки, — наставительно изрек Фрейтаг.
— Приму к сведению.
— Вот и Мейер придерживается вашей своеобразной манеры питаться.
— Да? Я и не знал, что вы знакомы.
— О да, — сказал немец. — Я связался с ним вскоре после того, как организовал это восхождение, и мы совершили несколько небольших подъемов вместе, чтобы он приспособился к моему ритму.
— И, надо полагать, чтобы вы приспособились к его ритму?
Биде чутко отреагировал на весьма прохладный тон этого обмена информацией, поспешно вставив теплую и добродушную нотку:
— Мы все должны называть друг друга по имени. Согласны?
— Боюсь, что не знаю имени вашей жены, — сказал Джонатан.
— Анна, — представилась она.
— Каковы сообщения о погоде? — весьма официально осведомился Карл у Бена.
