Красный - Хансен Эва (книги полностью TXT) 📗
— Ты не слишком его жалуешь?
В глазах Ларса мелькает что-то не очень хорошее:
— Это такая сволочь, которую даже на тот свет не берут из брезгливости, чтобы ад не загадил.
— Зачем же приглашаешь в дом?
— Кто приглашает? Его не выгонишь. Разве денег дать, чтобы поскорей убрался. Придется…
Мы намерены говорить об оружии викингов.
Ларс снова раскрывает фолианты…
Я вдруг решаюсь задать вопрос:
— Как ты думаешь, мастер, создавая клинок, должен нести хоть какую-то ответственность за его использование? Я понимаю, что он не виноват, что оружие использовали, например, для убийства, но он же не мог не понимать, что оно будет именно так использовано?
— Ты прекрасно знаешь, что на этот вопрос ответа нет. Человечество никогда не сможет однозначно ответить, виноват ли создатель оружия в гибели людей от этого оружия.
— Человечество не может, а ты для себя можешь? — В его глазах что-то такое, чего я почти пугаюсь, и быстро добавляю: — Если не хочешь, можешь не отвечать.
— Нет, почему же? — Ларс ворошит поленья, подкладывает еще одно и садится, прислонившись к креслу, задумчиво глядя на огонь. — Человек обязан отвечать за все свои поступки, даже совершенные по глупости.
Я не знаю, что говорить. Ларс сидит, глядя на огонь, молчит, и я понимаю, что он там, в своем мире, бесконечно далеком от меня. Мне до дрожи хочется провести рукой по его волосам, но я знаю, что, если только прикоснусь, он отбросит мою руку. Нет, он не пустил меня в свою жизнь, даже не позволил к ней приблизиться… Все, что было за эти дни, всего лишь видимость, мираж.
И вдруг…
— Знаешь, сегодня меня вызывали в полицию. Уже второй раз.
— Почему? — осторожно, боясь что трепетный огонек доверия погаснет от любого неосторожного слова.
— Расспрашивали о шибару…
Внутри у меня все замирает, готовясь рассыпаться огнями фейерверка, потому что он счел возможным говорить о себе. Но фейерверк не зажигается, напротив, в следующее мгновение я падаю в преисподнюю.
— Я убил человека.
Мир рухнул, просто перестал существовать. Может, кто-то и оставался жить на этом свете, и даже был счастлив, но мой мир погиб.
Значит, все-таки Анна и Оле правы в своих подозрениях, красавец и умница Ларс убийца. Хочется закричать: «Нет! Не может быть!», но он же сам только что признался. Мрак, охвативший меня, густой и непроницаемый, он почти осязаем. Внутри растет паника, нет, я не боюсь, что последую за Кайсой, но боюсь утонуть в этом мраке. И как тонущая отчаянно пытаюсь барахтаться.
Мысли расталкивают пелену, пробираясь к свету. Вопреки всем подозрениям, вопреки его собственному заявлению я НЕ ВЕРЮ, что Ларс убийца. Конечно, сейчас он скажет, что пошутил, это такая дурацкая шутка, чтобы меня испугать, вроде той, что была в первый день с книгами. Это проверка, как я сразу не поняла? Ларс проверяет мою способность не впадать в панику…
Сейчас он скажет, что пошутил… скажет…
Но Ларс молчит, ничего не опровергая и не объясняя.
Не знаю, сколько времени мы так сидим, я потеряла счет минутам. Полено почти прогорело.
Ларс вдруг поднимает голову и тихо просит:
— Линн, иди к себе…
— Извини, я не хотела…
Он не дает договорить.
— Иди к себе, Линн.
— Я возьму скрипку?
— Что?
— Я возьму ту скрипку, на которой играла?
— Да, бери.
В его голосе легкое изумление, но я уже не обращаю внимания, мне тошно. Тошно от понимания, что, если и была тоненькая ниточка, связывающая нас с Ларсом, она только что оборвалась. Оборвала ее я сама своим ненужным любопытством.
Не глядя на него, выхожу из библиотеки, плотно прикрываю за собой дверь. Почти на цыпочках спускаюсь в малую гостиную, но вместо того, чтобы взять скрипку и отправиться к себе, как сказала, сажусь за рояль и начинаю тихонько играть «Таинственный сад» Рольфа Ловланда. Сначала совсем тихо, чтобы не разбудить… А, собственно, кого? Ларс в библиотеке, там тяжелая дверь, ничего не слышно, а Свен ушел к себе… О том, что может появиться Жаклин и снова начнет угрожать, почему-то не думается. К тому же еще не поздно, часов девять вечера, спать рано.
Если явится Ларс или услышит Свен, извинюсь и уйду, а завтра обязательно уеду, не нужно мне никаких восьми дней.
Но дверь в гостиную плотно прикрыта, ни Ларс, ни Свен не появляются, я играю, уже не боясь, так, как это требует душа. Пальцы, конечно, подзабыли, играла вообще с месяц назад, а эту сказочную мелодию и вовсе давно, но папа прав, когда поет или плачет душа, струны тоже поют или плачут…
Рояль не скрипка, я владею им только как сопутствующим инструментом, то есть, как школьница, но это же не концерт…
Происходящее в моей собственной душе и моем сознании недоступно моему же пониманию. Ларс признался, что он убил человека. У меня нет никаких оснований этому не верить, тем более, я знаю кого и даже как, видела фотографию трупа. Чтобы убедиться в его виновности или невиновности я приехала сюда, да и вообще с ним познакомилась. Теперь знаю, что виноват, и… не верю в это! Почему? Потому что он умопомрачительно красив, что я тону в его стальных глазах, что ему нравится мое тело?..
Я понимаю, что в подобных вещах просто так не признаются, если это не была дурацкая шутка, то возводить столь страшную напраслину на себя Ларс просто не мог. И чем же занимается мой изощренный ум? Потрясающе, но он ищет… оправдания! Я цепляюсь за мелькнувшую мысль, что Ларс сказал «человека». Да, он же не сказал «девушку», «Кайсу» или что-то подобное? А может, этот человек был преступником! Люди разные…
Здравый смысл напоминает, что Ларса вызывали в полицию.
Даже собственному здравому смыслу можно возражать. Ну и что, что вызывали и даже дважды, отпустили же! Правильно, убийц не отпускают, а если и отпускают, то только когда обвинения не доказаны. Сознание хватается за эту соломинку, за эту травинку между голых отвесных скал в надежде удержаться. В конце туннеля появляется крохотная световая точка, в глубине души я понимаю, что это самообман, светлячок, а не выход, но отказаться даже от светлячка просто не могу. Иначе незачем жить.
Я не пианистка и репертуара, подобного скрипичному, у меня нет, чаще играю по памяти несколько любимых произведений и кое-что с листа. Уходить не хочется, и я заглядываю в лежащие на рояле ноты. Это произведения из репертуара Ричарда Клайдермана. Обожаю этого голубоглазого красавца! Он так легко играет, кажется, сейчас взлетишь вместе со звуками. У Клайдермана обычно грустные произведения, особенно если это Поль де Сенневиль. Безумно красивые и грустные. Самое подходящее для моего настроения.
Сборник легко открывается на странице с «Браком по любви», который часто называют «Весенним» или «Осенним» вальсом Шопена. Видно, хозяин частенько грустит под эту музыку. Интересно, а мне можно? Я тихонько…
Я отвожу душу, тихонько изливая ее слезы в чудесной мелодии. Потом следует «A Comme Amore», тоже грустная музыка.
Когда затихают последние звуки, решаю, что пора уносить ноги, потому что, если кто-то придет, все настроение будет испорчено. Беру скрипку, открываю дверь в холл и замираю на пороге, потому что рядом с дверью прямо на полу, прислонившись к ее второй половике спиной, сидит Ларс.
Я просто не знаю, что делать или говорить. Ларс поднимает голову, в глазах что-то такое, чего я понять просто не в состоянии.
— Ты хорошо играешь…
— Спасибо.
Он молчит, не шевелясь, мне остается только уйти к себе. Но скрипку я не выпускаю из рук.
Моя нога уже встает на нижнюю ступеньку лестницы, как сзади вдруг раздается тихое:
— Ее звали Маргит…
— Кого? — спрашиваю почти шепотом, не очень понимая о чем речь, но страшно боясь спугнуть откровение, которое предчувствую.
— Это было семь лет назад. Я нарушил первую заповедь топа: нести полную ответственность за боттома, связал нижнюю и оставил, понадеявшись на других…
