Смерть в пурпурном краю - Макдональд Джон Данн (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Разрешите мне сказать? – обратился я к Фреду, и все уставились на меня.
– Пожалуйста.
Я откашлялся, напустив на себя взволнованный и смущенный вид.
– Не знаю, но мне все кажется, Фред, что-то осталось невыясненным. Когда я работал на Джаса, мы не раз пили вместе. И всякое обсуждали. Я ведь мало его знал, но считал порядочным человеком. Дело в том... не знаю даже, как выразиться... не могу поверить, что миссис Эстобар его дочь, он говорил о ней как... ну вроде она была очередной женщиной в его доме, вы понимаете, что я имею в виду.
Наступила тишина, а потом она на меня кинулась, стараясь выцарапать глаза. Муж, схватив ее за запястья, завел руки за спину. Долорес рвалась ко мне с искаженным, нечеловеческим лицом.
– Да, – прохрипела она, – когда однажды я задержалась у него. Этот мерзкий старик, отец, которого я боготворила. Он пил. И меня заставил пить. А потом я помогла ему лечь в постель. И он меня изнасиловал, негодяй. Не сознавал, кто я. Так напился! Я для него была просто женщиной в постели. А ведь я его любила как своего милого папочку.
Выпрямившись, она повысила голос:
– Он втоптал меня в грязь! Осквернил! О-о, это я написала насчет налогов. И они много раз приходили – я рассказала все, что запомнила, каждый их трюк, о которых они говорили, а я подслушала. Рассказала Моне, чтобы ему передала, чтобы он не знал покоя и корчился, как червяк. Своих братьев я могла подговорить на что угодно. Они-то думали, что из-за денег. Убейте его жену, говорила им, пускай страдает. Я хотела, чтоб сам он жил подольше, но не хватило терпения ждать. Выпил свою чашку, похлопал меня по щеке и сказал: спасибо, дорогая моя девочка. Что это, по-вашему? Разве это не ужас?! Вас это не убило бы?
Обведя нас затуманенным взглядом, тихо повторила:
– Вас это не убило бы?
Всхлипнув, муж подхватил падающее тело. Никто из нас не смел поднять глаза.
Через десять недель, в воскресный вечер, я лежал, растянувшись на махровом полотенце, на маленьком пляже острова Уэббов. День выдался отличный, чудесный – такие выпадают нечасто. Жаркий, безоблачный, и слабый ветерок лишь сгонял с тела песчаных мух. В тот день мы опять немного поработали в доме. Я почистил трубки в старом керосиновом холодильнике, теперь запах стал меньше. Потом отправились нырять, выловили четыре огромных лангуста, сварили и съели с консервированным маслом, запивая пивом. Дремали на солнышке, плавали, когда становилось жарко, потом вернулись в прохладный старый дом и на большой кровати, принадлежавшей ее родителям, отдавались неспешным и сладким любовным играм, а затем – крепкому сну до самых сумерек.
Я открыл глаза – Изабелл плыла к берегу. Лунный свет играл в светло-зеленой воде, разрезаемой плавными сильными взмахами ее рук. Встав на ноги, побродила у берега и, сверкая обнаженным телом, откидывая с лица мокрые пряди, направилась ко мне. Никогда не встречал людей, которых загар покрывал бы так быстро; она напоминала индианку-карибу. Днем была похожа на негатив – с белой мазью от солнца на губах. Все тело медово-бронзовое, нигде ни полоски, ни пятнышка.
– Долго же ты плавала, – заметил я.
– Я просто задумалась, милый.
– О чем?
– Ах, обо всем, что случилось с той наивной дурочкой, которая хотела исчезнуть с лица земли. Может, ты еще не забыл ее? Ту, которая жила ради своего обожаемого брата.
– Немного помню. Вспоминаю и девушку, которая всегда говорила «нет».
Она мягко рассмеялась.
– Ах, эта! Так она ведь была чокнутая!
После бесчисленных хлопот, связанных с похоронами, наследством, страховкой, сдачей квартиры, упаковкой багажа, мы отправились на старом седане на восток, проезжая за день несколько километров, выбирая окольные, малоезженые дороги. Путь от Ливингстона до Форт-Лодердейла занял у нас более двух недель. Она потребовала делить все расходы поровну. И среди ночного стрекота сверчков в номерах мотелей или в старых деревянных домах заброшенных городков я держался так, чтобы она освоилась, и немедленно прекращал всякие попытки, стоило ей хрипло, сдавленно произнести свое «нет». Если бы я настаивал, все вернулось бы к самому началу. Она должна привыкнуть, что всегда так и будет, что решение и выбор неизменно останутся за ней самой. Через какое-то время с нее уже можно было снять пижамную куртку, а спустя несколько ночей – и трусики. Иногда она сидела в старой колымаге расслабленная, с потемневшими голубыми глазами, проводя весь день в полудреме. А в другие дни была натянута, словно струна, болтала, щебетала, смеялась, запрокидывая голову. Я не морочил ей голову дешевыми обещаниями, не сулил райского блаженства, так как знал, что из-за своей дурацкой скованности она всегда придет к половинчатому решению.
В общем, я был на высоте. Благородный рыцарь. Правда, у меня основательно дрожали руки, постоянно не ладилось с желудком, я слишком много курил, осунулся, казалось, нижняя часть живота была наполнена железным ломом, и при неожиданных звуках подскакивал как ошпаренный, но в остальном я был на высоте.
Ей нужно было самой одержать верх над своим дьяволом. Для нее это было чем-то вроде пропасти, но сознание, что в любой миг можно остановиться, придавало ей смелости, и с каждым разом она подходила все ближе к краю. Одной дождливой ночью в очередном мотеле почва у обрыва рухнула, и она с тихим пронзительным стоном сдалась. Мы оставались там три дня и три ночи. Одежда была неизбежной необходимостью лишь в те краткие моменты, когда мы спускались поесть. На еду мы набрасывались с прожорливостью барракуд. Затем, крепко переплетая объятия, погружались в невинный сон, напоминающий детство. Глядя друг на друга, часто ни с того ни с сего заливались смехом. Ссоры всегда кончались ласками, любовной игрой и ее апофеозом.
– ...А о теперешней девушке? – спросил я. – О ней ты тоже думала, пока плавала?
– О ней я думаю целыми днями.
Она повернулась ко мне, опираясь на локоть. Лунный свет серебрил ее лоно в глубокой ложбинке, очерчивая волшебные линии бедер. Я обвел кончиками пальцев чарующие очертания. Собственно говоря, все можно свести к этим естественным, природным выпуклостям. Все самое важное. Однако ирония, цинизм могут превратить касания в самую дешевую грубость. Все зависит от подхода, отношения.
– И какие выводы сделала?
– Я все свела к одному. Когда худой, шоколадного цвета девчонкой я носилась по этому крошечному острову, мне казалось, он создан для меня. Верила: когда наступит час, жизнь распахнет передо мной свои объятия. Бог знает куда это все подевалось, почему я замкнулась в себе, почему везде видела только зло. Психиатр, наверное, разобрался бы в таком превращении. Но сейчас те чувства вернулись, я снова живу полной жизнью. Конечно, за это я благодарю тебя. Хотя нельзя сказать, что ты всегда был уж такой благородный.
– В самом деле, не был?
Она фыркнула.
– Макги, ты очень умелый и хитрый соблазнитель. Выждал, пока я сама себе вырыла яму. Из человеколюбия? Как бы не так, коварный искуситель. Что, если эта фигура была бы похуже? Или глаза чуть-чуть косили? Что тогда, милый?
– Н-ну, я разглядел скрытые достоинства, Из. Понимаешь, одни люди от природы способны прекрасно провести хук левой, другие уже появляются на свет с умением ловко забрасывать мяч, а остальные хлопают ушами. Мне же показалось, что, если бы ты как-нибудь...
– Глупости. Ты не можешь говорить серьезно?
– Если хочешь. Не так уж сладко мне пришлось. Но я видел, что тебя пожирает тоска. И почувствовал, что люблю тебя.
– Можно говорить откровенно?
– Пожалуйста, прошу.
– Трев, что-то самое важное во мне – наверное, мое тело, кости и кровь – никогда добровольно не отпустят, всегда будут жаждать тебя, держать любой ценой.
– М-м-м...
– Не бойся, дорогой. Все остальное во мне внушает, что это глупость. Оба мы никогда не станем единым целым. Ни на какой основе. Слишком мы разные. Я отношусь к рассудительному типу характера. В действительности, несмотря на теперешнюю ситуацию, я очень трезвая, спокойная, серьезная женщина. Ты же – очаровательный язычник, мистер Макги. И я глубоко благодарна, что ты меня довел до состояния язычества. Мне это нужно было, чтоб справиться со всем, что произошло. Чтобы войти в норму. Но такая жизнь нормальна скорее для тебя, мне она, пожалуй, никогда не покажется естественной. Я человек долга. Настоящего долга. Созидающего ценности. Возможно, это пуританская ограниченность, но я не в состоянии уклоняться от этого чувства долга, да и ты, пусть в меньшей степени, но в высоком смысле, не можешь его игнорировать. Ты многое в себе подавляешь, но во имя долга делаешь гораздо больше, чем я.
