Что немцу хорошо, то русскому смерть (СИ) - Стрельникова Александра (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
При этом она обворожительно улыбается Веберу, и тот, ничего не понимая, потому как говорит она по-русски, тоже радостно улыбается ей в ответ. Приходится отворачиваться, чтобы скрыть усмешку. Нам предстоит оформить еще кучу бумаг, чтобы недвижимость и деньги стали моими не только фактически, но и юридически. Однако это не мешает Веберу сразу вручить мне ключи от квартиры.
В нее Виктория Прокопьевна со мной не идет — у нее встреча.
Но подозреваю, что делает она это просто потому, что понимает — сюда, в дом моего отца я должна прийти одна.
Как мечтала когда-то, сверяясь по бумажке, нахожу дом, поднимаюсь на нужный этаж, вкладываю ключ в замок… И вот я уже внутри. Здесь ничего нет от Гюнтера. Видимо он, став взрослым, жил где-то еще, скорее всего снимал жилье. Это же квартира пожилого человека, который был увлечен книгами, историей, архивами… Большая библиотека, удобные кожаные кресла. Старинный резной буфет на кухне. Мебель тяжеловесная, добротная. Но не лишенная своей прелести.
Понимаю, что для того, чтобы мне здесь было хорошо и комфортно, достаточно будет сделать генеральную уборку, сменить портьеры на более веселые, выкинуть протертые ковры и перетянуть обветшалое покрытие на диване. И конечно, сменить кровать в спальне. На том же самом ложе, где, возможно, провел последние часы своей жизни Фридрих Унгерн, я спать не смогу.
Делюсь своими замыслами с Викторией Прокопьевной. Она в восторге и тут же приезжает. Не проходит и часа, как в моей квартире появляется замерщик из мебельной мастерской, который ощупывает и придирчиво изучает диван. Следом за ним появляются грузчики, которые выносят из квартиры неугодную мне кровать и ковры. Потом на пороге возникают две девушки из мастерской по пошиву штор. У них все с собой. Образцы тканей, тесьма, украшения. Вскоре выбран и цвет, и фасон.
— Великолепно!
Теперь остается выбрать и купить кровать. Этому мы и посвящаем остаток дня. Вечер же проводим на уютном балкончике моей новой квартиры за бутылочкой вина. Мама не звонит, да и не будет — для нас это действительно слишком дорого. По крайней мере, пока я не вступлю в права наследства. Адвокат сказал мне, что денег на счету «не так много», но когда я вижу цифру, то понимаю, что у нас разные представления о том, что такое много, и что такое мало. После продажи обеих машин, мой счет вполне можно будет назвать кругленьким. Маме так и скажу. За то, что я не стала продавать квартиру, она меня, конечно, отругает, но ее ведь после того, как я окончательно разберусь в ней, можно будет сдавать…
Интересно, а где живет Федор? И как? Холостяцкий «флет» — запущенный и грязный? Или у него периодически наводят порядок ночующие дамы? Про дам думать не хочу. Про Федю тоже, но все равно, как я не сдерживаюсь, разговор таки сворачивает на него. Пытаюсь подбить Викторию Прокопьевну рассказать мне о нем побольше, но она — кремень. Все сказанное ей без права передачи, действительно умирает в ее душе.
Ночевать едем в гостиницу. Но на следующий день я снова на пороге квартиры отца. Меня влечет его архив. Он у него в таком порядке, что невольно вспоминаешь о немецкой точности. Больше всего действительно о роде Унгернов. Писем барона по поводу клада нет. Да я и не рассчитывала их найти, ведь мне было ясно сказано, что Гюнтер выкрал их. Зато находится много другого, не менее интересного. В основном мелочи, но кое-что из этого становится новостью даже для меня.
Например узнаю, что один их моих предков — барон Халза Унгерн фон Штернберг был одним из основателей хорошо известного на Руси Тевтонского ордена…
К тому моменту, когда мы с Викторией Прокопьевной собираемся улетать — я обратно в Москву, она в Париж к своему Шарлю, который уже оборвал ей весь телефон, квартира моя «готова к употреблению». Диван перетянут, шторы сшиты и заняли свое законное место, в спальне стоит новая кровать, а все старое шмотье уносят какие-то деловые дамы из благотворительного фонда. Мое новое жилище теперь даже пахнет иначе. И как же здесь просторно! А какой тут кабинет и библиотека! Как подумаю о своей крохотной комнатенке в нашей с мамой квартире, даже тоскливо становится.
Оказывается, правду говорят, что к хорошему привыкаешь быстро.
Обратно лечу опять-таки первым классом. Мое кресло — у окна. Когда подхожу к нему, на соседнем, у прохода уже сидит какой-то человек. Светло-розовая рубашка, темно-розовый галстук с причудливыми узорами на нем. Модник, однако.
Темная стильно стриженная голова склонена над газетой. Останавливаюсь рядом.
— Простите…
Вскидывает голову, несколько мгновений смотрит, явно не понимая — видимо, читал что-то интересное и совершенно отвлекся от реальности. Потом резко вскакивает, чтобы пропустить. В итоге его розовая грудь оказывается в каком-то сантиметре от моего носа. Пахнет от него замечательно. И тоже, наверняка, очень модно. Вот только нюхать его не хочу совершенно. Просто-таки не могу. Потому что ровно в тот момент, когда он вскидывает голову и смотрит на меня, я его узнаю.
Это Илья Черненко. Мы в нашей детской, а потом подростковой компании звали его Черный — в том числе и из-за брюнетистой шевелюры. «Прицесска», которая увела его у меня, называла Черного «Илью-ю-юшенька». На этом самом «ю-ю-ю» губки у нее выпячивались вперед так, словно она тянулась поцеловать его, и я в этот момент ненавидела ее отчаянно.
Забавно. Он меня, похоже, не узнал. А ведь когда-то я с ним даже переспала, решив, что он ко мне вернулся, бросив свою «принцесску», и все теперь у нас будет отлично…
Илья пропускает меня на мое место. Садится сам, вновь деловито застегивает у себя на бедрах ремень безопасности и утыкается в газету. Смотрю на него искоса, возясь со своим ремнем — до меня в кресле сидел человек с просто-таки грандиозным пузом. По-прежнему хорош… Читает, но вижу, что уже не так внимательно, как раньше, между бровями появляется морщинка, он закусывает губу (как, оказывается, хорошо я помню эту его манеру!) и тоже бросает на меня косой взгляд из-под черных ресниц.
Наши взгляды встречаются…
— Ань?.. — столько недоверия в голосе, что даже странно. — Неужели это ты? Ты… как здесь? — и он обводит жестом салон первого класса.
А-а-а… Вот в чем истинная причина неузнавания. Дело не в моей дивно изменившейся при помощи Виктории Прокопьевны внешности. Дело в том, что Илья никак не ожидает увидеть «беднячку» Аньку Унгерн, дочку матери-одиночки, которая тянула семью на учительскую зарплату, сидящей на месте, предназначенном для богатеньких и состоявшихся. Таких, как он.
— Ты здорово выглядишь. Замуж вышла?
По-прежнему не верит, что на первый класс я заработала сама. Типичный пример мужского шовинизма: если женщина на дорогой машине, значит «отсосала» на нее, если в салоне первого класса — муж купил…
— Здравствуй, Илья. Нет, замуж я еще не вышла.
— Слушай… А сколько ж это мы с тобой не виделись?
— Тринадцать лет.
— Обалдеть… Чем занимаешься? — быстро оглядывает меня (сумочка, прическа, одежда, колени, обтянутые тонкой лайкрой). — Работаешь?
Меня забавляет сомнение в его голосе. Киваю, сдерживая смех.
— А ты?
— Ну естественно! Я, знаешь ли, за эти тринадцать лет кое-чего достиг. Теперь вот возглавляю отдел продаж крупной американской компании. Точнее ее филиала в Москве. В Германию на конференцию летал. Сейчас…
Отстегивается и идет по проходу куда-то. Вскоре понимаю, что к шкафу, в котором на плечиках висит его пиджак.
Возвращается с визиткой в руках и дает ее мне. Читаю его имя, написанное золотом, должность. Название компании и правда известное. Киваю, выражая лицом свое почтение. Он усмехается снисходительно.
— Надо расти. Вот подумываю кандидатскую диссертацию защитить. Это вам, хорошеньким женщинам, об этом заботиться не надо.
Хвастается так нахально, что не могу удержаться и не щелкнуть его по носу. Благо, сам подставился, и тем более, что по правилам бизнес-этикета ответить я должна именно так.
