Коррида на Елисейских Полях - Мале Лео (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
– Шампанское для всех! – громко крикнул пузан.
– Что я вам говорил? – пробурчал Рабастен. – Немножко видно слева и ничего справа. Это позор! – Он одним махом проглотил свой стакан. Возмущение помогло ему быстро допиться до положения риз.
– Налейте по новой, бармен, – сказал он с отвращением.
– Я как раз об этом думал, месье, – ответил человек в белой куртке, такой же бесчувственный, как его целлулоидный воротничок. Он убрал наши пустые стаканы и поставил перед нами три бокала.
– Что это такое? – спросил рыжий.
– Вы не слышали, месье? Месье Ломье угощает шампанским.
– А? Ну что ж, давайте, дорогой. По справедливости он нам это должен.
– Ломье – это лысый толстяк? – осведомился я.
– Да.
– Продюсер? Режиссер?
– И то, и другое, – сообщил мне Марк Ковет, – режиссер без всякого таланта и разорившийся продюсер. Ладно, выпьем все-таки.
С бокалом в руке Рабастен направился к Ломье. Толстяк опасно покачивался, уцепившись за стойку. Обливаясь потом и громко пыхтя, он беседовал со своим окружением о ближайшем фильме. Потом вытащил из кармана желтый шелковый платок и провел им по голове, затылку и обвисшим щекам. По всему было видно, что он здорово надрался.
– ... Смерть кормит человека, – гортанно бормотал он, еле ворочая языком. – Это название фильма. Ну как? Только вчера запустили первые кадры...
– Вы дадите этот фильм на ближайший фестиваль? – поинтересовался Рабастен.
Его голос ничуть не выигрывал по сравнению с голосом Ломье.
– Мне на фестивали нас... – выдал тот.
– А мадемуазель Дениза Фалез играет в этой штуке?
– Очевидно.
Рабастен разразился долгим и нахальным смехом.
– Так, – бросил он. – Так это будет еще один фильм, запущенный с благотворительными целями.
– Что? Что такое? – завопил Ломье. – Что вы хотите сказать?
– Вы меня отлично поняли... – Рыжий журналист высоко поднял свой бокал, пролив на рукав половину шампанского. – ... За ваше здоровье!
– Дамы и господа, – громогласно провозгласил Ломье, размахивая короткими руками. – Дамы и господа, я не знаю, на что этот молодой человек намекал, говоря о мадемуазель Фалез, которая... (Желтый шелковый носовой платок вновь появился на свет.) ...А где мадемуазель Фалез?
– Мадемуазель Фалез уехала, месье, – произнес кто-то металлическим голосом, разрезавшим, словно лезвие топора, месиво общей болтовни.
В дверях бара стоял прямой, словно проглотивший кол, верзила, донельзя похожий на холуя из барского дома, глаза которого уже давно приобрели форму замочной скважины.
– А! Это вы, Жан? – произнес Ломье. – Да, месье.
– Вы говорите, что мадемуазель Фалез...
– Уехала, да, месье. Она почувствовала себя усталой.
– О-о. По-видимому, она подумала, что я слишком пьян.
Жан не ответил. Ломье вытащил из нагрудного кармана сигару, осмотрел ее со всех сторон и, не зажигая, воткнул себе в рот. Жан растолкал толпу и подошел к своему шефу:
– Вам тоже следовало бы вернуться домой, месье, – настойчиво сказал он.
В голосе, похожем на острое лезвие топора, прибавилось несколько презрительных ноток.
– О'кей! – проворчал Ломье. Он пошарил в кармане, извлек оттуда несколько ассигнаций и положил их на стойку. – Ну что ж, всем привет!
Он обернулся и тут его взгляд упал на Рабастена. Он посмотрел на него угрожающе. Рыжий счел необходимым ухмыльнуться. Глаза продюсера еще больше помутнели:
– Вот как!
– Это что, полицейский фильм – ваша "Смерть что-то там такое"? – спросил молодой человек.
– Вот как! – повторил тот.
– Не требуется ли вам технический советник? Ваши фильмы всегда грешат в одном направлении. Если вам нужен такой советник, то разрешите представить вам частного детектива, господина Нестора Бюрма.
– Вот как.
Нетвердый взгляд продюсера переместился с Рабастена на меня, пройдясь по Марку Ковету и еще нескольким другим посетителям. Видимо, он насчитал человек шесть, если не двенадцать.
– Все вы мне осточертели, – сказал Ломье, не обращаясь ни к кому конкретно.
Он сжал левый кулак и подтянул его под мышку.
– Месье, месье, прошу вас! – вмешался директор "Камера-клуба".
Слишком поздно! Ломье выбросил вперед свой кулак. Целился он в рыжего, но схлопотал я. Это мне не причинило особого вреда, но оставить без последствий этот жест я не мог. Присутствовало слишком много дам. Я ударил в ответ, попал по второму подбородку, если считать снизу, и Ломье мог бы основательно приземлиться, не схватись он за стойку и не будь позади него нескольких человек, которые послужили ему опорой. Его сигара разлетелась в разные стороны. Передо мной возник Жан, его холуй. Он ничего не сказал. Посмотрел на меня, пожал плечами и обернулся. Затем подхватил своего босса под руку и потащил к дверям, сопровождаемый восклицаниями и директором клуба, которому этот инцидент, по всей видимости, не понравился, и он хотел удостовериться, что на этом все и закончится.
– Этот Ломье не умеет пить, – заметил я.
– Он не такой, как мы, – ответил Марк Ковет сухо, хотя слово "сухо" не очень подходило к его персоне. – Мы могли бы остаться в "Камера-клубе" и опрокинуть еще пару-другую стаканчиков. Какого черта вы решили свалить оттуда?
– Из соображений корректности. Мы вели себя там довольно скандально. И потом я нахожу этого Рабастена слишком приставучим. Он остался там. Мы от него избавились. И потом, прогулка по воздуху пойдет нам на пользу.
– По воздуху? (мой приятель вытер пот) ...Какой воздух? Где вы видели воздух?
Неторопливым шагом, делая небольшие зигзаги, мы с журналистом шли по Елисейским полям, освещенным лучше, чем в эпоху Филиппа Лебона. Этот ученый-химик, изобретатель газового освещения, был убит здесь в темном месте, что внесло нотку черного юмора в это событие. Марк Ковет был прав. Ни малейшего дуновения воздуха, как говорится. Деревья, под которыми мы проходили, были неподвижны, как театральные декорации.
– Пошли к Сене, – предложил я. – Может быть, там попрохладнее.
Петляя между газонами, украшающими подходы к Большому дворцу, мы шли по направлению к мосту Александра III, типичному памятнику 1900 года, у входа на который стоят знаменитые позолоченные фигуры, трубящие в фанфары и одновременно, сдерживающие бег резвых коней. Этот мост, такой же величественный, как и царь, имя которого он носит, по моим сведениям, уникален тем, что под ним имеется надпись, строго-настрого запрещающая выбивать здесь ковры. Я не знаю, имеются ли здесь в виду ковры Большого и Малого дворцов.
Мы облокотились о парапет невдалеке от двух огромных центральных статуй с серо-зелеными спинами, исцарапанными надписями. Сена потихоньку с обманчивым журчаньем текла себе внизу, не принося никакой прохлады. Вдали, на мосту Инвалидов, зеленые и красные сигналы светофоров отражались зигзагообразно в черной ряби реки. Вращающийся маяк на Эйфелевой башне с правильными интервалами освещал небо Парижа.
Я первым нарушил затянувшееся молчание:
– Не пойму, что мне до всего этого тар-тарама?
– Я тоже, – ответил журналист. (Он встряхнулся, как бы стряхивая с себя оцепенение. Возможно, так оно и было.) – Э! А о чем, собственно, речь?
– Расскажите мне, если можно о Денизе Фалез? – сказал я вместо ответа.
– Дениза Фалез? Да, действительно! Быстро же вы забыли Граc Стендфорд!
– Не ваша забота. Расскажите мне о Денизе Фалез.
– Зачем? Это утомительно. Любой киношный еженедельник сообщит вам больше, чем я могу рассказать.
– Киоски закрыты. С этой Денизой недавно ничего не случалось?
– Нет, насколько мне известно.
– Никаких несчастных случаев между съемками последнего фильма, где она играла раздетой, и следующего, где она была одета?
– Несчастный случай?
Он бережно поместил это предположение между двумя полушариями своего мозга, потом помотал головой, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получилось. Просто вызвало у него зевоту. Затем он сомкнул челюсти и тут же расцепил их:
