Смерть ростовщика - Мале Лео (читать полную версию книги .TXT) 📗
И действительно, спал я мало. Моя бедная голова сногсшибательного детектива буквально раскалилась. Я сомкнул глаза только в пять часов утра. Как я позже узнал, в это же время закрыла глаза и Мисс Пэрль. Только вот она их больше никогда не открыла снова.
Глава тринадцатая
Псих и хитрецы
Я встал в девять часов с жуткой головной болью, как с похмелья. И немедленно позвонил госпоже Жакье.
– Я еще не видел газет сегодня утром, – сказал я. – Не знаю, пишут ли они об этом, но ночью в цирке произошел несчастный случай.
– Да. Мисс Пэрль. А...
– Мне удалось связаться с акробатами до несчастья. Вашего мужа больше нет с ней. Он последовал за ней в Лондон, Брюссель, потом опять в Лондон в прошлом ноябре и, похоже, остался в Англии. Кажется, он влюбился в наездницу.
– Определенно.
– Да. Я пошлю телеграмму моему лондонскому сотруднику (как же!)... и сообщу вам результат.
После чего я проверил, на месте ли фотография Жакье. ("Простите меня за наездницу, но живые есть хотят".)
Долго смотрел на снимок Мисс Пэрль, прежде чем спрятать в ящик, и отправился на улицу Перль, (Ничего себе совпадение!) Мне требовалось задать кое-какие вопросы рабочим литейной мастерской Ларшо.
Их силуэты все так же вырисовывались на все том же пылающем фоне работающих печей, 1700 °! Как сказал тогда рабочий, не стоит опускать туда руку. Мужчина, снимающий пену длинной ложкой с кипящего в тигле дьявольского супа, напомнил мне Дьявола, к которому, при условии, что он вас пригласит, следует являться как раз с ложкой на длинном черенке.
Без проблем мне удалось заполучить фамилию и адрес несчастного сошедшего с ума в прошлом ноябре (Шарль Себастьян, улица Меслай), а также кое-какие подробности относительно его болезни и ее проявлений. Похоже, он боялся огня. Что, очевидно, сильно осложнило жизнь литейщика. Естественно, при данной профессии лучше быть пироманом, чем пирофобом.
Я отправился на улицу Меслай.
* * *
Пожилая женщина, открывшая мне дверь, походила на прислугу госпожи Жакье. Она и была ее сестрой.
– Господин Шарль Себастьян дома? – спросил я.
– Боже мой!.. Да, он здесь... но...
Я напустил на себя вид, соответствующий обстоятельствам.
– Не вполне будучи здесь... Знаю. Можно войти? Проникнув внутрь, я преподнес ей сочиненную на ходу историю, после чего у нее не осталось ни малейшего сомнения в моем праве расспрашивать о душевнобольном и осмотреть самого душевнобольного. Я узнал, что Себастьян три месяца провел в лечебнице, потом буйный период прошел, и его вернули в семью. То есть, к матери и тетке.
– Скажите, вы ведь не заберете его снова? – взволновалась последняя. – Знаете, он себя хорошо ведет... Это не жизнь, когда кто-то из родных в психушке... Мы из кожи вон лезем, чтобы только его оставили с нами...
Я ее успокоил и попросил разрешения взглянуть на больного.
– Сюда... – она открыла какую-то дверь, – К тебе пришли, Шарль, мой малыш.
Следом за ней я прошел в роскошную комнату, неплохо обставленную. Не без удивления я заметил телевизор. Старушка должно быть обратила внимание на удивление, с каким я осматривал комнату.
– Видите ли, сударь, мы беднее, чем кажется. Моей сестре, в ее-то годы, пришлось пойти в услужение к бывшей хозяйке Шарля. Очень славная женщина. Может, она, конечно, слегка с приветом...
Она спохватилась, прижав руку к беззубому рту.
– Хм-м... Короче, все, что вы здесь видите, телевизор и прочее, еще с тех пор, когда он работал.
– Он был хорошим рабочим?
– Великолепным.
– И, разумеется, неплохо зарабатывал?
– Он много работал сверхурочно. Часто работал по ночам...
– Да, да, конечно!
Чертов Себастьян! Сверхурочно! Больше тебе не поработать! И все же я не мог смотреть на него без невыразимого болезненного ощущения в сердце. Сидя в кожаном кресле перед телевизором, он уткнулся остановившимся взглядом в серый экран. Он был хорошо сложенным мужчиной, едва ли 35 лет, но седым, как глубокий старик.
– Смотрите, как он хорошо себя ведет, – прошептала бедная добрая женщина.
– Как картинка...
Я вынул из кармана фотографию и подошел к психу. Тронул его за руку:
– Я хочу с вами поговорить, Себастьян.
Он молча смотрел на меня. Я резким движением сунул снимок ему под нос.
– Жакье, – объявил я.
Он заворчал. Как поросенок. Совсем маленький поросенок.
– Какое имя вы произнесли? – спросила старушка.
– Жакье. Фамилия его хозяйки. Или мужа хозяйки. Она печально покачала головой:
– Не надо, сударь, он не любит этой фамилии. Между тем, госпожа всегда была такой доброй к нему.
– У душевнобольных свой мир... Ну что ж, я думаю, мне пора идти. Вид у него спокойный...
– О! Он спокоен, сударь... Он спокоен! Не правда ли, Шарль, ты славный, мой малыш, ты всегда такой славный?
Воркуя над ним, она повернулась ко мне спиной. Я сунул в рот трубку и чиркнул спичкой.
– Боже мой! – вскрикнула старушка, оборачиваясь.
– Так значит, вы не знали? Огонь... огонь...
Больной судорожно дернулся в кресле, как от электрического разряда. На его лице отразился безумный страх. Потом скрюченными руками он взъерошил свои седые волосы и зашелся в смертном вопле.
* * *
Когда тем же вечером я около 9 часов явился на улицу Ториньи, дверь мне открыла не жалостная мать Шарля Себастьяна. Я вздохнул свободнее. После утренней сцены я вовсе не жаждал оказаться в обществе кого бы то ни было из членов этой семьи. Итак, на мой звонок отозвалась не госпожа Себастьян, а обыкновенная горничная, которую я уже видел во время первого визита. Я напомнил свое имя, добавив, что у меня свидание с мадемуазель Одетт, но, если госпожа Жакье принимает, я засвидетельствую мое почтение. Сам господин Жан Марёй не сказал бы лучше.
– Госпожи нет дома, – ответила горничная. (Подразумевалось: Как удачно!) Что до мадемуазель, она в своей комнате. (Тоже как удачно.)
– Больна?
– Нет, сударь. Следуйте за мной, сударь.
Я последовал за ней. Довольно красивые ноги в немного слишком тонких чулках для такой службы. Она явно собиралась на танцы, на улицу Добродетелей или в другое место. Дойдя до спальни Одетт, она постучала в дверь.
– Она теперь запирается? – заметил я.
– Да, сударь.
– Самое время.
Она чуть не фыркнула. Потом приблизила губы к двери и сказала несколько слов. Одетт появилась в дверном проеме.
– Прошу вас, заходите.
На ней был халат, надетый поверх бледно-зеленого шелкового неглиже. Выглядела она усталой, еще не оправившейся после всех встрясок.
– Садитесь. Могу я вам что-нибудь предложить?
– Нет, спасибо. Я сел.
– Вы маленькая лгунья, – сказал я.
Она побледнела:
– Я?
– К кому еще я тут могу обращаться? Да, вы. Его зовут не Жан. Я слышал его имя, но позабыл. Во всяком случае, не Жан. Вы знаете хотя бы, о ком я говорю?
– Но о... не о господине Марей, конечно.
– Нет, не о Марей. Я говорю о Латюи. Так как, хотя я и позабыл его имя, фамилию помню. Латюи, по прозвищу Жеманница, сбежавший из тюрьмы, убийца Кабироля, бисексуальный педик, при случае не пропускающий такого лакомого кусочка, как вы...
– Как вы можете...
– Догадаться?
– Я не спрашиваю, о чем вы догадались или нет, – закричала она. – Я вас спрашиваю, как вы смеете обвинять меня?!
– Но я вас и не обвиняю, малышка. Я констатирую факт. Только и всего. Я констатирую, что вы – жертва и рискуете наделать таких опрометчивых поступков, что не останется ни малейшего шанса вас вытащить. Послушайте...
Я встал, подошел к ней вплотную и тихо спросил:
– Он здесь?
– Мы одни, – запротестовала девушка.
– Я все же предпочел бы разговаривать тише. Послушайте...
Я привлек ее к себе и почувствовал, что ее трясет. Я зашептал ей на ухо:
– Он был вашим любовником до того, как отправиться в тюрьму. Вы познакомились с ним в окружении Кабироля. Вы бывали у того, как дочь своего отца, приятеля ростовщика; он бывал там, как бывают друг у друга мошенники и укрыватели краденого. В тот роковой день он находился на улице Фран-Буржуа, когда вы зашли к ростовщику. Я не думаю, что вы присутствовали при убийстве. Но он-то оказался свидетелем ваших пререканий с Кабиролем. Он убил его отчасти из-за денег, отчасти из ревности. Оба чувства составили взрывчатую смесь. А теперь он шантажирует вас, угрожая раскрыть ваше присутствие там. Убежав, он спрятался в развалинах башни Изабеллы Баварской, ожидая, пока все устаканится. К несчастью, Баду выбил его с позиции. И Баду умер. Тогда он пришел к вам искать убежище. Не скажу, что в таких домах, как ваш, полно тайников и скрытых лестниц, но зато множество уголков, где можно спрятаться, особенно если ваш сообщник запирается на ключ. Он потребовал, чтобы вы его приняли. И даже кое-что еще...
