Красная смерть - Мосли Уолтер (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

Глава 21

Где-то внизу хлопнула дверь. Я приоткрыл глаза.

Нижняя часть окна была затянута кружевной занавеской. А поверх нее было видно, как в бездонном синем небе плывут огромные белые облака. Стало легче дышать, когда я увидел такое небо. Я вдохнул воздух, и мне не хотелось его выдыхать.

– Доброе утро, мистер Роулинз, – услышал я женский голос. – Как вы себя чувствуете?

– Который час? – спросил я, приподнявшись на постели.

На мне не было рубашки, а одеяло сползло на живот. Ширли Венцлер не отводила взгляда от моей груди.

– Кажется, около десяти.

На ней было хлопчатобумажное платьице без рукавов. По нему наискосок бежали яркие синие, зеленые и золотые полоски. Эти звонкие краски напомнили о моем похмелье.

– Это ваш дом? – спросил я.

– В какой-то степени. Я его снимаю. Папа постоянно живет в Санта-Монике. Поэтому мы решили привезти вас сюда.

– Как я добрался до постели?

– На своих ногах.

– Я ничего не помню.

Это было верно отчасти.

– Вы были под хмельком, мистер Роулинз.

Она фыркнула и прикрыла рот рукой. Очень хорошенькая юная женщина с необычайно светлой кожей и волосами цвета воронова крыла. Лицо у нее в форме сердечка, и самое привлекательное в нем – улыбка.

– Папа просто понукал вас, говорил, куда идти. Он орал до тех пор, пока вы не слушались. Вы... – Она запнулась.

– Да?

– Вы чуть не плакали.

– Я что-нибудь говорил?

– О мертвой женщине. Будто она убила себя потому, что вы ее выселили. Это правда?

– Нет. Ее выселили из дома, где я работаю уборщиком.

– О, – прошептала она и снова посмотрела на мою грудь.

Мне было приятно ее внимание, и я не стал натягивать на себя одеяло.

– Хаим здесь?

– Я только что отвезла его в церковь. Он сказал, чтобы вы пришли попозже, если сможете.

– Это ваша комната? – спросил я.

– Да. Но мне больше нравится в комнате на чердаке. Там есть кровать, обожаю читать, лежа на ней. Особенно весной и осенью, когда не слишком жарко и не слишком холодно. Папа спал на кушетке, – добавила она. – Он иногда здесь ночует.

– О, – глубокомысленно изрек я, отчасти потому, что не нашел сказать ничего лучшего, а отчасти из-за головной боли.

Ширли внимательно смотрела на меня и наконец сказала:

– Я никогда не видела грудь мужчины, то есть я не видела такую, как у вас.

– Она коричневая, душенька, вот и вся разница.

– Я не об этом, я имею в виду волосы, их у вас не так уж много, но они такие курчавые и...

В эту минуту задребезжал дверной звонок. Три коротких звонка прозвучали словно из иного мира. Лицо Ширли залил яркий румянец, и она направилась к двери. Я видел, она встревожена. Так же, как и я.

Когда она вышла, я оглядел комнату. Вся мебель ручной работы из желтовато-коричневого дерева, породу которого я не смог определить. Ни одной плоской поверхности, все округло и изогнуто, от бюро с зеркалом до комода. На полу белый ковер. Несколько мягких стульев. Миленькая девичья комната, идеально подходящая для моего послепохмельного состояния.

Спустя некоторое время до меня донеслись мужские голоса. Я подошел к окну и увидел Ширли. Она стояла за проволочной изгородью перед ухоженным двориком и разговаривала с двумя мужчинами в темных костюмах и шляпах с узкими полями. Мне подумалось тогда, эти двое, похоже, вместе отправились в магазин купить себе совершенно одинаковые костюмы.

Ширли разозлилась и выкрикнула что-то, чего я не разобрал. В конце концов она направилась к дому, то и дело оборачиваясь, желая убедиться, что они уехали. А они не сводили с нее пристального взгляда, как дозорные волчьей стаи.

Наблюдая за происходящим на улице, я натягивал брюки. Услышав стук захлопнувшейся двери, хотел встретить девушку и спросить, что случилось. Но меня заинтересовали эти двойняшки. Они не торопясь перешли улицу и уселись в "бьюик"-седан темно-синего или черного цвета. Но не собирались уезжать, сидели в машине и следили за домом.

– Вы встали? – спросила Ширли с порога. Она снова улыбалась.

Я отвернулся от окна и сказал:

– Вы живете в приятном окружении. Голливуд?

– Почти что. – Она улыбнулась. – Мы живет возле Ла-Бреа и Мельроз.

– Это далеко от того места, где вы меня подобрали.

Ширли засмеялась чуть громче, чем надо, и вошла в комнату. Она села на стул, обитый плюшем, а я опустился на матрас, чтобы составить ей компанию.

– А та женщина действительно умерла?

– Она жила в доме, где я убираюсь. У нее не было денег платить за квартиру, и она покончила с собой.

– Вы это видели?

– Да. Но запомнил только кровь, капающую с ее ступни.

– Мой папа видел такое. – В ее глазах был странный свет. Взгляд не тревожный, как у Хаима, но опустошенный. – Многие евреи, – продолжала она, будто читая молитву, которую произносит перед сном всю жизнь. – Матери и сыновья.

– Да, – сказал я так же тихо, как она.

В Дахау я видел многих мужчин и женщин, таких, как Венцлер. От голода они превратились в тени. Большинство из них умерли и валялись на земле, как мертвые муравьи в своих муравейниках.

– Вы думаете, что могли бы спасти ее? – спросила она.

У меня было странное ощущение, будто говорю не с ней, а с ее отцом.

– Что?

– Женщина, которая умерла. Вы думаете, что могли бы ее спасти?

– Конечно. Я просил управляющего оставить ее в покое. Но он был непреклонен.

– Мы все в ловушке, мистер Роулинз. Не можешь заплатить за квартиру, остается только умереть.

– Это не так, – сказал я.

Глаза Ширли вспыхнули, и она улыбнулась мне.

– Нет, мистер Роулинз, в этом все зло.

Она заявила это так твердо и убедительно, что мне не имело смысла продолжать. Пока она говорила, я не отрывая глаз смотрел на ее нежные белые руки. Я мог даже различить тончайшие голубые вены, пульсирующие под белой кожей.

– Спускайтесь вниз, когда будете готовы, – сказала она. – Вас ждет завтрак.

И словно по мановению ее волшебной палочки, я внезапно почуял аромат кофе и бекона.

Она сидела за столиком кленового дерева в алькове с окном, глядящим в зеленый задний дворик. Прямо перед окном росло мандариновое дерево, сплошь усыпанное белыми цветами. Над ними жужжали дюжины пчел.

– Садитесь, пожалуйста.

Ширли приподнялась и коснулась моей руки чуть выше локтя. Это был дружеский жест, и меня кольнуло чувство вины.

– Спасибо, – сказал я.

– Кофе? – спросила Ширли, отводя глаза.

– С восторгом, – ответил я, стараясь вложить в эти слова всю страсть, на которую был способен, несмотря на похмелье.

Девушка налила мне кофе. У нее были длинные, красивые руки, а кожа белая, как песчаные пляжи в Мексике. В те дни светлокожие женщины меня просто завораживали. На Юге вы могли поплатиться жизнью, стоило лишь взглянуть на белую женщину. Но все, что так дорого стоит, таит в себе невероятное очарование.

– Перед началом войны отец отправил меня из Польши в коробке.

– Ваш отец – очень умный человек.

– Он предчувствовал приход нацистов.

Ширли выглядела сейчас совсем как девочка. Мне нестерпимо хотелось ее поцеловать, но я держал себя в руках.

– Вот почему мой отец работает с вами, мистер Роулинз. Ему понятны ваши чувства: беды, которые он испытал в Польше, сродни тем, что вы испытываете здесь. – В глазах у Ширли задрожали слезы.

Я вдруг вспомнил, зачем здесь оказался, и поджаренный хлебец застрял у меня в горле.

– Ваш отец – хороший человек, – сказал я совершенно искренне. – Он хочет, чтобы нам стало хотя бы немного лучше.

– Но он должен подумать и о себе хоть чуть-чуть, – выпалила она. – А не заниматься делами, которые отдаляют его от семьи. Он стареет, понимаете, и нельзя требовать от него слишком многого.

– Да, пожалуй, он слишком много времени уделяет благотворительной деятельности.

– И ведь никто о нем не заботится. Что будет, если в его дом нагрянут казаки? Разве кто-нибудь встанет на его защиту?