Рука-хлыст - Каннинг Виктор (книга жизни .txt) 📗

Профессор приводил множество доводов в пользу своего выбора, и полагаю, что очень многие читатели согласились бы с ним, хотя сами они, может быть, присмотрели бы и других кандидатов.

Это было неплохое чтение на ночь, но я никак не мог понять, при чем здесь, черт возьми, Кэтрин и мадам Вадарчи. Может, мадам Вадарчи воображала себя одним из правителей мира? Да, в своих руках она уже держала хлыст. Размышляя над этим, я незаметно уснул. И где-то в подсознании у меня неотвязно вертелась мысль, что я на самом деле уже все понял.

На рассвете меня разбудил стук в дверь. Я крикнул:

— Входите! — но никто не вошел.

Тогда я привстал на кровати и увидел, что под дверь просунули записку. Я встал, взял записку и прочитал ее, после чего прошел в сводчатый коридор и выглянул в высокое окошко. На краю мола стояла Кэтрин в желтом купальнике. Она нырнула, ловко и чисто, а затем, поднявшись на поверхность, поплыла мощным кролем. Она могла бы дать мне в стометровке фору в пятьдесят ярдов и все равно легко победить.

Я вернулся к себе в комнату, лег в постель и закурил.

В записке было вот что:

«Уезжаем после полудня на Помину. Возьми зубную щетку и пижаму. Люблю».

Я побрился, оделся и зашел в комнату к Веритэ. Она сидела на кровати и завтракала.

— Думаю, Кэтрин и миссис Вадарчи сегодня уедут. Я узнал, что лодка отвезет их вот сюда. — Присев на край кровати, я показал ей Помину на карте.

— И что вы собираетесь делать?

Я взял из ее вазочки кусок сахару и принялся задумчиво сосать его. Сидящая в постели Веритэ выглядела весьма привлекательно. Темные волосы собраны на затылке в узел, а небольшая пижамная курточка была скромно застегнута до самого ворота.

— Конечно, я не поплыву за ними. Единственное, что мне остается, это постараться узнать название яхты, если, конечно, это будет яхта. Ну а затем ее можно будет выследить. Но чтобы все это устроить, нам придется вернуться в Дубровник. А это означает потерю времени. И вполне возможно, что Кэтрин не сможет тут ничем помочь. Думаю, будет лучше, если вы договоритесь с администрацией, чтобы мы смогли уехать в Дубровник сегодня вечером.

— Вы хотите, чтобы я сопровождала вас на Помину?

— Нет. После ленча я отправлюсь туда один. Мы же не хотим специально обращать на себя внимание.

— Из-за герра Вальтера Шпигеля? — Веритэ проницательно взглянула на меня и слегка улыбнулась.

Я кивнул. А она не глупа. Во всяком случае, для секретарши.

— Его интересует Кэтрин. Он пытается сделать меня своим партнером. Не скажу, чтобы он внес хоть какую-нибудь ясность в это дело. Но я умудрился продать ему идею, будто миссис В. отправляется в Бабино Поле, а оно — совсем в другом направлении. Он собирается послать туда свою фрау. Наверное, на спине у мула. Там, кажется, нет никаких дорог, но компанию ей составит транзисторный приемник. Мне только очень хотелось быть уверенным в том, что после ленча Шпигель устроит себе сиесту. Идет?

Она кивнула и отвела мою руку в сторону, когда я потянулся к вазочке с сахаром.

— Сахар вреден для зубов.

Я рассмеялся:

— Они большие и крепкие. У меня есть сильное желание укусить ими кого-нибудь.

Она хихикнула, и я словно услышал, как тихо лопаются мыльные пузыри, сверкающие на солнце.

— Не думайте обо мне плохо. Я страшен лишь в гневе. Я уже по горло сыт своей работой. И по горло сыт блужданием в темноте. Меня гложет любопытство.

Она рассмеялась и сказала:

— У меня есть брат, и вы ему понравились бы.

Я встал и подошел к двери:

— Чертовски нехорошо говорить это мужчине. Пусть он познает все прелести романтического преследования. И единственное, на что я согласен, это быть братом своей сестры.

— Кроме того, не должны ли вы, выражаясь служебным языком, дать мне какие-нибудь сведения относительно господина Шпигеля?

— А почему бы и нет? Работает на русских. Один. Старый и очень опытный агент. И он платит мне пятьсот долларов в месяц за то, чтобы я надувал герра Малакода. Деньги всегда пригодятся. И он ничего не просит от меня. Даже расписки. Ну как?

Это была приятная прогулка, хотя, может быть, приятнее было бы немного отдохнуть после ленча, прежде чем отправляться в путь. На лодке я пересек узкое водное пространство и оказался у ближнего берега озера. Вместе со мной была толпа школьных учительниц, которые собирались провести долгую экскурсию, коллекционируя образцы растений. Большинству из них было уже за сорок пять. Они вели себя со мной по-дружески, немного флиртуя, что, вероятно, помогало учительницам оправиться от не так давно пережитого шока. Судно, на котором они пересекали пролив Ла-Манш, врезалось в пристань Кале. Я сказал, что собираюсь понаблюдать за дикими мангустами и поэтому должен побыть в одиночестве. Учительницы, обутые в теннисные туфли, побрели вверх по дороге, оставляя за собой громкое эхо, звучащее в послеполуденном воздухе. А я стал подниматься прямо по склону холма и в какой-то момент почувствовал, что скучаю по Уилкинс, по вывескам в метро и Брайтонской пристани, которые казались мне такими далекими. Подобное осознание очевидных вещей всегда как-то успокаивает, но в то же время я чувствовал, как в желудке у меня что-то щекочет, беспокойно покалывает, и это не имело никакого отношения к копченому окороку, которым я объелся за ленчем.

Я перебрался через вершину холма, шагая по очень неровной, каменистой тропе, а затем спустился вниз, к дороге, идущей вдоль озера, и отель исчез из моего поля зрения. Я двигался в западном направлении, к дальнему берегу озера, и через полтора часа оказался на мостике, который был перекинут через узкий проток, соединяющий Большое и Малое озера.

Здесь я сошел с дороги и какое-то время двигался вдоль северного берега маленького озера, а затем поднялся на холм, поросший дубками и высокими соснами, за которым и находилась Помина.

Оказалось, что Помина — это не пристань и не деревня, вообще ничто. Просто неухоженная дорога, которая упиралась в каменистый пляж и исчезала среди валунов. Здесь стояло несколько сараев, крытых тростником и забитых горшками для варки омаров и рыболовными снастями, а также четыре рыбацких домика, выстроенные из камня. Стены их были разрушены, окна стояли без стекол, а деревянные рамы отсырели. Все в целом производило такое впечатление, что трудно было сказать, что происходило с этими домиками, то ли они находились в процессе постройки, то ли медленно разрушались. К деревянной пристани, которая всего на фут возвышалась над водой, была причалена небольшая моторка; на пристани спала рыжая собачонка, а по берегу в сопровождении шести кур-бентамок бродил петух. Возле низкой стены стояла женщина и выбивала ковровую дорожку. Увидев меня, она замерла. Вспомнив Фодора, я улыбнулся и сказал:

— Добор ден.

Женщина бросилась в дом, видно решив, что я маньяк.

Я поднялся обратно на холм и продирался среди деревьев и кустов вдоль склона, пока не выбрался на небольшую прогалину, прикрытую со стороны моря. Сел и вытащил из плетеной нейлоновой сумки, позаимствованной у Веритэ, полевой бинокль. Кроме бинокля, в сумке также лежали сигареты, фляжка с виски и пуловер — на тот случай, если станет слишком холодно для того, чтобы оставаться в одной рубашке и легких спортивных брюках. В пуловер я завернул свой пистолет.

Я обломал несколько веток с куста, закрывавшего обзор, и мне открылся вид маленькой бухты. Внизу располагалась Помина. Я хорошо видел женщину, которая вернулась на свой дворик и подвешивала теперь на стену связки помидоров для просушки. Я навел на нее бинокль. Она вдруг резко повернула голову и посмотрела вверх, на холм, как будто что-то подсказало ей, что этот чокнутый все еще где-то рядом. Над ее верхней губой была тонкая и довольная милая полоска черных усиков. Я отвел бинокль. Длинный мыс, расположенный по левую руку, скрывал южный берег бухты. Правее, с севера от бухты, было два острова. Их вершины поросли кустарником, сквозь который проглядывали белые известняковые валуны. В самой бухте, в паре сотен ярдов от Помины, на якоре стояла яхта. Я принялся внимательно осматривать красивые плавные обводы слегка выпуклой кормы. Прямо под релингом — черные буквы: «КОМИРА. БРИНДИЗИ».