Рука-хлыст - Каннинг Виктор (книга жизни .txt) 📗
— Прежде чем войти сюда, я заглянула в регистрационный журнал.
Она выглянула в коридор, осмотрелась, а затем исчезла.
В тот вечер после ужина мы с Веритэ сидели за одним из столиков, стоящих на моле, и пили кофе с ликером. Обстановка была умиротворяющей. Конечно, было бы намного приятней очутиться здесь просто во время отпуска, когда не надо без конца думать над тем, что происходит вокруг, кто кого дурачит и зачем. Большое озеро покоилось среди возвышающихся над ним холмов, с приходом сумерек оно приобрело глубокую синюю окраску и выделялось на фоне более бледного вечернего неба. Теплый воздух был наполнен смолистым запахом сосен и земляничных деревьев. В отеле зажгли цветные фонари, осветив арки колоннад, расположенных перед столовыми. Рыбы в озере выпрыгивали на поверхность и били хвостами о тихие воды. Вокруг жужжали москиты, время от времени они совершали на нас свои злостные набеги, а где-то на берегу в печальном разочаровании ухала сова. Нас окружали привычная толпа "немцев, две-три группки англичан и несколько югославов. Откуда-то с дальнего конца мола до меня доносился голос мадам Вадарчи, низкий и гудящий, как у выпи. Милая старушка, подумал я, вяжет попону для своей любимой лошадки, а с собой возит кожаный хлыст, чтобы содрать с нее шкуру, как только та начнет взбрыкивать.
Я вытянул руку и поднес зажигалку к сигарете Веритэ. Мягкий отблеск огня оттенял прелестные черты ее лица, а в глазах отражались огни отеля. Если бы кто-то продумал все с самого начала или оценил бы ситуацию с логической точки зрения, мне кажется, влюбиться в женщину типа Веритэ было бы лучше, чем в такую, как Кэтрин. Впервые я честно признался себе в том, что Кэтрин, не важно почему, имела больше шансов превратиться в настоящего бродягу. Она была способна использовать кого угодно, лишь бы отправиться туда, куда ей хочется. Я понял это совершенно ясно. Но для меня это не имело никакого значения. Вы все равно пойдете туда, куда поведет вас инстинкт.
— Я видела, — сказала Веритэ, — что, как только мы приехали, она заходила к вам в комнату.
— Да. Она очень боится, что я перестану общаться с ней.
Я много бы дал за то, чтобы узнать почему.
— Вы что же, влюблены в нее?
— Не знаю. Завтра днем у нас должно состояться собрание акционеров. Независимо от того, как пройдет голосование, я за рабочих. Ну а вы что о ней думаете?
— Ничего, если не считать одного момента.
— Что-то необычное?
— Нет, наоборот, очень обычное — такое, что одна женщина всегда заметит в другой.
— Что же это?
— Она, похоже, любит лишь себя. Вот и все.
— А хотите услышать кое-что по-настоящему глубокое? Мягкие люди как влюбляются? Им бросают вызов. Он не верит, я имею в виду отдельно взятого человека, значит, он не верит, что у него нет чего-то такого: магии поцелуя, которая способна растопить заледеневшее сердце. В книгах любой нации вы найдете множество разглагольствований на эту тему. И давайте не будем подходить к этому вопросу односторонне. Существуют и мужчины, похожие на нее, и женщины, которые думают, что только они одни имеют магическую силу, способную изменить их.
Веритэ не торопясь встала, вышла из-за стола и направилась не в сторону отеля, а к узкой дорожке, которая бежала вокруг острова среди кипарисов, а затем упиралась в кромку воды.
Я тоже встал и пошел следом за ней, ругая себя за то, что, пустившись в разглагольствования, совсем забыл о ее прошлом и высказал, хотя и беззлобно и ненамеренно, все, что о ней думал.
Когда я почти догнал Веритэ, она обернулась и подождала меня.
— Простите, — сказал я. — Я не подумал.
Она кивнула:
— Знаю.
Неожиданно она легонько схватила меня за локоть, и мы пошли по тропе.
Наша прогулка длилась всего десять минут, а затем мы снова оказались на высокой лоджии, которая располагалась над главной лестницей, ведущей к отелю с мола. К нему только что подошла моторная лодка. Она вернулась с другого берега озера и привезла новых туристов. Фонарей отеля хватило на то, чтобы увидеть, как лодка подошла к молу. На, берег ловко вспрыгнул человек; затем он повернулся и помог сойти женщине. Я заметил блеск серебряного набалдашника, а затем эти двое стали подниматься по каменным ступеням, а следом за ними шел лодочник с чемоданами.
— Это герр Вальтер Шпигель и его жена, — сказал я Веритэ. — Заприте на ночь дверь и придвиньте к ней стул.
Ночь прошла спокойно. По крайней мере для Веритэ. Я заглянул к ней прежде, чем отправиться завтракать. Она завтракала в своей комнате. В ответ на ее вопрос о Шпигеле я сказал, что этот человек известен мне по моей прошлой политической работе, которой я занимался в Лондоне, и что я сомневаюсь, что он приехал на Млет только затем, чтобы поправить здоровье.
Веритэ могла сообщить об этом Малакоду в своих отчетах. В отеле не было телефона. Но я не сказал ей о своей уверенности в том, что герр Шпигель — вовсе не немец.
Завтракал я на моле, залитом солнечным светом. В одном из шезлонгов я нашел какой-то журнал и отправился в небольшой садик, расположенный позади отеля на склоне, где уселся под оливой, чтобы вот так, ни о чем не думая, провести утро.
Минут через двадцать ко мне присоединился герр Вальтер Шпигель. Мы сидели на каменной скамье футов шести в длину, с такой же каменной спинкой, украшенной резьбой. Несомненно, старые монахи после отдыха в саду, или занятий винокурением, или долгой работы в часовне приходили сюда, садились на скамью и предавались созерцанию и размышлениям. Я сидел на одном краю скамьи, а Шпигель уселся на другом. Я инстинктивно почувствовал, что он меня вычислил.
Их научные отделы не совершают ошибок. Я испытывал чувство беспокойства. Над моей головой, очевидно, висел какой-то явный знак, что-то вроде подвижного нимба. Иногда мне казалось, что это единственное, чем я полезен таким, как Сатклифф и Мэнстон. Другие мои качества отнюдь не обладают столь притягательной силой.
Он положил ротанговую трость с серебряным набалдашником между нами, деланно вздохнул, а затем зажег длинную черную сигару, которая источала такой запах, словно сотни акров добротной степи оказались охваченными пламенем. Я закурил сигарету.
— Бедный Говард Джонсон сломал руку, — спокойно произнес он.
— Какой неуклюжий.
Шпигель засмеялся. У него было необычное лицо: серое, все в крапинках, точно пемза. На нем был шелковый коричневый костюм и панама, сидевшая на голове очень аккуратно. Он выглядел как обычный берлинский адвокат на отдыхе. Может быть, он и жалел, что это не так.
— Могу я надеятся на честный разговор, мистер Карвер?
— Да, но лишь в том случае, если вы тоже будете говорить прямо и откровенно.
Он кивнул, а затем сказал:
— О, я забыл. Все эти глупости. Я должен был сказать: «мамаша Джамбо». Правильное предисловие, да? Вы уж простите меня.
Я так давно занимаюсь этими делами, что вечно что-то забываю или нахожу все эти формальности излишне утомительными.
— Вам нужно следить за своей речью. Говорите проще.
Он выдохнул дым прямо на рой мошек, и они тут же исчезли.
— Между Москвой и Лондоном, — начал он, — было решено, что эта операция будет осуществляться совместно. Естественно, решение было принято на очень высоком уровне. Где еще могут приниматься такие решения? Ну вот, я говорю честно. Подобное следование разными курсами к общей цели приводит лишь к путанице и, увы, к недоверию. Но я очень счастлив. Почему? Если честно, то потому, что я стар и мне приятно, что молодой, активный человек занимается такой... Как бы это сказать?
— Идиотской работой вполне подходит. Попробуйте.
— Да, идиотской работой. Но не подумайте, что я говорю с пренебрежением. Кроме того, поскольку мне известно, что вы работаете не на какую-то организацию, а частным образом и используете свои особенные способности, естественно, вас волнует аспект вознаграждения.
— Вы говорите о деньгах?
