Шоковая волна - Девис Дороти (серия книг .TXT) 📗

В результате собственных ассоциаций, лилий напрокат, подготовки к пасхальным праздникам, Хиггинсу, политическим событиям в городе и некогда прочитанной повести об одном американском политике, взявшем для выступления по телевидению пса напрокат, я додумалась до того, что вдруг спросила у Гилли:

— Барнаби тоже пес напрокат?

Гилли широко улыбнулся.

— Если бы это было возможно. Кто его возьмет даже за старую запонку.

— Он очень красивый пес.

— Пять долларов.

Я от души рассмеялась.

— Прости, Кейт, но ты сама напросилась.

— Я знаю. — Он назвал меня по имени, и это меня обрадовало.

Мой смех привлек внимание Ричарда Ловенталя. Он был похож на отца: крупная голова, близорукий взгляд, легкая сутулость. Он улыбнулся мне и бесшумно хлопнул руками в перчатках, выражая свое одобрение.

— Он искренне одобряет, — пояснил Гилли. — И хочет сказать, что Папа был бы доволен. Старик менее всего желал бы мрачной торжественности похорон.

Именно в этот момент появился Форбс. Войдя в дверь в алькове, он тут же остановился, и, как мне показалось, в этом было что-то драматическое. Но прежде чем пройти дальше, он сделал шаг назад, снял пальто и бросил его на стоявший в стороне стул. Он был очень бледен и сильно взволнован. Не замедляя шагов, он направился к Ричарду и буквально упал ему на грудь. Они как-то неловко обнимались, похлопывая друг друга по спине, издавая скорее звериные, чем человеческие звуки. Этого Форбса я еще не знала. Мисс Ингрэмс инстинктивно отодвинулась от них, и, не зная, куда деваться, примкнула к нам. Гилли смотрел в пол, потягивая себя за кончик носа.

— Как это все не по-американски, — сказала я Гилли, ибо только он, мне казалось, мог понять, что я имела в виду. — Неужели он не знает, что такие большие мальчики уже не плачут.

Что сказал Ричарду Форбс прерывающимся от рыданий голосом, я не слышала, но ответ Ричарда долетел до моих ушей:

— Я не винил тебя, Рэндалл. Да и кто бы смог это сказать тебе, ради всех святых?

Форбс порылся в кармане брюк, но не найдя там носового платка, воспользовался тем, что был у него в нагрудном кармане.

— Я убил бы этих негодяев собственными руками.

Кадык на шее Ричарда заходил ходуном. Он отвернулся и, отойдя от Форбса, направился, как и мисс Ингрэмс, к нам, ибо, кажется, это было самым безопасным здесь местом. Форбс так стремительно бросился к гробу, словно только сейчас осознал трагическую окончательность свершившегося.

— Он ошибся в выборе профессии. Мы могли бы использовать его талант во втором акте нашей пьесы.

— У него все получается довольно правдоподобно, — согласился Ричард. — В кризисных состояниях я видывал его и прежде. Но сейчас он по-снобистски сдержан. Это игра.

— Как ты можешь быть таким притворщиком? — шутливо упрекнул его Гилли и познакомил нас. У Ричарда были красивые карие глаза в золотистых крапинках, излучавшие доброжелательность. Мне стало теплее после стольких холодных взглядов в этом городе.

— Гилли, Йегер — студент Форбса?

— Да, не очень удачный, но все же студент.

Я подождала несколько секунд, а затем пересекла комнату и подошла к Форбсу.

— Добрый вечер, доктор.

Он посмотрел на меня каким-то диким взглядом. Почему? Неужели от неожиданности нашей встречи здесь?

— Итак, мы снова встретились, — промолвил он. — Жаль, что причиной стал этот случай жестокости.

— Жестокость уже позади.

— Вы полагаете? А гнев от того, что умер хороший человек? Вы очистились от гнева?

— А вы? — Это все, что я могла ответить на такой вопрос и на эту словесную атаку.

Лицо его исказила гримаса, когда он посмотрел на меня. Или он просто пытался скрыть дрожь в мускулах?

— Я хочу что-то сделать, но не знаю что. Что мне делать?

— Страдать, — ответила я. — Это и есть горе. Потом оно пройдет. Я сочувствую вашей утрате.

Он посмотрел на меня. Взгляд его был долгим, вопрошающим, а потом он сказал: — Я вам верю. — Он продолжал смотреть на меня так, что я невольно отступила назад. — Вы уходите? — почти в панике спросил он.

— Я обещала навестить студентов, которых задержала полиция.

— Позвольте мне пойти с вами.

— Один из них Александр Йегер.

— Этот скорее предпочтет встречу с Господом, чем со мной. И все же я хочу пойти с вами.

— Вы мне потом расскажете? — спросил Гилли, когда мы проходили мимо него.

— Здесь?

— Нет, дома.

Форбс направился к двери, забыв о пальто, но когда я ему напомнила, он вернулся и взял его. Во всех его действиях и поведении была какая-то театральность. Он не изменился, сев в машину. Здесь он принялся, не переставая, тереть ладони, а затем пальцы, один за другим. Наконец он все объяснил.

— Я никак не могу забыть, что они сделали с моими руками. Они опускали их в какую-то жидкость, а потом скребли чем-то под ногтями. Нет, они начали с ногтей… Господи! Я уже даже не помню…

— В полиции?

— Конечно, где же еще!

Казалось, это объясняло смысл его протестующих слов, сказанных Ричарду, а поскольку в полиции он считался главным подозреваемым, мне стало понятным, почему он так много и подробно говорил шерифу О’Мэлли о своем якобы увлечении мною.

Я снова испытала неприятное недоумение от ярко освещенных улиц и домов.

— Неужели только при слепящем свете люди здесь чувствуют себя в безопасности?

— Они ничего не чувствуют, а просто ослеплены, и это состояние их вполне устраивает.

— Вы действительно верите в это?

— Разве не для этого существуют транквилизаторы?

Временами, когда я смотрела в его сторону, яркий свет фар встречных автомобилей выхватывал из тьмы его профиль — длинный нос, высокий лоб, выпяченный вперед подбородок, который должен был как бы компенсировать безвольность рта. Мне нравилось это лицо, оно казалось открытым и неспособным скрывать страдание, если Форбс позволял себе это. Отсюда и эта неестественная физическая активность Форбса — это просто был способ отвлечь внимание.

— Да, пожалуй, — ответила я, имея в виду транквилизаторы.

Форбс, казалось, торопился высказать все, будто опасаясь, что ему не хватит времени.

— Кэтрин, я не сказал полиции всей правды, хотя хотел это сделать. Вчера после десяти вечера профессор позвонил мне. Он просил меня зайти к нему на работу. Я только что вернулся из административного корпуса, успев положить свой отчет Хиггинсу в почту декана. Профессор попросил прийти к нему в офис, понимаете, а не домой, где я всегда был желанным гостем. Мы живем близко, в квартале друг от друга, а Ричарда дома почти не бывает. Я направился к профессору в его офис, но был зол на него, даже обижен. Он нехорошо поступил со мной. Не знаю, поймете ли вы меня. Он отмахнулся от меня, иначе это не назовешь. Я ожидал, что он будет обрадован, когда узнает о гранте. Как-никак он сам их не раз получал, да еще в миллионах. Я думал, что эта скромная сумма… думал, что она позволит нам закончить то, что мы с ним начали и что для нас было так важно. Вместо этого он вдруг буквально выскочил из кабинета и — прямиком к декану Борку. «Посмотрите, — выкрикнул он, — чего добился Форбс!» Словно я открыл новую, бесконечно малую частицу. Новый элемент! А затем эта история о советском конвертере. Какое совпадение, что именно в это время на сцене моей жизни появились вы… Он использовал все, чтобы придать этим событиям почти государственное значение. Поверьте, я вышел из дома с твердым намерением пойти к нему, но по дороге перебрал в памяти все свои неприятности.

Ты сделал это, не так ли? — сказал я себе, и повторял то, что скажу профессору, если мы поспорим. Но вместо того, чтобы поити к нему, я вдруг решил, что нет, не пойду, хоть на этот раз я скажу ему нет. И продолжал идти. Сколько раз я останавливался и хотел повернуть в нужную сторону, но я не сделал этого, Я не случайно оказался у отеля «Марди-Гра». Я хотел уйти как можно дальше от факультетского корпуса, вы меня понимаете? Я хотел, чтобы профессор, не дождавшись, ушел наконец домой, думая обо мне и даже беспокоясь. Я не собирался повернуть назад и бежать к нему, а затем просить прощения за опоздание. Поэтому я зашел в бар отеля и выпил. И думал о вас, потому что это было самым надежным способом выбить из головы мысли о профессоре. Наконец я справился у портье о вас, и узнал, что вы давно вернулись и поднялись в свой номер.