Дело Фергюсона - Макдональд Росс (книги полностью бесплатно txt) 📗
— Ну ладно, Тони. Не валяйте дурака.
Он смущался ее присутствия и, поманив меня в дальний угол, забарабанил, точно школьник, отвечающий урок:
— Она сказала, что Гэс был очень красивый, куда красивей Гранады даже теперь, когда... даже мертвый. Сказала, что Гэс и мертвый ей дороже живого Гранады. Сказала, что Гэс не убивал Бродмена и ничего у него не крал. А взял у Бродмена только свое, и Богоматерь последит, чтобы Гэс получил на небесах все, что ему положено. Сказала, что ждет не дождется того дня, когда вместе с Гэсом полюбуется с небес, как Гранада поджаривается в аду, и они по очереди будут в него плевать. — Смущение Падильи достигло предела. — Они всегда так говорят, когда разволнуются.
Вернулся Гранада и застонал, увидев, что Секундина сидит на полу, укрыв голову и обнажив белые бедра. Он ткнул в нее забинтованным пальцем.
— Уберите ее, не то она у меня насидится.
Мне не удалось ее уговорить — я ведь адвокат, а значит, хитрее полицейских и вероломнее врачей. Падилья вежливо отодвинул меня, поднял ее на ноги, убедил не падать снова, улещивая и подталкивая, вывел в коридор, и она покорно пошла с ним сквозь строй закрытых дверей справа и слева.
— Что случилось? — спросил дежурный сержант.
— Она укусила Гранаду.
— Да неужто?
9
Дверь нашей квартиры открывается прямо в гостиную. Свернувшись в клубочек, Салли спала в углу дивана. На ней был стеганый халат — мой подарок на ее двадцатитрехлетие. В тусклом свете прикрученной лампы ее расчесанные щеткой волосы сияли, как золото.
Я стоял и смотрел на нее. Она пошевелилась во сне и причмокнула губами — как младенец, подумал я. Если бы не грушевидный живот и налитые груди, распиравшие халат, она сошла бы за двенадцатилетнюю девочку. Но мысль, что ей вдвое больше, меня ничуть не огорчила.
На цыпочках пробравшись в кухню, я зажег свет над плитой и заглянул в духовку. Газ был выключен, но дверца была еще теплой. Мой ужин стоял за ней в прозрачной кастрюле. Я поставил кастрюлю на край мойки и принялся за еду, не садясь. Фарфоровые часы глядели на меня со стены сверху вниз, укоризненно показывая двадцать минут первого.
Я услышал, как Салли в тапочках идет через гостиную.
— А, ты все-таки соизволил вернуться домой! — сказала она с порога.
— Погоди! Приговоренный к смерти имеет право в последний раз поесть перед казнью. Ну, пожалуй, не совсем юридическое право, однако традиционно за ним признаваемое. — Я сунул в рот еще кусок барашка и, начав жевать, улыбнулся ей.
Она не улыбнулась в ответ.
— Так тебе и надо, если подавишься!
— Да что ты! Редкая вкуснятина.
— Ты врун, Билл Гуннарсон. Мясо совсем пересохло. Я же слышу, как ты хрустишь, будто собака костью. А я-то так старалась с этим ужином. Честное слово, просто плакать хочется. И не плачу я только тебе назло.
— Мне очень грустно. Но все равно, необыкновенная вкуснятина. Съешь кусочек.
— Я вообще есть не способна, — произнесла она холодно. — Но не беспокойся. Я поужинала. Ждала чуть не до половины десятого. А потом не выдержала и поела одна. Пока ты там шлялся.
— Шлялся не совсем то слово.
— Найди лучше.
— Старался и надрывался. Гонялся за лишним долларом. Создавал себе блестящую репутацию.
— Пожалуйста, не пытайся острить. Смешон ты не больше костыля.
Это меня задело, и я ответил, что при столь блистательных уподоблениях ее остроумия с лихвой хватит на нас обоих. Костыль! Не разрешит ли она мне процитировать это друзьям?
Глаза у нее стали блестящими и матовыми, как циферблат фарфоровых часов на стене.
— Может быть, я не могу соперничать с киноактрисами. Я отяжелела, растолстела, стала физически отталкивающей. Неудивительно, что ты где-то шлялся, а меня бросил в беде.
— Ты не толстая и не отталкивающая. А я не шлялся. В жизни не был знаком ни с единой киноактрисой. И в беде тебя не бросал.
— А что же, по-твоему, беда? Ты ведь даже не позвонил!
— Знаю. Я несколько раз пытался, но все время что-то мешало.
— Что?
— Ну, там, люди и еще всякое, — ответил я неопределенно.
— Какие люди? С кем ты был?
— Погоди минутку, Салли. Мы ведь таких вопросов не задаем. Помнишь?
— Я всегда тебе говорю, где я была, и с кем, и вообще все.
— Если бы я тебе говорил все, то был бы паршивым адвокатом.
— Тебе не удастся всякий раз прикрываться своей профессией.
— Прикрываться?
— Вместо того чтобы прямо признать, что муж ты никакой, — сказала она назидательно. — Когда мужчина старательно избегает возвращаться домой, нетрудно понять, что это означает. Внутренне ты не женат — ты вечный холостяк. Ты не хочешь брать на себя ответственность за жену и семью. Неудивительно, что ты зафиксировался на своих клиентах. Необременительные отношения, деятельность, которая льстит твоему «эго», не накладывая никаких обязательств на твое внутреннее "я".
— О-го-го! — сказал я. — Что ты читала?
— Я вполне способна сама проанализировать свой брак и прийти к неизбежным выводам. Этот брак висит на волоске, Билл.
— Ты серьезно?
— В жизни не была серьезней. Знаешь, что ты такое, Билл Гуннарсон? Ты всего-навсего профессия, которая ходит, как человек. Когда я попыталась рассказать тебе по телефону, как доктор Тренч сказал, что я в прекрасной форме, ты все мимо ушей пропустил. Тебе даже Билл Гуннарсон-младший ни чуточки не дорог.
— Он мне очень дорог.
— Может быть, ты так думаешь, но ты ошибаешься. Тратишь дни и недели напролет, спасая преступников от тюрьмы, где им самое место. Но когда я тебе говорю, что Биллу Гуннарсону-младшему нужна своя комната, ты отделываешься от меня пустыми обещаниями.
— Не пустыми! Я сказал, что мы подыщем дом побольше, и подыщем!
— Когда? Когда ты позаботишься о всех убийцах и всех грабителях? Когда Билл Гуннарсон-младший будет стариком с длинной седой бородой?
— Черт побери, Салли! Он же еще даже не родился.
— Как ты смеешь посылать меня к черту!
Она оглядела свою кухню, точно прощаясь с ней навсегда. Ее взгляд скользнул по моим волосам, стальным гребнем расчесав их. Она величественно повернулась и вышла. Стукнувшись бедром о косяк.
Я не знал, смеяться мне или плакать. Торопливо доел ужин, однако тщательно его разжевывая. Прекрасный предлог, чтобы поскрипеть зубами.
Десять минут спустя, приняв горячий душ, но без холодного, я забрался в кровать. Салли лежала лицом к стене. Я подсунул руку под мягкую складку у нее на талии. Она притворилась мертвой.
Я продвинул руку подальше. Кожа у нее была нежная, как сливки.
— Прости! Конечно, я должен был тебе позвонить. Но меня это дело прямо-таки засосало.
— Сразу понятно, что за дело, — ответила она через некоторое время. — Я очень беспокоилась. Прочла об убийстве в газете. И подумала, что для успокоения почитаю книгу, которую мне мама прислала, — о том, как быть счастливыми в браке. Ну, и одна глава меня очень расстроила.
— О вечных холостяках? Она хмыкнула.
— Но ты же не вечный холостяк, Билл? Тебе нравится быть женатым на мне и все прочее?
— И все прочее.
Она повернулась ко мне, но не совсем.
— Конечно, последнее время всего прочего было не очень.
— Я могу и подождать.
— И тебя это не угнетает? В книге говорится, что для мужчин это тяжелое время, потому что они страстные. Для тебя это тяжелое время?
— Это чудесное время! — Я провел ладонью по ее животу. Даже в темноте она вся светилась.
— Ой! — сказала она.
— Почему «ой»?
— Вот, потрогай.
Она передвинула мою ладонь, и я почувствовал, как он брыкается. Конечно, с тем же успехом могла родиться не он, а она, однако удары, которые ощущала моя ладонь, были явно мужскими.
Дыхание Салли стало спокойным и размеренным. Я повернулся на бок, намереваясь тоже уснуть. Зазвонил телефон, точно сигнал тревоги, включенный моим движением. Я одним прыжком очутился на полу и на цыпочках добрался до проклятой штуки, прежде чем она снова затрезвонила. Приглушенный голос произнес:
