Шустрая рыжая лисица - Макдональд Джон Данн (лучшие книги .TXT) 📗

Я еще не успел заглушить мотор, а Берли уже шагал к нам, выскочив из своего маленького кабинетика. Было одиннадцать часов утра, вторник. Погода стояла теплая, ярко светило солнце. Невдалеке голубели заливы Флориды.

– Привет, Макги, – сказал он, протягивая мне руку и бросив быстрый, пытливый взгляд на Дэну, несомненно посчитав ее очередной пациенткой.

Представив их друг другу, я поспешно заметил:

– Мы приехали, чтобы побеседовать с одной из твоих подопечных, Стэн. Если, конечно, можно. Нас интересует Нэнси Эббот.

Приветливое выражение на его лице вмиг изменилось озабоченным. Он обратился к Дэне:

– Мисс Хольтцер, зайдите на минутку ко мне в кабинет, Дженни угостит вас охлажденным чаем. – Она кивнула и отошла. Берли подвел меня к деревянной скамейке в тени. – В чем дело, Трев?

– Она участвовала в одном дельце, года полтора назад. Я хочу задать ей несколько вопросов об этом. Она в порядке?

Он пожал плечами.

– Она не пьет с октября, но алкоголизм – не единственная ее беда. И честно говоря, Трев, кроме тебя, я ни с кем бы не стал говорить о своих пациентах. Ты тогда так помогал мне с Мэриэн! Видит Бог, мы боролись изо всех сил, но все же проиграли. Должен тебе сказать, что ее, эту Нэнси, держат здесь только под мою ответственность. Ей тут не место, да и нигде ей больше нет места. Тебя послал ее отец?

– Нет.

– Отставная полицейская дама доставила это дитя сюда в октябре. Пьяную до бесчувствия и отощавшую до предела – весила она девяносто фунтов. [1]Белая горячка, судороги... Жалкое зрелище. С тех пор я получаю тысячу в месяц из одного банка в Сан-Франциско, а туда регулярно отправляю отчет о ее состоянии. Когда мы принялись выводить ее из ступора, я буквально встал в тупик. Мне даже пришлось пригласить одного знакомого врача, чтобы посоветоваться. Алкоголизм – это только одна из ее болезней. Но я не хочу сбыть ее с рук. Эта тысяча в месяц позволяет мне позаботиться о многих других пациентах. Я ведь себе на уме, Трев.

– Так что с ней?

– Физически она здорова как лошадь. Ей всего 24 года. Пила она в течение девяти лет, из них последние пять – запоями, но это не так уж много, чтобы нанести непоправимый вред здоровью. И, однако, рассудок ее поврежден.

– Она сумасшедшая?

– Она не в своем уме, старина. Когда-то с ней кто-то перестарался, считая, что шокотерапия – панацея от всех бед. Симптоматически лечили возбуждение и депрессию. Насколько мне известно, она прошла более двадцати полных курсов лечения. Все это, да еще судороги и привело к необратимым поражениям мозга. Она не очень хорошо ориентируется, не может оперировать абстрактными понятиями. У нее маниакально-депрессивный психоз. Сейчас ты ее застанешь в самой лучшей форме, на пути к подъему, хотя и не слишком значительному. Она могла бы прекрасно держаться в обществе, если не требовать слишком многого. Но иногда она становится совершенно невменяемой. Жестокость, навязчивая нимфомания и такая сильная потребность в выпивке, что если встать на ее пути, то она способна даже убить. В таких случаях я прихожу ей на помощь. Она впадает в депрессию, не произносит ни слова в течение многих дней. А затем начинает снова медленно выкарабкиваться.

– А как у нее с памятью?

– Иногда нормально, а иногда напрочь отсутствует.

Я смотрел на его усталое обезьянье лицо и вспоминал, как он рассказывал о Мэриэн, о своей любви и ее крушении...

– Как же с ней все это случилось, Стэн? Кто в этом виноват?

– Кто виноват? Да ее собственный отец. Обожаемый всеми, талантливый, могущественный папаша. Его брак оказался явно неудачным. Бедная крошка была слишком похожа на свою мать, поэтому отец не выносил ее и ничего не мог с собой поделать. Он оттолкнул девочку от себя. Не в состоянии понять причины столь жесткого обращения, она выросла, убежденная в собственной никчемности. А с этого-то все и начинается, Макги.

Человек не может принять того, чего не понимает, примириться с мыслью о собственной никчемности, ничем не подтвержденной. И пытается доказать себе эту самую свою никчемность. Так эту девочку поглотили секс и пьянство. Комплекс вины сделал ее эмоционально неустойчивой. Шокотерапия и судороги доконали ее. Она безнадежно разрушенная личность. Теперь для нее ничего уже нельзя сделать. Здесь ей лучше всего. Иногда она бывает даже приятной.

– Я не хотел бы ее огорчить.

– А какие у тебя к ней вопросы?

– Хочу узнать, помнит ли она кое-какие имена. И как были сделаны кое-какие фотографии.

– Что за фотографии?

Я открыл конверт, выбрал два снимка и протянул ему. Он рассматривал их с печалью и жалостью.

– Бедное дитя! Знаешь, что она говорит в состоянии аффекта? «Люби меня, люби меня!» Отвергнутая сначала отцом, а потом молодым мужем, пережившая тяжелый аборт – провалялась год в клинике, когда ей было всего семнадцать, брошенная и никому не нужная.

– А как она может отреагировать на эти снимки?

– Трев, уже ничто не способно ни причинить ей большого вреда, ни принести большой пользы.

– А она станет со мной разговаривать?

– В этой фазе цикла она очень общительна. Иногда приходит в возбуждение. Может статься, это ее позабавит. Не знаю... Ну разве что ускорит данную фазу цикла.

– Ты поприсутствуешь при нашей беседе?

– Пожалуй, наедине ты от нее большего добьешься. Когда людей больше двух, она начинает стараться произвести впечатление, работает на публику. Нет, один на один она общается лучше. Боже мой, старина, ну и снимочки! Говоришь, полтора года назад? Полагаю, она уже была больна, но разглядеть это тогда мог лишь специалист. А теперь это видно всем.

– Как с ней лучше держаться, Стэн?

– Естественно и дружелюбно. Если она станет нести чушь, просто помоги ей вернуться к предмету разговора. Не выказывай удивления и не смейся. Мы-то все к ней уже привыкли, наших пьяниц уже ничем не удивишь, а тебе может стать не по себе. Веди себя с ней так, словно она веселый, милый ребенок, наделенный богатым воображением.

– Где она?

Он подвел меня к своему кабинету и указал:

– Обогнешь столовую и увидишь тропинку, ведущую на пляж. Минут двадцать назад она ушла в том направлении.

Прежде чем увидеть Нэнси, я ее услышал. У нее было красивое контральто, очень богатое и сочное, а пела она рекламную песенку об ароматных сигаретах с фильтром, сидя на поваленном стволе пальмы, футах в ста от конца тропинки. Пляж был узкий – больше ракушек, чем песка. Когда я направился к ней, она, услышав их хруст под моими ногами, перестала петь, обернулась и внимательно посмотрела мне в лицо, потом поднялась, мило и приветливо улыбаясь; на ее загорелом лице выделялись ослепительно белые зубы.

– Приветствую вас! – воскликнула она. – Меня зовут Нэнси. А вы новенький?

На ней были бледно-голубые «бермуды» и белая мужская рубашка, завязанная узлом на талии. Темные волосы заплетены в косы. Высокая, гибкая, с ясными темно-синими глазами, она напомнила мне Джейн в самых старых лентах о Тарзане. Босая, она ступала по острым ракушкам, не морщась.

– Я всего лишь посетитель. Меня зовут Трев.

– Вы приехали к Джеки? Ее больше не рвет. Пожалуй, ей можно съездить домой. Просто погостить.

– Вообще-то я приехал, чтобы навестить вас.

Радушие мгновенно исчезло с ее лица.

– Он уже людей сюда шлет! Передайте ему, что плевать я хотела. Меня все это не волнует. Ни сейчас, ни когда-либо. Пусть утрется! Так ему и передайте.

– Меня никто не посылал. Просто я знаком с людьми, которые знают вас. Я проезжал мимо и решил заглянуть к вам. Вот и все, Нэнси.

– С какими еще людьми?

– С Карлом Абелем. С Вэнсом и Пэтти Макгрудер.

Нахмурившись, она вернулась к своему бревну и села. Я пошел следом. Прищурившись, она поглядела на меня:

– Этого Карла я знаю. Про таких говорят: сила есть – ума не надо. Вы уж мне поверьте. Носился с этой идиотской затеей. Идеальный оргазм. Представляете? Может, он думал меня таким образом возбудить? Трус чертов. Так боялся устроить пожар в этой жалкой лачуге. Боже, там, в горах, всегда было так холодно, а моя тетушка считала, что я целый день катаюсь на лыжах. Он украл ключ в конторе. А она-то ему платила пятьдесят долларов в день за индивидуальные тренировки! Мы там вверх дном все перевернули. И чего он добивался? Тут вопрос один: или раскручиваешься, или нет. Правильно? А я почти всегда в форме, и не моя вина, что они в первый раз так торопятся. На прошлой неделе... или в прошлом году?.. я пыталась вспомнить его имя. Вот теперь вспомнила, Карл. Боже, на лыжах он был прекрасен! А когда мы вышли из этой хижины, он толкнул меня в сугроб и натер мне снегом лицо, чтобы я выглядела розовенькой и посвежевшей, а потом помог мне спуститься по склону до домика, а от бренди мы здорово окосели, прямо как во сне плыли. И он нес какую-то чушь. Сколько же мне тогда было? Он вам, наверное, говорил. Девятнадцать? Кажется, да. Да, я припоминаю. Вы у Стэна спросите, он вам скажет. Но к чему все это? Я ведь говорю о том, что вы и без меня знаете. Садитесь рядом. Только, ради Бога, я не хочу говорить об этих противных Макгрудерах. Ведь я же не обязана это делать, правда?