Мотив убийства - Маншетт Жан-Патрик (мир книг TXT) 📗
– Судья вызовет вас в свое время.
– А! – сказал я. – Так вы проходите?
Он покачал головой и быстрыми шагами направился к лестнице. Я слышал, как он спускается. Я закрыл дверь. Мои окна выходят во двор – жаль, так как мне бы хотелось узнать, из какой машины он за мной следит. Во всяком случае, это не «пежо-404». От нее, по-видимому, мало что осталось. Я протянул руку к телефону, чтобы позвонить Хейману, но, как только дотронулся до аппарата, он зазвонил.
– Месье Тарпон?
– Он самый.
– Здравствуйте, месье Тарпон. С вами говорит Станиславский.
Я спросил, как он поживает. Он сказал, что прекрасно.
– Здесь у меня сидят два господина и ждут вас.
– Я поднимаюсь, – сказал я.
Я быстро достал чемодан из-под канапе-кровати. Дела принимали такой оборот, что я был готов ко всему. Я открыл коробочку из-под драже и вынул из нее мое личное оружие – «браунинг», сделанный в Польше по бельгийской лицензии во время немецкой оккупации. Остается только заплакать: у меня есть разрешение на его хранение, но не на ношение. Я сунул его в карман пиджака и поднялся на пятый этаж.
Дверь открыл Станиславский. Это маленький человек с морщинистым лицом. Очень плохо одет для портного. Но он всегда очень любезен. На свете мало людей, о которых можно так сказать.
Он не выглядел испуганным. Я думал, что в его комнате находится банда убийц, потому что теперь был готов ко всему, как я уже сказал. Поэтому я оттолкнул Станиславского, чтобы войти, держа руку в кармане. В ателье портного я увидел сидящего на скамейке Хеймана и полного молодого человека, вероятно Жерара Сержана.
– А! – произнес я.
– Что с вами, господин Тарпон? – спросил Станиславский.
– Извините меня.
Я вынул руку из кармана и глупо покрутил ею перед собой. Я не знал, что с ней делать, с этой рукой. В отчаяний я протянул ее толстому молодому человеку, который встал, облизав губы, и схватил мою руку.
– Эжен Тарпон, Жерар Сержан, – представил нас Хейман.
В то же время он продолжал играть указательным пальцем браслетом своих часов и вопросительно смотрел на меня.
– Я очень сожалею, что меня задержали, – сказал я Жерару Сержану.
– Неважно.
– Я уверен, что вы собирали сведения, – авторитетно заявил Хейман.
– Да, собирал, – подтвердил я.
Хейман встал и направился в мою сторону.
– Мы ждали вас возле двери, как вдруг я услышал шаги на лестнице. Я осторожно выглянул и увидел Коччиоли. Тогда мы поднялись этажом выше. Он остановился перед вашей дверью, долго звонил, а потом стал ждать. Мы не могли выйти вам навстречу, потому что я не хотел бы вмешивать в это дело полицию, как я объяснил нашему другу...
Он похлопал Сержана по плечу. Пока Хейман говорил, я рассматривал молодого человека. Он был скорее коренастым и плотным, чем толстым. У него были очень широкие плечи. Нейлоновая сорочка с черным трикотажным галстуком, на ногах ужасные желтые ботинки. Он был примерно моего роста, но вдвое шире. Большая светловолосая голова, круглые бледно-голубые глаза с густыми короткими ресницами. Он больше походил на пастуха, чем на торговца свиньями. Наверное, что он был на мели. Он совсем не походил на свою сестру.
– А потом, – закончил Хейман, указывая на Станиславского, – месье услышал шорох на лестничной клетке и открыл дверь, и я шепнул ему, что мы ждем вас, и он пригласил нас на чай.
Старый журналист тряхнул стаканом с чуть подкрашенной жидкостью.
– Я налью вам тоже, господин Тарпон, – тут же предложил храбрый портняжка.
Пока Станиславский наливал мне чай, я продолжал разглядывать Жерара Сержана, вернувшегося на свое место. Хейман снова сел рядом с ним, а я – на стул. Нет, пастух совсем не походил на свою сестру, но, глядя на него, я начинал лучше понимать ее. И меня ничуть не удивило то, что он рассказал о ней, пока мы пили чай.
– Она была старше меня на три года и вначале совсем не была распутной, – начал он. Поставив свой стакан на пол, он положил красные руки на раздвинутые колени и посмотрел на меня с вызовом, как бы ожидая возражений с моей стороны. Я кивнул. Станиславский деликатно вышел из комнаты и начал с чем-то возиться в соседней. Люди его ремесла постоянно должны вкалывать, чтобы выжить. Я хотел предложить всем спуститься ко мне, чтобы не мешать старику, но Жерар Сержан разговорился, и, кроме того, я подозревал, что Станиславскому было приятно видеть в своей мастерской частного детектива.
– И даже позднее, вы знаете, она оставалась чистой, – говорил Жерар Сержан. – Несмотря на всех этих мужиков, которые увивались вокруг нее, она оставалась чистой.
– Каких мужиков? – спросил я.
Он ответил не сразу. Он поведал сначала об их детских годах и о том, как он был тогда счастлив. Когда он рассказывал о курах и свиньях, его ангельские глаза загорались, и я живо представлял себе Анверме, этот райский уголок.
– А чем занимался ваш отец? – спросил я.
Он помрачнел.
– Я не успел его узнать. Он умер, когда я был еще младенцем. Мне было только два месяца.
– Простите, – сказал я.
– Он оставил нам дом и участок. Мы не были богачами, но мы могли жить спокойно в своей семье: мама, Луиза и я. Нам больше ничего не нужно было.
– И тогда из города приехал мужчина, – продолжил я скрипучим голосом.
Я уже догадывался об остальном. Он кивнул, и его лицо кирпичного цвета еще больше покраснело.
– Она была наивная, – объяснил он. – Ей нравилось выходить с ним, нравилось, что он покупал ей какие-то вещи. А когда он предложил ей поехать в город и работать на него, она очень обрадовалась.
Я посмотрел на Хеймана. Вид у него был усталый и скучающий. Но это, быть может, оттого, что он не любит чай.
Жерар Сержан продолжал рассказывать. Сначала его сестра работала в Гурне-ан-Бре билетершей в кинотеатре «Колизей», потому что этот тип был владельцем кинотеатра. Она часто ездила с ним в Париж по делам.
– Она встречала много дурных людей, – вздохнул Жерар Сержан. – Дело в том, что этот тип устроил нечто вроде киноклуба. Раз в неделю он демонстрировал эти фильмы... шведские, вы понимаете? Она не видела в этом ничего дурного, но я знаю, что все эти мужчины ухлестывали за ней. Надо сказать, что почти все эти киношники – иностранцы.
Он умолк и прикусил губу, глядя на Хеймана с неприязнью. Хейман и бровью не повел. Он залпом допил свой чай.
– Простите меня, – обратился к нему Жерар Сержан. – Я не хотел сказать, что все иностранцы – свиньи.
– Перестаньте философствовать и продолжайте ваш рассказ, – мягко сказал Хейман.
– Но вы поняли, что я хотел сказать?
Хейман встал и подошел к окну, выходившему во двор. Он стоял к нам спиной. Жерар Сержан вопросительно посмотрел на меня.
– Продолжайте, – разрешил я.
Он еще раз покраснел, допил чай, но быстро успокоился. В конце концов его сестра переехала в Париж. Она стала посещать... господ, которые работали в кино, а они обещали ей блестящее будущее в кино, и она начала сниматься в небольших фильмах.
– Какого рода фильмах? Вы можете вспомнить название хотя бы нескольких?
Он не знал, куда деть свои красные руки.
– "Запретные ласки", – подсказал я.
– Да, но она оставалась...
– Чистой, я знаю. – Я попытался улыбнуться, так как он, видимо, очень переживал и совсем не виноват в том, что дурак. – Можете не утомляться, – сказал я. – Я знаю, в каких фильмах она играла. Но ведь нужно же с чего-то начинать свою карьеру.
– Я был против, – уточнил он. – Но поскольку она оставалась чистой...
– А если даже и нет. Разве вы станете упрекать ее за любовную интрижку?
– Но я уверен, что этого не было. Она бы рассказала мне.
– Вы часто ее видели?
– Она приезжала к нам в Курвилль, а иногда я проведывал ее в Париже. Она привозила нам с мамой подарки. Когда она не могла к нам приехать, она посылала нам деньги. Вы понимаете, каким она была человеком?
– Хорошим, – вздохнул я.
– Лучше, чем вы думаете, – сказал он, глядя мне прямо в глаза, и мне тяжело было выдерживать этот взгляд, потому что она умерла, и довольно странным образом.
