Куколка для монстра - Платова Виктория (книги без сокращений txt) 📗
Я надолго замолчала. Теперь я скажу самое главное. Самое главное, что должно пронять спецназовца до самых потрохов, истерзанных поруганной любовью. Нужно только все четко рассчитать.
Я закрыла глаза и прижалась лицом к закаменевшей руке Андрея. Меня даже начало трясти. Не очень сильно, но именно это отсутствие силы должно выдать колоссальное внутреннее напряжение.
– И вам тоже. В тот день я была потрясена вашей историей, Андрей. Но они – эти люди, которые ворвались ко мне в квартиру, которые избили меня. Они ведь не только били… Они насиловали меня. Все трое. Несколько часов подряд. Это было так страшно… И так хотелось умереть… И теперь я увидела двоих из них…
Но Андрей не дал мне договорить. То, что произошло с ним в следующую секунду, повергло меня в шок. Он обхватил голову руками, – как будто она должна была взорваться, – упал на пол и стал страшно, сухо кричать. Это было похоже на припадок эпилепсии: все тело его били судороги, оно изгибалось, и казалось, это будет продолжаться вечно. Я на секунду возненавидела себя за то, что использовала запрещенный прием: я знала историю его возлюбленной и теперь решила зеркально повторить ее, чтобы заставить Андрея защитить меня, чтобы сделать его послушным орудием в моих руках. Но я не учла одного: малейшего упоминания, малейшего намека на сходные обстоятельства достаточно, чтобы его и без того нездоровая психика снова дала сбой. Уже не думая ни о чем, я упала рядом с Андреем на пыльный ковер и крепко прижала его к себе.
Будь ты проклята, Анна. Будь ты проклята.
Будь ты проклята.
Не зная, что делать с судорогами, я начала быстро покрывать его искаженное лицо поцелуями: сначала быстрыми и нервными, а затем долгими и успокаивающими:
– Ну что ты, что ты… Ну, успокойся, миленький… Пожалуйста…
И он затих. Он лежал как мертвый, я видела заострившиеся черты его лица, мгновенно постаревшие губы и ставшие тусклыми волосы.
И я заплакала: отчаянно, навзрыд, первый раз так отчаянно и так навзрыд.
Будь ты проклята, Анна. Будь ты проклята. Но уже ничего невозможно изменить. В этом безостановочном потоке слез утонула единственная человеческая мысль: если бы я знала, что все закончится именно так, я бы отдала полжизни, только бы не приходить сюда и не устраивать этот страшный спектакль перед полубезумным спецназовцем.
Мои страшные рыдания на время привели Андрея в чувство: теперь уже он крепко прижимал меня к себе, покрывая мое лицо поцелуями. Легкие вначале, они тяжелели, становились невыносимо долгими, но я не мешала ему, я понимала, что сейчас он целует свою Марию и просит прошения у нас обеих…
– Мария, – прошептал Андрей, зарывшись губами в моих волосах.
Ну что ж, Мария так Мария, мертво подумала я. Это имя мне тоже бы подошло.
Я ждала. Я не знала, что он предпримет дальше. Если я сама отвечу на его поцелуи – это может оскорбить его. Я закрыла глаза и предоставила ему делать со мной все. Что угодно. Все, что угодно. Так похожее на любовь.
…Это действительно было похоже на любовь. Он аккуратно и бережно расстегивал пуговицы у меня на блузке – одну за другой. И когда я осталась лежать обнаженной, не замечая ни корешков сербских книг, ни пыльного ковра, он все еще целовал меня, сжав руки замком за спиной.
Пытка поцелуями продолжалась почти всю ночь: моего тела касались только его губы. Они изучили, выцеловали каждый сантиметр моей кожи, это были странные и разные поцелуи: иногда они приобретали тяжесть желания, но тут же снова становились нежными. Как будто Андрей стегал кнутом свою собственную плоть, как будто бы он ненавидел мужское естество за то, что сотворили мужчины с его возлюбленной. Как будто он просил прощения каждым своим прикосновением. Я уже не прислушивалась к себе, я то впадала в какое-то забытье, то снова приходила в сознание, но его губы, как два верных пса, все время были рядом со мной. И когда в темных углах его захламленного любовного алтаря стала таять тьма, он наконец-то оставил мое истерзанное нежностью тело. Он упал рядом, совершенно обессиленный, и едва разжал распухшие губы.
– Прости меня, Мария, – услышала я его прерывистый шепот. – Простите меня, Анна…
Ему не понадобилось мое прощение. Через несколько секунд он уже спал.
А когда проснулся, я была рядом. Я сидела на ковре уже одетая и держала его голову на коленях. Он резко поднялся и ткнулся затылком в мой подбородок. Я увидела его потухшие, затянутые пеплом глаза и испугалась.
– Доброе утро, Андрей, – очень сомнительно, что оно будет добрым. – Вы заснули, а я не стала вас будить…
Он молчал и пристально смотрел на меня.
– Мне нужен адрес этого казино, – сказал он.
– Что вы собираетесь делать? – взволнованно спросила я. Я действительно была взволнована, даже наигрывать не пришлось.
– Это уже мои проблемы, – никакого света в глазах, только легкий дымок безумия.
– Я… Я не знаю точно… Я могу показать визуально. Нет. Я не позволю вам идти туда… Вы наделаете глупостей.
– Возле ЦДХ? – Он не слушал меня.
– Я не хочу, чтобы вы ехали… Я хочу, чтобы ты забыли все то, что я вам вчера рассказала.
– Забыл? – Он почти с ненавистью посмотрел на меня. – Не получится забыть. Вот что, я сам все найду.
– Я никуда не пущу вас… – Я вцепилась в его плечи руками, я была полна решимости остановить его.
Но он отстранил меня – мягко и жестко одновременно: я только успела почувствовать страшную силу в его напряженных пальцах. И, как бы поняв это, он смягчился и прижался губами к моему лбу. В них не было ничего от его собственных ночных губ, разве что нежность и желание защитить.
– Я никуда не пущу вас, Андрей…
– Езжайте домой, Анна. Езжайте и ни о чем не беспокойтесь. Все будет хорошо. Вы слышите? Никто не уйдет от ответа… Никто не уйдет, как ушли тогда, в Осиске… Никто. Я обещаю вам.
– Нет, Андрей, пожалуйста…
– Ничего страшного не случится. Езжайте домой. Я вам позвоню, можно? – Он коснулся пальцами моей щеки. – Вы все-таки очень похожи на Марию, Анна…
…Только на улице я сообразила, что он не взял у меня номер телефона. Он не взял, а я не сказала ему. Ну, в конце концов, он мог иметь в виду и телефон Леща, ведь все последнее время я жила на «Курской». Да, именно так он и решил, соврала я себе. Он позвонит вечером. Он обязательно позвонит вечером. Иначе и быть не может.
Ночные поцелуи Андрея что-то перевернули в моей окаменевшей душе; я понимала, что ночью он целовал не меня, а свою погибшую невесту. Но это ничего не меняло. Вся моя ненависть к миру, весь мой холодный расчет в отношениях с ним подтачивала волна грустной нежности, которая шла от Андрея. Все мои жестокие игры оказались ничем по сравнению с одним-единственным его поцелуем. Я была опустошена, как будто бы всю ночь занималась тяжкой бессмысленной работой. Представления о жизни рушились, и я боялась быть заживо похороненной под их руинами.
Я даже остановилась и пару раз стукнулась горячим лбом о прозрачную стеклянную стену автобусной остановки. «Кока-кола, твой ответ солнцу», – гласил плакат на ее модернизированном ребре. Нельзя распускаться, скоро ты увидишь Лапицкого, скоро ты поедешь в Альпы, и все станет на свои места…
…У подъезда своего дома я увидела капитана и сразу же успокоилась. Абсолютное зло мирно сидело на скамеечке, поджав под себя ноги в стоптанных кроссовках, и ждало меня. Ничего не изменилось. От этого мне стало отчаянно-весело.
Увидев меня, капитан приветственно поднял руку:
– Поздновато возвращаешься. К тебе последние восемь часов не дозвониться, не достучаться. Ну, признавайся, всю ночь блудила?
– Был грех, – лаконично ответила я.
– Что за хрен?
– Извини, имени спросить не удосужилась.
– Ты не очень-то шали. А то закончишь, как господин Меньших..
Черт возьми, за всеми этими перипетиями с Андреем я совсем выпустила из головы то, что вчера вечером несчастный Лещарик предстал перед судом инквизиции: охота на ведьм благополучно завершилась.
