Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Здравствуйте, Маша, — сказал я. — Это говорит Алексей. Я приехал и скоро уезжаю опять. Нам нужно встретиться.
— Приходите ко мне, — тотчас же ответила она. — У вас есть время?
— Где вы живете?
— Рядом с вами, на Баррикадной.
Через десять минут я поднимался по крутой лестнице на третий этаж старинного каменного дома. Сердце у меня колотилось так сильно, что я был вынужден остановиться и перевести дыхание.
Сапожниковой нужно было звонить пять раз, но едва я притронулся к звонку, как щелкнул замок. Маша стояла за дверью и ждала меня.
Мы вошли в комнату. Я огляделся. Это была небольшая комната с высоким лепным потолком и двумя узкими окнами. В углу стояла деревянная полированная кровать, накрытая белым покрывалом. В шкафу за стеклянной дверцей виднелись корешки книг. В простенке между окнами висела географическая карта, испещренная какими-то стрелами и линиями, нарисованными цветными карандашами. Это были, как я позже узнал, туристские маршруты. Страстная туристка, Маша ездила со своими друзьями по мединституту на Алтай, в Казахстан, в Прибалтику. Она была детским врачом и работала в районной поликлинике.
На тумбочке стоял телевизор «КВН» с круглой линзой. Мебели было немного: стол, буфет и тахта с валиком.
Главным, что бросалось в глаза при входе в комнату, была чистота. Строгая, почти больничная чистота ощущалась в каждой мелочи: в накрахмаленной скатерти, в белоснежных занавесках, в простенькой дорожке, аккуратно постеленной на пороге, даже в самом воздухе, свежем, без специфического запаха, свойственного квартирам в старых домах.
— Раздевайтесь, садитесь, — слегка смутившись, сказала Маша.
Она была в широкой, колоколом, зеленой юбке и белом шерстяном свитере, плотно обтягивавшем талию и грудь. Она подстриглась, ее густые соломенные волосы падали на лоб короткой челкой, из-под которой тревожно и вопросительно смотрели на меня темно-синие, почти черные глаза. Новая прическа сделала ее лицо совсем юным. Шея стала тонкой и хрупкой, а плечи угловатыми, как у подростка.
Я смотрел на нее, не сознавая, что это неприлично — смотреть вот так, в упор, на почти незнакомую девушку. Она отвела глаза и начала медленно краснеть.
— Садитесь же. Хотите чаю?
— Хочу, — ответил я.
Глаза ее ласково улыбнулись, и я внезапно расхрабрился:
— Вы и бутерброд мне какой-нибудь дайте, Маша, хорошо? А то я сегодня не обедал.
Она захлопотала, и неловкость, связывавшая нас, исчезла. Я пробыл у Маши часа три. Мы попили чаю, посмотрели телевизор. Передавали концерт художественной самодеятельности.
Я рассказал, с кем встретился в Прибельске, не скрыв от Маши, что разочарован результатами поездки. Узнав о моем решении лететь в Борек, она взглянула на меня с радостным удивлением. Меня вдруг бросило в жар.
— Что тут особенного? Почему бы не прокатиться? — сказал я. — Тем более, там природа роскошная.
— Я не знаю, из каких побуждений вы это делаете, но, по-моему, вы очень хороший человек, — тихо ответила Маша.
— Ну вот еще! — растерянно пробормотал я. — Что вам вздумалось? Просто у меня такая работа…
— Когда вернетесь, позвоните мне, хорошо? — попросила Маша.
Я надел пальто и вышел в коридор. Вдруг открылась дверь, и Маша позвала меня. Я вернулся.
— Подождите, — сказал она. — Я еще в прошлый раз хотела, чтобы вы взяли это… — Она достала из пластмассовой коробочки, которую держала в руке, пачку фотокарточек и, порывшись в них, протянула мне одну. Я сразу узнал Людмилу — и по описанию Орловой и по большому сходству с нею Маши. Она была сфотографирована в классе возле доски. Она смотрела мимо меня. Лицо было нетерпеливым, словно говорящим: «Ну, скоро вы там?» Ей было лет двадцать или чуть-чуть побольше.
Я завернул фотокарточку в бумагу и спрятал в карман.
Маша проводила меня. В коридоре мимо нас промелькнула соседка.
— Здравствуйте, Машенька, — сладко пропела она, с любопытством смерила меня взглядом и скрылась в ванной.
Весь следующий день я был занят обоями. Катька и Виталий решили оклеить комнату новыми обоями. У молодоженов была бездна энергии, которую они не знали, куда девать, а отдуваться пришлось в результате мне…
Печально посмотрев на сдвинутую в угол мебель, на расстеленные по всему полу газеты и на Виталия, который с бодрым видом привязывал к палке одежную щетку, мама оделась и ушла из дому. Катя, намазав клеем газетный лист, сняла свой нарядный фартучек и незаметно сбежала на каток. Виталий, поскользнувшись в луже клея, упал и ушиб ногу. Мне пришлось снять пиджак и вооружиться щеткой.
Виталий сидел в коридоре на сундуке, виновато глядел на меня и стонал так жалобно, что я посоветовал ему убираться к врачу. Оживившись, он поспешно оделся и, уже не хромая, удрал. Я остался один на один с обоями…
К концу дня комната была кое-как оклеена. Я отнес ведро в кухню и в полном изнеможении присел на сундук. В этот момент в дверь постучали. Не вставая, я протянул руку и открыл замок.
В переднюю вошел моряк в черной шинели, великолепных клешах и парадно сверкающих ботинках. На его плечах сияли новенькие лейтенантские погоны.
Он снял фуражку и, держа ее рукой в белой перчатке, сказал:
— Здравствуйте. Прошу прощения. Могу я видеть Алексея?
— Это я…
— Очень приятно. Извините за беспокойство. Я буквально на две минуты.
У него было очень молодое, круглое, доброе лицо с розовыми щеками и курносым носом.
— Слушаю вас, — сказал я.
— Вы журналист, кажется?
— Да.
— А я в общем жених Маши! — выпалил он и густо покраснел.
Я не сразу понял, о чем он говорит. Через минуту до меня дошел смысл его слов, и я спросил, стараясь быть спокойным:
— Вы, очевидно, имеете в виду Машу Сапожникову?
— Да, я имею в виду Машу! — ответил лейтенант яростно. — Именно ее, и вы прекрасно об этом знаете! Вот что, молодой человек, вы работате в газете или не знаю где, меня это не касается. Слушайте и зарубите себе на носу. Я люблю Машу и хочу на ней жениться. Понятно? Оставьте-ка ее в покое, и нечего к ней ходить и морочить ей голову!
— Не кричите на меня, пожалуйста, — сказал я, похолодев. — Я был у Маши всего один раз по важному делу. И буду с ней встречаться, если потребуется, еще… А вы, ничего не узнав, сразу набрасываетесь! Просто возмутительно!
Но я не был возмущен. Я был растерян и опечален.
— Если так, то ладно, — упавшим голосом сказал лейтенант. — Простите за беспокойство. — Он надел фуражку и жалобно закончил: — Если по делу, тогда, конечно, какой разговор… очень извиняюсь.
— Ничего, — буркнул я, с завистью глядя на его атлетическую фигуру и широченные плечи. Можешь быть спокоен, моряк, куда мне до тебя!
Потоптавшись в дверях и еще раза три извинившись, он ушел.
— Глупо, — вслух сказал я. На душе у меня было погано.
Мне вдруг расхотелось лететь в Борск. Хорошо, что самолет отправлялся утром. До вечера я бы, пожалуй, не выдержал. Мне очень хотелось порвать билет и забыть о Маше и о ее матери. Позже я со стыдом вспоминал об этом приступе малодушия.
«Будем считать недоразумение исчерпанным, — сказал я себе, когда самолет поднялся в воздух, — в чем, собственно, дело? Не все ли равно, есть у Маши жених или она замужем и ждет третьего ребенка? Не ради нее же я все затеял!»
Я решительно взял с полки «Огонек» и углубился в чтение приключенческой повести. Но долго еще сердце у меня саднило…
Борск поражал широкими, асфальтированными улицами и многоэтажными каменными домами. Я думал, что это захудалый поселок, а это был большой современный город с треллейбусами, драмтеатром и стадионом. Город как город. По улице с портфелями в руках спешили в школу ребятишки. Женщины в пальто и меховых шубках, в теплых ботиночках отправлялись за покупками. Проносились легковые и грузовые машины.
До колонии было сто километров. Туда на рассвете отправлялся грузовик с продуктами.
Я уехал с этой машиной.
В кабине шофера было уютно и тепло. Я с интересом разглядывал окрестности, но, впрочем, очень быстро утомился и задремал. Смотреть-то было совершенно не на что. Гладкая, как стол, белая равнина, и больше ничего.
